Блокада. Книга 2. Тень Зигфрида - Страница 46

— Ты понимаешь, что это значит? — спросил он, наконец.

— Думаю, да. Противник провел на нашей территории наглую операцию. Работали наверняка профессионалы, диверсанты высокого класса.

Абакумов плеснул себе еще водки, выпил, скрипнул зубами.

— А ты отдаешь себе отчет, капитан, какие в этой игре теперь ставки? — спросил он хриплым голосом. — И сколько сил пришлось затратить немцам, чтобы вытащить эти цацки из блокадного города?

Некоторое время шеф сидел, глядя в одну точку. На его сильном лице играли желваки.

— Они знают про Гумилева, — сказал он, наконец. — Возможно, они знают о том, что мы ищем Орла. Из этого следует два вывода. Ну-ка, капитан, скажи мне, какие.

Шибанов потер сломанный нос.

— Во-первых, не исключена утечка информации, — сказал он.

— Где-то у нас завелась крыса.

Абакумов кивнул.

— Правильно. А во-вторых?

— Будем отменять операцию?

Комиссар госбезопасности внимательно посмотрел на него.

— Ты головой-то сильно ударился? — заботливо спросил он.

— Врачи говорят — сильно, — пожал плечами Шибанов.

— Оно и видно! — рявкнул Абакумов, хлопнув по столу ладонью. — Операцию надо проводить в кратчайшие сроки! Немедленно! Потому что если мы не вернем Орла в ближайшие дни, мы не доберемся до него уже никогда! Понял, капитан?

Шибанов вскочил и вытянулся по стойке "смирно".

— Так точно, товарищ комиссар госбезопасности.

— Ты должен был сразу ехать к наркому, — буркнул Абакумов. — Почему поехал ко мне?

— В тюрьму неохота, — честно ответил Шибанов.

— Брось, никто бы тебя в Лефортово отправлять не стал. Но сделал ты правильно. Тебе, кстати, повезло — Лаврентий сейчас у Хозяина, на Ближней даче. Вернется не раньше одиннадцати. Ты к этому времени должен уже час сидеть у него в приемной, понял.

Абакумов с сожалением убрал ополовиненную бутылку обратно в холодильник.

— Я сейчас тут помозгую, как лучше все это повернуть, а утром поеду в контору. Прикрою тебя от Лаврентия. Давай, капитан, двигай. И поспи хотя бы минуток двести, а то у тебя рожа — краше в гроб кладут.

Выйдя на улицу, Шибанов глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Напряжение, владевшее им последние несколько часов, постепенно отпускало свою стальную хватку.

"Почему шеф сказал "если мы не вернем Орла"? — неожиданно подумал капитан. — "Он оговорился или… проговорился?"

Абакумов наблюдал в окно, как капитан идет к стрелке Телеграфного и Потаповского переулков. Дойдя до перекрестка, Шибанов покрутил головой и вдруг, развернувшись на носках, нанес несколько пушечных ударов невидимому противнику. "Молодой еще, — хмыкнул про себя комиссар госбезопасности. — Детство в заднице играет… боксер хренов…"

Он прошел в комнату и несколько раз крутанул диск рогатого черного телефона.

— Максим Александрович? — сказал он в трубку. — Это Абакумов. Прости, что разбудил. Тут у меня новости. Нет, нехорошие. Лучше ты ко мне. Жду.

Абакумов оказался прав: выслушав рапорт Шибанова о происшествии в Ленинграде, Берия потемнел лицом и пробормотал про себя какое-то грузинское ругательство, но кричать на капитана не стал, а велел ему немедленно возвращаться на базу С-212 и доложить об изменившейся ситуации командиру группы. Когда Шибанов вышел, нарком вызвал к себе своего заместителя Богдана Кобулова, человека, которому доверял почти как себе. Кобулов, огромный, толстый армянин, был начисто лишен каких бы то ни было сантиментов; Берия знал, что во время работы на Кавказе Богдан сам пытал подследственных, вырывая им ногти.

— Поедешь в Ленинград, — велел Берия. — Тамошние чекисты крепко проштрафились, надо их наказать.

— Есть, товарищ народный комиссар внутренних дел, — Прогудел Кобулов. — Накажем так, что никому мало не покажется.

