Боевой шлюп «Арго» - Страница 17

Главнокомандующий. Так что там у нас с младенцами?

Начштаба. Боюсь, реальный успех кампании не соответствует нашим ожиданиям.

Смех аудитории.

Главнокомандующий. И как вы это объясните?

Начштаба. Дело в том, что лучше всего действует кровь младенцев, еще невинных, но уже осознавших себя как личность. То есть не младенцев, а детей от полутора до двух лет. Проблема в том, что одно как-то таинственно связано с другим – по крайней мере, так утверждают наши психологи.

Смех усиливается.

Главнокомандующий. Годдамит. Что же вы предлагаете?

Начштаба. Генетики работают над этой проблемой. Мы надеемся в ближайшее время получить новое поколение, лишенное способности различать добро и зло – следовательно, невинное по определению. Пока довольствуемся тем, что есть, и налаживаем производство святой воды.

Начальник тыла. Черт побери! (Смех усиливается.) Вы обещали разобраться с младенцами еще в прошлом триместре. Вы хоть представляете, во сколько нам обходится ваша святая вода? Ее же нужно благословить прямо в полете, иначе она утрачивает всю силу. С каждым грузом приходится сбрасывать священников – и вы знаете, что с ними происходит? (В зале хохот.) Правильно, никто не возвращается. Мы этого священника расти, корми, учи…

Министр финансов. Да, программа съедает треть федерального бюджета. Завтра на заседании кабинета министров я внесу предложение о перераспределении средств. Использование младенцев представляется мне гораздо более экономичным…

В зале истерика.

Начальник тыла. Вот-вот. Разберитесь наконец с младенцами…

Начштаба. Почему это я должен разбираться с младенцами? Генетики подчиняются министерству образования…

Министр образования. Вот не надо с больной головы на здоровую…

Хохот, свист.

Начштаба. Вы бы лучше с химиками побеседовали, они уже полгода как обещали вывести формулу долгоиграющей святой воды…

Министр образования. При чем тут химики?..

Крики из зала: «Химиков на мыло!»

Министр образования обнаруживает, что его рейтинг на табло стремительно катится вниз. Он вспрыгивает на стол и с усилием делает стойку на руках.

Пиджак министра заворачивается, оголяя солидный живот.

Восторженные крики в зале. Рейтинг возвращается на исходную позицию. Министр спрыгивает со стола и раскланивается, протирая лысину платком.

Крики из зала: «Химики рулеззз!»

Главнокомандующий. Так, достаточно. Что там с Михаилом? Все еще в молчанку играет?

Глава разведуправления. Нет, почему же. После того как мои люди с ним поработали, говорит, и довольно охотно. (Истерический смех в зале.) Он утверждает, что Небеса не имеют к происходящему никакого отношения. По его словам, нас атакуют не демоны и то, что у нас творится, вовсе не Армагеддон.

Главнокомандующий. А что же?

Глава разведуправления (пожимает плечами). Он говорит, что не знает.

Улюлюканье в зале.

В главу разведуправления летит ободранная кошка.

Главнокомандующий (раздраженно). Плохо работаете, плохо. Все приходится делать самому. Послезавтра подготовьте мне его для личной беседы. (Всем остальным.) Благодарю вас, господа. Продолжайте текущие разработки, о результатах доло´жите мне через неделю. Совещание окончено.

В зале крики разочарования и свист.

Ведущий передачи. Господа, господа, не расходи´тесь, у меня пять минут до рекламы.

Главнокомандующий. Засуньте их себе в задницу.

Зал восторженно вздыхает. Тонкий голос в заднем ряду затягивает национальный гимн, остальные подхватывают.

Ведущий лихорадочно стучит ногтем по циферблату часов, проводит пальцем по горлу и грозит кулаком оператору.

Оператор, ухмыляясь, снимает.

Отца Павла ударило воздушной волной и закрутило. Он послушно плюнул, точно так, как учили в лагере, но куда улетел плевок – вверх ли, вниз, – так и не увидел. Вполне возможно, что плевок размазался по макушке отца Павла. Священник брезгливо поморщился, и тут над головой с хлопком раскрылся парашют. Бочонки с водой, до этого стремительно уносившиеся вверх, зависли рядом. Отец Павел поправил стихарь и потянул из кармана тонкий томик адаптированного издания Библии. Сложив пальцы, неторопливо перекрестился, перекрестил бочонки и затянул: «Господи Боже наш, освятивый струю иорданская…» В тихом воздухе голос разносился далеко, и отцу Павлу вообразилось, что слова спокойной струйкой текут под облаками, текут и будут течь, когда самого отца Павла уже давно и на свете не станет. Под ногами качалась рыжая в подпалинах земля, и глаза поневоле косили туда, вниз, нашаривая вражеские сонмища. Однако равнина была пуста, только с далекого холма на севере шагали пыльные смерчи и слышалось мерное «бу-у-бу-у» разрывов тяжелой артиллерии.

«Промахнулись», – подумал отец Павел, и на мгновение ему стало обидно, что из-за дурацкой ошибки пилота пропадет он просто так, зазря. Вода впитается в землю, прежде чем бесовские полчища скатятся с холма на равнину. Священнику захотелось даже прервать благословение и, возможно, выругаться или потянуть за стропу парашюта, чтобы ветер унес его подальше от побоища. Отогнав лукавые мысли, отец Павел вздохнул и продолжил молитву.

«Яко Благословен еси во веки веков», – уже заканчивал он, и тут наверху что-то треснуло и бочонки снова понеслись вверх и в сторону, а мимо, кажется, просвистел тот самый плевок. «Аминь!» – выкрикнул отец Павел вслед бочонкам и успел еще подумать: «Падаю», – и о том, засчитался или нет поспешно выкрикнутый «Аминь!», и еще захотел попрощаться с матушкой (странно, как медленно тянется время в этом свистящем полете), и тут-то наконец наступило самое страшное. И стало темно.

Отец Павел спал, и ему снился сон. Снилась деревенская околица. Вечерние косые лучи так и тянутся через церковную маковку, ласково ощупывая черную землю. А маковка переняла у них цвет, налилась медью и золотом, и гуу-дуу-ом! – гудит большой колокол. Листва на деревьях свежая совсем, значит, май на дворе. Деревенские тянутся к молитве. Он, отец Павел, стоит на пороге церкви, рядом небольшой служка, вихрастый, быстрым глазом косит, сразу видать – постреленок еще тот. А в цветной толпе среди рубах и платков алеется что-то и золотыми искрами бежит по пруду и верхушкам берез. Что алеется там? Отец Павел силится разглядеть, щурит глаза аж до слез, но это – прекрасное, яркое – ускользает, оставляя только резь под веками и в горле комок. Гууу-у. Дуу-у.

– Ду-у. Ды-ы. Ты. Ты живой, что ли?

С усилием отец Павел открыл набухшие веки. Что-то дергало его за плечи, отпускало и снова дергало. Повертев головой, отец Павел обнаружил, что все еще пристегнут к парашюту. Ветерок поддувал, и парашют тащил священника по ровной, сухой, колючками и камешками усеянной земле. Рядом медленно шагали чьи-то ноги в старых армейских ботинках. Посмотрев вверх, отец Павел встретился взглядом с обладателем ботинок. Это был человек лет сорока, загорелый, сухопарый, в вылинявшем и пропыленном обмундировании десантных войск Союза. На плече его болталась древняя, как мир, автоматическая винтовка. Светлые глаза в обрамлении морщинок внимательно смотрели на отца Павла.

Священник прокашлялся и как можно более вежливо попросил: