Боевой шлюп «Арго» - Страница 7

– Ну чего куксишься? Скучает парень. Ты вон хоть с Навсикаей оттянулся, а у него всё мимолетные встречи… А сердце так хочет любви.

– Насрать мне на его сердце. А вот попадется он Гераклу…

Физиономия Филина поскучнела:

– Думаешь, он нас запомнил?

– А то как же. Он же лучник. Глаз – оптический прицел. Натянет он Жбанову задницу ему же на уши…

Филин отложил книгу.

– Думаешь, стоит его поискать?

– Подождем. Может, учует жрачку и сам явится.

Жбан не пришел. Наскоро проглотив пару кусков рыбы, мы вышли на поиски. Прочесав темные припортовые улочки и Жбана не обнаружив, двинулись в центр.

Центр бурлил. Ослепляли огни реклам, оглушали музыка и автомобильные гудки. Машины сбились в огромную пробку, мигали красными стоп-сигналами и завывали. Из открытых дверей ресторанчиков и казино несся джаз вперемешку с хип-хопом. Пьяные парочки валились под ноги, грудастые красотки потряхивали фальшивыми локонами из форточек ночных забегаловок и дешевых заведений, манили парящие над площадями неоновые сэндвичи и плитки шоколада; протяжно, необратимо, как сама земля, гудел рок. Город жил, пил, дышал, рыгал и любил, и нам не было в нем места.

– Пойдем-ка отсюда! – проорал мне в ухо Филин. – Даже если Жбан и валяется где-то неподалеку с размозженным черепом, нам его не найти. Поищем лучше утром.

Утром Жбан заявился сам. Когда мы, синие от бессонницы и выпитого накануне, выползли на разогретую солнышком палубу, Жбан уже был там. Он кормил голубя попкорном, просовывая зерна между прутьями.

– А, это вы. Уже встали?

Глаза у него нехорошо бегали.

– Жбан, гнида ты эдакая, – начал я, – где тебя черти носили? Мы обыскали весь Желтый квартал и улицу Красных фонарей, но ни одна жрица любви…

– Извините.

Тон у него был слишком похоронный для простого «извините-что-я-не-пришел-вовремя-к-ужину».

Филин за моим плечом присвистнул:

– Даже так?

Я обернулся:

– Что так? Что, Эмпуса обоих вас задери, так?!

Жбан шумно вздохнул:

– В общем… ты прости меня, Мак, но я остаюсь. – Заметив мой взгляд, он спешно забормотал: – Я заходил вчера к этой мадемуазель Вере. Она очень славная, ты не думай. Она сказала, что может дать мне работу. Ну, волосы там состриженные выметать, мыть голову клиентам. Это пока. А потом я смогу стать настоящим парикмахером.

Я молчал. Жбан еще раз покосился на меня украдкой и взмолился:

– Мак, ну пойми же. Не все герои. Не все такие, как ты или Филин, или даже твой несчастный Рыбий Царь. Понимаешь, многие хотят просто жить. Когда мы вышли в плавание, я думал… думал, что все не так плохо. Но, Мак, ведь куда бы мы ни приплывали, везде одно и то же: эти кривые домишки, разрушенные города, голод, болезни. А мне это надоело, Мак! Время героев кончилось. Ты, может, еще и получишь свое бессмертие, благо у тебя богиня в подружках. А нам, обычным, что делать? У нас ведь одна жизнь. Одна. Почему бы не прожить ее по-человечески?

Я развернулся и ушел. Просто ушел вниз. Я слышал, как он побежал следом за мной, все еще бормоча оправдания, но Филин его удержал. И правильно сделал.

По-прежнему катился по гладким и синим волнам «Арго», по-прежнему покашливал простуженный двигатель, только теперь нас было не четверо, а трое – не считая лениво машущего крыльями голубя.

Океан безбрежен, но море имеет пределы. Есть в нем и рассыпанные цветными бисеринами острова, и уютные заливы с просвечивающими сквозь прозрачную водяную толщу кораллами и анемонами. Мы высаживались на белые песчаные пляжи, охотились на диких коз и косуль, ловили рыбу в вертлявых ручьях. И только людей не было на островах, и не у кого было спросить, не проплывал ли здесь двадцать лет назад человек, лицом похожий на меня.

На четырнадцатый день Царь начал нервничать. Он бегал по кораблю от носа и до кормы, мотал башкой, постанывал, приложив ладони к ушам.

– Хлопают! Они хлопают!

Мы так ничего толком и не смогли от него добиться. После обеда норд-ост окреп, с севера потянуло тучами. Волны шли какие-то странные, гривастые, остроносые, и наш кораблик ощутимо болтало. Царь забился в трюм. Филин долго вглядывался из-под руки в серое марево на горизонте, а потом вдруг восхищенно заухал:

– Ну надо же!

– Что? – рявкнул я. Нервы у меня в последнее время были на взводе.

Филин обратил ко мне раскрасневшееся лицо и выпалил:

– Симплегады!

– Какие еще гады?

Филин даже ногой топнул от раздражения:

– Ну же, ты что, окончательно забыл историю? Симплегады, Симплегадские скалы. Они перекрывают вход в Эвксинское море.

– Ты как, совсем чокнулся? Они же остановились лет сто назад.

– Значит, опять пошли.

Филин не ошибся.

Море между скалами клокотало. Две черные громады расходились в стороны, и море устремлялось между ними, неся рваную клочковатую пену. И-АХ! С грохотом схлопывались скалы, вода бурлила, завивалась водоворотами, бессильно стучала в камень.

Пеленой висели соленые брызги. Над скалами играла радуга.

– Как красиво! Нет, ты посмотри, Мак, какая красота!

– Ага. Сдохнуть можно.

Меня почему-то Симплегады не восхитили. Перепуганный Кролик рухнул на палубу и попытался забиться в клетку. Я пинком отогнал его и снова обернулся к скалам.

– Ну и как мы здесь проплывем?

Даже в полумиле от скал нас качало, как пробку.

О том, чтобы плыть в этот кипящий пеной туннель, не могло быть и речи.

Филин задумчиво глянул на жмущегося к моим ногам Кролика.

– Аргонавты пустили впереди себя голубя.

Я с сомнением покосился на жирную птицу:

– Может, у них был очень резвый голубок. Скороход. А нашего красавца там сплющит.

– Инстинкт самосохранения присущ каждой божьей твари, – философски заметил Филин.

– Это значит?..

– Это значит, неси дробовик.

Когда я показался на палубе с дробовиком, Филин с усилием вздернул птицу вверх и кинул ее в воздух. Кролик тяжело захлопал крыльями – он напоминал обремененную излишним жиром наседку на штакетнике.

– Стреляй!

Я прицелился, и дробь просвистела в двух миллиметрах от голубиного хвоста.

Кролик сердито каркнул и устремился к скалам. Мы с замиранием сердца следили за ним. Вот громады расходятся, вот птица устремляется в проход, едва избегая жадно облизывающихся волн.

– Давай, Кролик, давай! – заорал я что было мочи.

– Лети! Лети! Run, Rabbit! Run! – надрывался Филин на своем тарабарском.

Однако птица была слишком неповоротлива. Скалы начали смыкаться. Вытянув шею и отчаянно курлыкая, голубь летел в сужающемся просвете. Взвизг, грохот, рев воды – и море усыпали рябые перья.

– М-да, – сказал Филин, отирая выступивший на лбу пот. – Незадачка. У аргонавтского голубка защемило всего одно перышко.

– Одно перышко? Одно?! – Я был вне себя. – Да у него полхвоста отхватило!

Кролик подтвердил мои слова возмущенным криком из-за скал.

– У нас снесет всю корму, и мы потонем. Если только предварительно не взорвемся.

– И что делать?

Впервые я видел Филина таким растерянным.

Мы смотрели на гадские скалы, мокрые, блестящие, омерзительно голые, изготовившиеся для нового прыжка.

– Я помогу.

Мы крутанулись на месте. Царь выбрался из трюма. Вид у него был неважнецкий, как после сильного приступа морской болезни, но выражение лица решительное.

– Я сделаю.

– Что ты сделаешь? – Я как можно более ласково положил руки на плечи безумца и легонько надавил. – Иди. Мы разберемся.

Царь покачал головой и шагнул к поручням.

Секунду он стоял так, тощий, маленький, напряженный, его длинные волосы и рубашка хлопали на ветру. А потом…