Близкие - Страница 6

– Нет. Все равно, кем. Но предельно. Так, что и другой человек не сможет понять, объяснить этого.

– Так вы гей, может? – спрашивает Оксана неуверенно.

– Не в плане секса. Просто думать все время буду, где этот человек, с кем, чем занят.

– Не очень понятно. Вот если он звезда, например, балета. Или певец. Оперный. Тогда понятно.

– Нет, просто друг.

– Тогда непонятно. Может, вам к психологу надо. У нас психология только на третьем курсе была. Я не особо разбираюсь в патологиях.

– Думаешь, патология?

– Ну, а как? Хотя вообще-то на любовь похоже.

            Денис смеется. Даже легче стало. Психолог бы еще и не такого наплел.

– А хочешь, я помогу тебе интервью расчитать?

– Вам что – делать нечего?

– Я и статью могу написать. Хочешь?

– Конечно, хочу. Только это же… долго. А я… как домой попаду?

– А домой ты не попадешь. В гостиной останешься на диване.

– А вы себя как чувствуете вообще? Живот не болит пока?

– Если ты кумиру такие интимные вопросы задаешь, давай на «ты» тогда.

– Ну, давай.

            Она идет в душ, а потом укладывается спать в гостиной. Денис берет ее диктофон и садится за компьютер.

            Где-то за занавесом сознания мелькает мысль о том, что следовало бы переспать с ней. Следовало бы. Но лучше интервью расчитать. Не хочется возиться, даже когда слышно, как шуршит ее одеяло.

            В диктофонной записи она задает какие-то формальные вопросы, и налоговик бубнит в ответ что-то такое, что смутно помнится Денису еще с первых его газетных интервью. Зачем Ветвицкой этот материал? Не иначе, как пиарит налоговую службу на взаимовыгодных условиях. Вспоминается реклама с поющими налоговыми инспекторами и летающими самолетиками налоговых деклараций.

8.  КАКТУС ПОЗНАЕТСЯ ПО ШИПАМ ЕГО.

            Наутро сознание немного переворачивает. То есть уклон мыслей доходит именно до такого крена, при котором Денису становится смешно. Конечно, он не зациклен на Костике. За тридцать семь лет уже разобрался бы в себе. Но девчонка, с которой он отказался переспать, и не такое может придумать.  

– Дерево познается по плодам его. Взять, к примеру, труды Сартра. К чему они привели в мировой литературе и философии? Закрепили идею…

– Вы лучше о тяжбе с мэром расскажите! – перебивает Денис.

            Не ожидал, что Рубакин начнет в интервью такое продавливать. Не до Сартра теперь.  Даже неловко перед Костиком. Недоставало сейчас дискуссии о вреде идей Сартра…

            Рубакин пучит глаза.

– Что значит «тяжба»?! Вопиющее правонарушение! Земельный участок для строительства церкви был получен законно, я имел на него все права…

– Вы лично?

– Разумеется. И я же не дачу на нем решил строить, а церковь!

– Богоугодно.

– Я какую-то иронию с вашей стороны чувствую, в то время как наша организация действует на законных основаниях, хоть и является альтернативной – так сказать – на фоне неосознанного, формального городского православия. Вот вы формально пост сейчас соблюдаете и понятия не имеете, зачем и для чего!

– Я не соблюдаю – заверяет Денис.

– Грешите, значит? – наседает Рубакин. – Еще и бахвалитесь грехами?

– И не грешу. Я атеист. Нельзя нарушить законы, которых для меня не существует.

            Костик делает знак – нужно прерваться.

– Простите, технический вопрос есть. Дэн, выйдем.

            Оставляют Рубакина со вторым оператором Олегом и выходят в коридор студии. Костик неспешно закуривает.

– Я понимаю, что смонтируем потом, как надо. Но со стороны ты нервным выглядишь. Нервическим. Перестройся как-то. Он тебя бесит, ясно, но его нужно выслушать – он заплатил за время, за внимание.

            Еще недавно носом шмыгал, в халате путался. Теперь учит. Денис прислоняется к холодной стене, боясь, что и стена рассыплется на кривые пазлы. Костик курит. На полу клубятся волны дыма. Спецэффекты накрывают.

