Блуждающие звезды - Страница 128

«…Вот тебе пятьдесят целкачей, и наплевать мне на тебя с высокого этажа. Я теперь, слава тебе господи, в состоянии и сам одолжить тебе пятьдесят целкачей, если ты нуждаешься в деньгах. И с тем сообщаю, что твоя канторская дочка с ума спятила, с жиру бесится и обеспечила себя сразу двумя женихами, а теперь и сама в толк не возьмет, с кем раньше идти под венец. Послушайся она моего совета, она бы вышла за обоих сразу, потому этот Стельмах набит деньгами, а второй жених, я тебе уже писал, это паренек из Голенешти по фамилии Рафалович, который теперь называется священным именем Рафалеско, очень высоко летает, потому что американцы переманили его к себе в английский театр и осыпают червонцами с головы до ног. И еще сообщаю, что у меня покуда никакого дела нет, я подыскиваю себе театр, то есть не театр, а театрик для водевилей, и если бы за сходную цену подвернулся такой театрик, я бы его снял и стал бы делать хорошие дела, хотя еврейский театр в Америке, скажу тебе откровенно, в последнее время чуточку испортился, потому начали выписывать из Берлина лучших немецких актеров и платят им, сколько влезет, черт бы побрал Колумба с его Америкой! Но пока суд да дело, я надеюсь, можно еще иметь успех в Америке с твоими песенками, а потому я пишу тебе, Альберт, если хочешь, плюнь на свои дела в России и приезжай сюда, будем работать за компанию, а не хочешь, – пропади ты пропадом, хоть живым сквозь землю провались!

С полным высоким уважением

Шолом-Меер Муравчик.

Главное забыл. Только что узнал такую новость, что как услышишь, лопнешь на месте. Ты только послушай, что может случиться. Помнишь ведь нашего Гоцмаха, – я тебе уже писал о нем из Лондона, – так вот, задумал он, этот Гоцмах, и взял да ножки протянул, – ни пуху ему, ни пера! – и оставил сестрицу, Златкой зовут. Настоящая куколка, скажу тебе, хоть и с маленьким изъянчиком. Я, знаешь ли, очень на нее рассчитывал, чуть-чуть не стали мы с ней женихом и невестой, и вдруг на вот тебе такая история: она, рассказывают, выходит замуж совсем за другого. Угадай, за кого? Будь ты хоть о десяти головах, никогда не отгадаешь, дудки, брат! Как раз за этого молодчину Рафалеско, чтоб ему сгинуть! И кто, думаешь, очень уж распинается за нее, за сестрицу Гоцмаха? Все она, эта самая Рейзл, твоя канторская дочка, настоящая сумасбродка, дай мне боже столько счастья и удач. Ну, разве можно было ожидать такого удара? Ну, сам скажи, разве тебе не лучше было бы похоронить себя живьем в землю на девять локтей в глубину, подобно библейскому Кораху, как от души желает тебе с полным высоким уважением

Шолом-Меер Муравчик».