— Это не все, — перебил его Берия. — Возможно, там поработала немецкая разведка. И если это так, то мне нужны улики. Настоящие, а не вырванные с мясом, ясно?

…Капитан Шибанов не любил проигрывать. А еще он очень не любил, когда его, как нашкодившего щенка, тычут носом в лужу — да еще на глазах у девушки, которая ему небезразлична.

Когда Жером перед всей группой отругал его за безынициативность, Шибанов едва сдержался, чтобы не полезть в бутылку. Голова у него трещала, как пустой орех, зажатый железными щипцами. После мягкой посадки на лес полученная в Ленинграде контузия снова дала о себе знать, и капитану приходилось тратить массу усилий, чтобы просто не грохнуться в обморок. Какая уж тут инициатива! Но Жерому, похоже, было на это наплевать. А может быть, он специально выделывался, чтобы опозорить капитана перед Катериной?

Шибанов чувствовал, что пока он загорал в ленинградской командировке, на базе происходили какие-то важные события. Во всяком случае, в поведении Катерины угадывалась какая-то отстраненность, которой он не чувствовал раньше. Неужели все-таки Левка, гад, подсуетился, думал капитан, поглядывая искоса на сержанта медслужбы. А что, вполне вероятно. Все-таки пять дней форы у него были.

Когда группа вернулась на базу, капитан улучил момент и шепнул Кате:

— Выходи через полчаса после отбоя на террасу, поговорить надо.

— Если не засну, — Катя улыбнулась, но Шибанову ее улыбка не понравилась. — Устала я сегодня безумно…

Капитан тоже чувствовал звенящую усталость в мышцах, но спать ему не хотелось совершенно. Он лежал в темноте, считая секунды. Шестьдесят секунд, шестьсот, тысяча восемьсот… Ему показалось, что дверь соседней комнаты едва заметно скрипнула.

"Вышла все-таки", — подумал Шибанов и пружинисто поднялся со своей койки.

— Далеко собрался? — сонным голосом спросил Теркин.

— Прогуляюсь, — бросил капитан. Он влез ногами в сандалии и вышел из комнаты. Странно, но на террасе никого не было.

— Катя, — шепотом позвал он. Тишина. Шибанов прошелся по террасе, зачем-то заглянул за перила. Никого. Капитан подумал, потом подошел к двери Катиной комнаты и тихонько постучал.

— Кать, это я, Саша.

Дверь оказалась не заперта. Шибанов усмехнулся и осторожно надавил на нее. "Скромница, — подумал он. — Заманивает!"

— Катя! — позвал он снова. В комнате было очень тихо. Капитан замер, прислушиваясь. Его специально натаскивали на распознавание засад: он умел улавливать почти неслышимое дыхание, легкий скрип половиц, шорох штор, за которыми мог прятаться враг. Сейчас он не слышал ничего.

— Ай-яй-яй, — сказал Шибанов. — Как не стыдно, Катерина, большая девочка, а до сих пор в прятки играешь!

Он шагнул через порог и замер. Слух, обоняние, интуиция — все говорило ему о том, что в комнате никого нет. Но куда же в таком случае делась Катя?

Капитан достал из кармана зажигалку и крутанул колесико. Слабый желтый огонек осветил по-спартански обставленную комнату, стол с кипой тетрадок на нем, аккуратно застеленную кровать… "Она что, еще не ложилась?" — озадаченно подумал Шибанов.

Он вдруг почувствовал себя неудобно. Вторгся в комнату к девушке, невежливо, как хрестоматийный незваный гость… А что, если Катя сейчас вернется и застанет его с глупейшим в дом рассматривающим ее койку? Нет, нужно скорее уходить решил капитан и повернулся к двери.

Поворачиваясь, он краем глаза увидел какой-то темный силуэт, заслонявший половину окна. Щелкнул зажигалкой еще раз — в трехлитровой банке на подоконнике стоял огромный букет роскошных бархатных роз.

— Ах, вот как, — одними губами проговорил капитан. Он подошел к окну и провел пальцами по стеблям цветов. Укололся о шип и беззвучно выругался.

"Что ж, Катерина батьковна, — подумал Шибанов, — значит, пока я в Ленинграде контуженый валялся, вас тут цветочками заваливали… Понимаю".

Ему очень хотелось схватить букет и выкинуть его в окно, но он сдержался. Все-таки он находился не у себя в комнате, и сюда его никто не звал.