– Я не чувствую, – говорит Денис.

– Я понял. Потому и говорю: ты в кадре кажешься дерганым. Раньше такого не было. Дай ему время и кивай. Пусть выговорится, а потом нарежем. Можем даже вопросов добавить.

– Я всю ночь не спал. Интервью писал для своей девочки, – говорит зачем-то Денис.

– Для какой девочки? – интересуется Костик из вежливости.

– Для Оксаны.

– Угробишься на телок! – хехекает тот. – Ну, теперь держись. Дать сигарету?

– Давай. Прикури только…

– Совсем обессилел?

            Костик прикуривает, отдает ему клубок белых тонких змеек, и они текут в разные стороны, шарахаясь от сквозняков.

– Поговорить надо о проекте Шихарева, – вспоминает Денис.

– Хорошо. Давай сейчас закончим с сектантом. Надоел жутко своим фейсом в кадре. А потом посидим где-то. Втроем, хочешь? Я, ты, твоя Оксана. Поговорим.

            Но Денис не может отлипнуть от стены. По коридору проходят девчонки с «ТВ-рума», Костик им подмигивает.

– А у меня спокойно все, – произносит, словно продолжая давний разговор. – В клубе не бываю. Как-то это все прискучило.

– У Стефана был?

– Прошлого раза хватило. Не могу вспомнить, как раньше было. Все стерлось, как до взрыва атомной бомбы. Честно сказать, не знаю, как общаться с ним заново и нужно ли общаться. Тогда, после его успеха в театре, всем интересно стало, что он за человек. Вечно резкий, колючий, злой, как чертяка. А подойдешь ближе – добрый, робкий, застенчивый. Ни города не знал толком, ни тусовки, ни телок…

            Значит, волна такая. И все в нее нырнули – и всех захлестывает с головой. Песчаная, тяжелая волна в пустыне. Острые шипы кактусов пронзают пространство насквозь, пришпиливая людей друг к другу. Может, для одинокого человека – в этом спасение, в такой страстной увлеченности, в экзальтации. Это та самая подмена пустоты – полуреальными, вымышленными, фантастическими, гипертрофированными чувствами. Чувствами-фейками. Чувствами-спайсами с непонятными последствиями.

            Уже не вывернуться. Чтобы вывернуться, нужно было жить совсем иначе, иначе себя ощущать, по-другому воспринимать мир, не вслушиваться в тишину по ночам, не вглядываться в пустыню в поисках спасительного миража.  

            Денис курит. Чувствует, как сердце колотится в холодную стену студии. Вот откуда пришло это сумасшествие – из безумных глаз Костика, а к нему, может, от потерянности Стефана, а сам он втянул в него Оксану, не представляя даже, куда и как можно выгрести из этой бредовой пучины.

            Сделать бы дефрагментацию мозга. Перебрать все по полочкам. Вычистить. Заполнить пустоты.

– Идти нужно, – говорит Костик.

– Кактус познается по шипам его…

– Это ты к чему?

– Просто пришло в голову.

            Рубакин за это время тоже подобрался, сконцентрировался и заговорил четко, в основном, о том, что его религиозная организация – самая правильная религиозная организация из всех религиозных организаций.

9. МЕДЛЯЧОК, МОРЯЧОК!

– А меня за интервью похвалили! – хвастается Оксана.

– И часто тебя хвалят?

– В последний раз хвалили за то интервью с Денисом, которое он сам написал, – смеется она.

– Так может, у тебя таланта никакого нет к журналистике? – интересуется насмешливо Костик.

– Ты думай, что говоришь! – обрывает его Денис. – Я себе смену ращу.

            Заказывают всего много. Заказывают такое, что не может дружить на одном столе: мясное и рыбное, горячее и холодное, коктейли и водку. Оксана хочет еще какой-то овощной салат, но Костик прогоняет официанта.

– Зачем нам овощи? Журналисту хорошая фигура не нужна. Пышки даже больше симпатии вызывают.

            Присматривается к Оксане, но ничего особого не замечает. Непонятно, зачем Денис таскает ее за собой. Девушка не слишком красива, и слишком умной тоже не кажется, только глаза большие, беспокойные – круглые зеленые глаза. Такие в темноте у кошек бывают. Или ранней весной.