Близнецы в мимолетности - Страница 13

Он опять откинулся на спинку кресла.

— Я должен оправдываться, доказывать — и я мог бы доказать им, кто специалист, а кто бездарь. Но стоит ли? Я уехал, как уходят куда глаза глядят. Решать будут не они, а я, — сказал расслабленно, равнодушно, — итог так итог.

— Не надо об этом! — потребовала она, словно в готовности вскочить и зажать ему рукой рот. — Не думайте об этом! — выдохнула в такой спешке, будто всё решала секунда.

Он забормотал, что просит прощения, и закончил упрямо:

— Судьба не по мне, и это не пересмотреть!

Нинель встрепенулась, как если бы разгорался пожар и она вдруг увидела бадью с водой.

— Ваш знак Зодиака?

Я услышал ответ Славика и чуть не запрокинул голову, как давеча. Случай вёл себя с бесцеремонностью, равной цинизму, глумливо демонстрировал всесилие.

Нинель сообщила Славику, что «что-то чувствовала», «даже была почти уверена, но останавливало одно: это было бы слишком удивительно» — ведь и она «тоже...»

— Вы? — он искренне изумился и налёг боком на подлокотник кресла, подаваясь к Нинель, которая несколько раз быстро кивнула.

Она велела ему вспомнить свойства Близнецов.

— Лучше вы... — попросил он.

Она слабо улыбнулась.

— Мы очень ранимы... комар укусит — расчешем до крови. Не заживает — бросимся на стенку. Я знаю, что такое невыносимость, когда хочешь одного исхода... Но Близнецы всегда помнят, а если кто-то рядом ждёт помощи? — заговорила со страстью сказать как можно убедительнее. — Вам не выпадало в последнее время увидеть кого-то в беде — оттого эти мысли о своей ненужности. Это в природе Близнецов. Мы чахнем, когда некого вызволять. Загляните в себя! Вы отзывчивы, хотите сострадать, делиться самым дорогим... Вы не можете быть ненужным.

Она продолжила, будто зная всё о нём наизусть: плохая полоса у него минет, у жизни есть и другие стороны, всё наладится. Он перегнулся через подлокотник кресла, опустил ладонь на руку Нинель, лежавшую на её колене:

— Вы добрая, милая, и это лишь милый разговор...

Я видел его затылок, чуть дальше было её лицо; её глаза замерли, настежь открытые его взгляду.

— Выйди на минуту... я разденусь, — сказала с непередаваемой простотой.

Он осторожно, будто боясь порвать паутинку, встал, ступил на веранду, неслышно прикрыл дверь. Нас разделяли ветки крыжовника, горизонтальный брус перил. Я съёжился в ужасе, что он обнаружит моё присутствие. Какое это будет нестерпимое унижение — предстать перед ним очевидцем его сумасшедшего выигрыша: таящимся, снедаемым завистью.

Свет в комнате погас, он легонько постучал в дверь и вошёл.

Пригибаясь к земле, я удалился от места засады, которая стала для меня западнёй. Чего мне стоило не оглядываться на дом! Но очутившись за забором на нашем огороде, я оглянулся — и то, что свершалось в доме, передалось в меня через все мои органы чувств; мне было так дрянно, что, бесясь, я говорил себе: как мне весело! Войдя в сарай, одержимо прошептал это и лёг на постель, устроенную на лавке. Здесь отменно спалось, когда из-за позднего часа не хотелось беспокоить домашних, но нынче сон, что понятно, не брал, и, зажмурившись, я заставил себя тщательно вспоминать виденные кинофильмы, чтобы воображение не кормило иным.

Ощущение яви притупилось, затем, кажется, вовсе перестало докучать, как вдруг меня хватило, будто дубинкой, напавшее смятение. Я вскочил под впечатлением крика, который то ли мне приснился, то ли впрямь прозвучал. Полностью я очнулся в звуках заварушки: хлопали двери, ставни, всполошённо перекликались голоса, частили шаги.

В нашем доме горел свет, на веранде появился отец. Взгляд мой метнулся в другую сторону. Через двор Надежды Гавриловны пронеслись во весь дух две соседки, вбежали в дом и оставили дверь нараспашку. За ними пробежал сосед, другие торопились к дому задворками. Я подскочил к забору.

— Зарезали мужчину, — сказали мне.