«…И напишите мне, душенька, подробно обо всем, как вам там живется на новом месте, в Йоганесбурге. Надеюсь, у вас все олл райт, потому что у вас, не сглазить бы, всего вдоволь, – чего вам не хватает? Все говорят, что он – крупный миллионер и накупил вам столько алмазов и брильянтов, что один Рокфеллер мог бы себе позволить такую роскошь. Не можете себе представить, как меня все это радует, потому что никто так не может вам сочувствовать, как я. Не знаю я, что ли, сколько вы, бедненькая, натерпелись от своих братьев? Даже в последние годы, когда вы стали уже прилично зарабатывать и были человеком обеспеченным, они вам немало крови испортили, один своею грубостью, а другой – своими тонкими уколами. Я не хочу отзываться о них дурно – они вам, как-никак, братья. Но, право, они не стоят вашего мизинца. Мне нет надобности льстить вам, а хулить их я тоже не хочу. Но, поверьте, я бы их обоих не взяла в обмен на один ваш ноготок. А о вашем Нисле с его сладенькими речами и вечными клятвами и говорить не хочется. Бог бы с ним так рассчитался, как честно и добропорядочно он поступил со мной. И всем мужчинам, владыко небесный, пошли такую долю, какую они заслуживают, а его, господи, покарай в первую очередь. Да он, собственно, если хотите, уже получил по заслугам. Слыхала я, что ваш братец, Нисл то есть, очень бедствует, до того нуждается, что не приведи господь. За что только он не брался после того как «коммуна» распалась, какие только комбинации не выдумывал! И все у него пошло кувырком. Теперь у него новая комбинация. Бог весть откуда откопал он человечка, у которого имеется картонная модель древнего храма Соломонова. И вот уж он расклеивает по всему Нью-Йорку афиши, и, разумеется, прогорит на этом деле совершенно так же, как на всех своих комбинациях. Господь бог уж с ним расплатится и за вас, и за меня, и за весь народ израильский. Ваш брат Изак по сравнению с ним – золото, хоть он тоже хорош, нелегкая его возьми. Низкая душонка! Послушать, что он говорит о вас, так, ей-богу, уши вянут. Он говорит, например, что вы себя продали за деньги, что ваш муж торгует… я даже не хочу повторять его слова. И все из-за чего? Из-за этих презренных долларов. Я бы вам посоветовала: пошлите ему несколько долларов и заткните ему глотку. Тут ведь, знаете, никто не поможет, хоть ложись да помирай. Кто на него обратит внимание? «Ломжинский соловей»? Черта с два! Или, может, она, рыжая канторша? Чтоб ей так жить на свете! Она уже скинула с головы свой рыжий парик и теперь стала настоящая миссис. Шутка ли, ее дети, говорят, лопатами золото загребают. Эта Америка, скажу я вам, – что лихорадка: схватит кого и уж не выпустит. Кто бы мог подумать, что ломжинский кантор, приехавший сюда с целой оравой голодных ртов, так быстро пойдет в гору, что его здесь прямо-таки озолотят. А совести у него, у этого кантора, не больше, чем у разбойника с большой дороги. Вашим братьям не выклянчить у него и полцента, хоть в ноги ему кланяйся. Чего вам больше? Мистер Кламер, который так издержался на эту семейку, пока привез ее в Америку, с трудом достал деньги на обратный проезд в Лондон. И знаете, кто одолжил ему деньги на дорогу? Будь вы семи пядей во лбу, не угадаете. Представьте себе, бездельник Муравчик, тот самый, что свел эту милую парочку – вашего бывшего жениха с той певицей, которая нынче до того нос задрала, что сам черт ей не брат. С первым женихом, со Стельмахом, она, слава тебе господи, уже разошлась, да еще с каким скандалом! Стельмах-отец, говорят, хотел с ней даже судиться, но сын не допустил. Все мои беды на их головы! Насколько это так и есть, не знаю. Так люди рассказывают. За что купила, за то и продаю. У их изголовья я не стояла… Ну, а с другим, с вашим то есть, она уже тоже успела разделаться и, как говорят, на веки вечные. По слухам, у них был очень крупный разговор. И знаете, из-за кого? Из-за Златки, сестрицы Гольцмана. Откровенно говоря, я тоже к этому делу руку приложила. Я написала Розе письмо и открыла ей всю правду, рассказала все, что мне удалось выведать у этого афериста Муравчика насчет романа Рафалеско с сестрицей Гольцмана. И хоть я не удостоилась чести быть принятой ею, мне все же известно, какая после этого каша заварилась… Я узнала, например, что Роза самолично посетила сестрицу Гольцмана Златку и налюбоваться не могла на «святого младенца», которого Златка прижила с Рафалеско…

Затем мне стало известно, что Рафалеско вступил в труппу одного из крупнейших английских театров Нью-Йорка, но мистер Никель, заключивший с ним контракт на целый сезон, потребовал такую неустойку, что хоть в денежных делах Рафалеско понимает не более, чем я в брильянтах, его чуть не хватил удар. Но тут опять выплыла Роза и заявила, что всю неустойку берег на себя. Насколько оно так и есть, не ручаюсь. За что купила, за то и продаю. У их изголовья я не стояла…

Но вы не должны им завидовать, душенька: вам настолько лучше, чем всем им, что плевать вам на них. Вы, слава богу, и богаче их, и драгоценностей у вас больше, чем у этой певицы, и наряды у вас не в пример элегантнее, чем у нее. А тосковать вам по сцене тоже нет смысла. Это, простите меня, очень глупо с вашей стороны, что вы так тоскуете по театру. Живите в богатстве, роскоши и почете, наслаждайтесь жизнью вовсю, словом, не отказывайте себе ни в чем и не забывайте, душенька, вашей семьи, ваших братьев то есть, хоть они у вас этого не заслужили, а у меня и подавно, чтобы я хлопотала за них. Но бог с ними! Коли так уж сложилось, то лучше вам не допустить, чтобы они вынуждены были обратиться за помощью к другим. И не забывайте, душенька, вашу подругу, преданную вам душой и телом. Черкните иной раз письмецо. А если вам здесь что-нибудь понадобится, я охотно выполню ваше поручение. И если там у вас найдется для меня подходящая работа, напишите, и я приеду к вам в Йоганесбург, хоть это и очень далекое путешествие, чуть ли не на край света. Поверьте, мне уже надоела страна Колумба с ее людишками, и особенно приелись мне наши актеры, – чтоб их моровая язва передушила всех в один день, да так, чтоб от них ни следа, ни синь пороха не осталось. Аминь, аминь, аминь!

Шлю вам тысячи поцелуев. Бесконечно преданная вам

Брайндл Черняк».