Сумятица сведений плавила бегло возникавшие представления, пока не утвердилось одно. В постели утомлённо затихла пара. Включилась лампа на тумбочке, женщина встала, вышла в коридор: ей понадобилось отлучиться. Вернувшись примерно через четверть часа, она увидела, что мужчина лежит у двери на веранду. Дверь была неплотно прикрыта, Славик лежал навзничь ногами к ней, нагой, с окровавленным горлом. Нинель, ошеломлённая, шагнула к нему, в первые секунды думая лишь, как помочь, растерялась и в шоке, может быть, закричала: она не помнила. Бросилась будить Надежду Гавриловну. Та из опасения «затоптать следы» не приблизилась к телу, которое не подавало признаков жизни. Телефона в доме не имелось, они у нас были редкостью в частных жилищах, и хозяйка послала Нинель к магазину — вызвать милицию через сторожа.

Я ошивался на участке Надежды Гавриловны, когда они прошли в дом: следователь, оперативники и судмедэксперт, который установит, что Славик скончался от ранения, нанесённого ударом ножа в шею... Проверили версию: Славика убила Нинель. Вопрос о мотивах был оставлен открытым. На халатике, в котором она прибежала будить хозяйку, на других вещах следов крови не обнаружили. И, главное, куда бы делся нож? По словам Нинель, когда она отлучилась из комнаты, Славик оставался в постели. Побывав в уборной, она зашла в летнюю кухню, где стояли котёл с водой, таз, имелись мыло, полотенце. Сделав то, что ей требовалось, Нинель вернулась в комнату. Убей она Славика до ухода или по возвращении, нож надо было куда-то спрятать, выбросить. Обыскали весь дом, двор, весь участок, из ямы под уборной выкачали содержимое. Улика отсутствовала.

Почти в то же время обыск проводился в квартире Генки и его родителей, у нас и там, где снимал комнату Старков. Операм не составило труда узнать о происшествии на пляже, о ссоре в кафе «Каскад» и о том, каким образом Славик попал в дом Надежды Гавриловны. Один из пришедших к нам, следователь, задал мне вопрос, где я был после того, как ночью «расстался с Распаевым и другими дружками». Я знал об органах правопорядка то, что знала улица, и то, что знали мой дед и многоопытный, тёртый Альбертыч. Органам достаточно малейшей зацепки, чтобы воплотить в жизнь пословицу: «Коготок увяз — всей птичке пропасть». При угрозе, что на них повиснет нераскрытое дело, они обычно находят, кому его пришить.

Мой ответ был:

— Пошёл домой и лёг спать в сарае.

Следователь, немолодой и какой-то закоснело-казённый в сером костюме и в чуть более светлой, будто вылинявшей, рубашке при галстуке, спросил, кто может подтвердить мои слова, и, услышав, что никто, сказал:

— Плохо.

Мне указали посидеть под приглядом до окончания обыска. У нас изъяли для экспертизы все ножи. Меня как подозреваемого доставили в областной центр, в следственный изолятор, где очутились, но в других камерах, Филёный и Старков. Предполагалось: убийство совершил кто-то из нас троих, на почве ревности.

Камера для допросов, куда меня привели, показалась мне курительной: несколько человек, что расположились тут, дымили сигаретами так, что не продохнуть. На мне сосредоточилось насмешливо-злое внимание. Сидевший за столом следователь, соблюдая проформу, начал: фамилия, имя, отчество? дата и место рождения? национальность? Затем он предложил мне рассказать об «отношениях» с Нинель. Я постарался быть немногословным, говоря только о том, что не могло являться для него секретом.

— Её катали на лодке, я опрокинул из баловства.

— Побаловаться захотел? С чего это вдруг? — он вынул изо рта папиросу, усмехаясь, обнажая жёлтые зубы.

— Не пойму, что на меня нашло.

— До этого переспал с ней? — спросил он, словно невзначай.

— Откуда вы взяли? — бросил я в бессильной злости.

— Грубишь, — заметил он недобро. — Обнимал её? Целовал?

— Нет!

— И полового влечения не испытывал?

Порыв чуть не подтолкнул меня повторить «нет!» — но я сообразил, что подставлюсь.

— Испытывал. Все нормальные парни испытывают, когда видят симпатичную, оборачиваются вслед. А тут она, тем более, на пляже...