Близкие - Страница 5

– Нет, не хоспис. В «Эдем» пожилые люди приходят не умирать, а жить полноценной жизнью – долго и счастливо. Уход, внимание, общение, спокойное и беззаботное времяпровождение – это защищенная старость. У всех нас – на подсознательном уровне – прочно сформировалось мнение, что дом престарелых – это плохо, это дом смерти, значит, дети отказались от старика и бросили его, особенно если он слаб или болен. Но за границей давно нет такого отношения – дети устраивают своих родителей в дома престарелых, чтобы быть спокойными за них. А, тем более, что терять одиноким, бездетным людям?

– Кроме своих квартир? – уточняет Денис.

            Вадим не спорит.

– Сам подумай – старики заселяют историческое ядро города, самый центр. Рынок вторичного жилья не может и не должен терять лучшие площади. К тому же проект требует серьезного финансирования, и мы не можем заниматься этим исключительно благотворительно.

– А я?

– И ты тоже. Смотри план: нужны два моих интервью в твоей передаче и реклама пансионата – с тобой. Походишь там, поснимаешься. Люди тебе верят. Скажешь, что определил сюда свою мать.

– Погоди про мать!

– Ну, подберем там тебе какую-нибудь старушку. Она тебя поцелует, скажет: «Спасибо, сынок! Здесь я нашла свое счастье».

– Кто из нас телевизионщик? – усмехается Денис.

            Вадим, наконец, переводит взгляд на тарелки.

– Денис, ну, давай по-нормальному это разложим. Проект не туфтовый. Мэр под ним подписался. Центр от стариков нужно очищать. И это же не перестройка, когда вывозили за город и в шурфы сваливали. Мы цивилизованная европейская страна – мы нашли цивилизованное решение. Я ездил в Бельгию перенимать опыт у их муниципалитетов – все бабульки довольны, живут, как у Христа за пазухой, некоторые там даже дедулек себе нашли и трахаются, как кролики. Им разрешают парами жить в комнатах, по-семейному, на всем готовом. Сечешь?

– Секу.

– А квартиры их, ясное дело, отходят муниципалитету. Я недавно одну старую профессоршу лично проведывал – бабка одна в пяти комнатах в самом центре, и стакан воды подать некому. Думаешь, она очень за эту квартиру держится?

            Какое-то время Вадим сосредоточенно жует, потом начинает заново:

– Вот у тебя есть квартира?

– Есть.

– А машина?

– «Опель».

– Продавай его. Купим тебе два «бэнтли». Ты же звезда!

            Денис тоже жует.

– Так уговариваешь, как будто я не соглашаюсь.

– А ты соглашаешься?

– А почему нет?

– Значит, смотри, как сделаем. В этом месяце – договоримся – я дам интервью. Потом, в апреле, можно будет уже снимать наш ролик в «Эдеме». Травка зеленеет, солнышко блестит, библиотека, шахматы, гольф на свежем воздухе. Тогда ты и подтянешься. И потом, уже к лету, еще одно интервью о том, как проект развивается и сколько добра принес. Тебе первый чек пришлю на этой неделе, и полный расчет – после последнего интервью. Я человек четкий, непоняток-недоговорок не люблю. Устраивает?

– Вполне.

            Шихарев вздыхает облегченно.

– Ну, приятно иметь дело с толковым человеком. Потому что все эти рассусоливания о морали – слышал уже. Если бы дело было с темным дном, стал бы я его на свет тащить?

– Я понял.

– Они же добровольно принимают решение. Их никто не вынуждает, не выселяет.

– Брось, Вадим. Проект есть проект. Нужно – сделаем. И оператор у меня надежный.

– Да, я Костика знаю немного, то там, то сям встречаю. А тебя – нигде практически. У Эльвиры Багларидзе не был в воскресенье? Она документалку французскую привозила с эксклюзивными правами на показ, – Шихарев быстро меняет тему.

– И кого собрала? Селебритиз?

– Ну, да. Только никто ни хрена не понял, по-французски ни бум-бум. Но фишка с кино модная, говорят: купить права и привезти – для своих.

– Не, я с попкорном больше люблю.

– То-то я тебя на показах мод не вижу! – подмигивает Вадим. – А Костик твой везде успевает.

– Хороший парень. Друг мой. Лучше, чем друг.

            Хотел сказать «больше», а получилось «лучше». Больше и лучше – это Костик.

7. А, КРОМЕ РАБОТЫ, ВАС НИЧЕГО НЕ ИНТЕРЕСУЕТ?

            Волновался за него из-за этих дурацких наркотиков. Все казалось, что Костик пойдет не по тому пути. А Костик – здоровый, самостоятельный мужик, нет? Он уже куда только ни ходил, где только ни был…

            Денис присматривается, нет ли у Костика насморка. Если снова нюхает, обязательно носом шмыгать будет. Но у Костика всегда насморк – по нему не поймешь. Но на работу приходит вовремя, ведет себя спокойно. И не лезть же снова в душу: что ты? как ты?

            Денис объяснил себе все просто, как умел. Это его затяжное, беспросветное одиночество заставляет переоценивать всех окружающих и Костика в том числе. Потому и возникло что-то вроде привязанности. А на самом деле – один, один, один. Голос матери – в телефонной трубке, деньги ей – банковскими переводами, сыновья помощь – с рынка услуг. А вокруг него все места родственников вакантны. Их всех временно замещает оператор. И не сложно найти другого – для передачи, но лично для Дениса – сложно, это значило бы потерять всех одним махом: сестру, брата, невестку, деверя, тестя, кого там еще?

            Сам Костик ему навстречу никаких движений не делал. В дела свои не посвящал. Скорее, наоборот, даже на расстоянии держался. И сейчас хохмит, как обычно. Может, сожалеет даже, что о Стефане сгоряча ляпнул, словно страницу открыл из личного. Но открыл – и закрыл тот час же. Проехали.

            От скуки Денис звонит Оксане.

– Окс, может, еще пиццу привезешь?

            Она, конечно, привозит. Одета в куртку, похожую на одеяло – словно закуталась, взяла блин с колбасой и прибежала к нему быстренько – по первому звонку. Удобная девочка. И такое восхищение в глазах!

Входит намного смелее, чем в прошлый раз, но коробку с пиццей от себя отталкивает.

– Я недавно передачу смотрела про кишечную палочку…

– Да я знаю, как их делают.

– Пиццы?

– Нет, передачи. Сгущают правду и приправляют явной ложью.

            Денис запихивает сплюснутый блин в микроволновку.

– Только я ненадолго, – предупреждает Оксана. – Мне домой надо пораньше – еще интервью расчитывать.

– А с кем?

– С начальником налоговой.

– Весело. А живешь с кем?

– С мамой.

– Тоже весело. А мне так тоскливо бывает…

            Она смотрит недоверчиво.

– Я думала, вы как-то прикольно живете. Вам же надо быть в курсе всего – вертеться.

– Верчусь. Но не двадцать четыре часа в сутки. Только по работе.

– А, кроме работы, вас ничего не интересует?

– Ну…

– Вы ничего не отслеживаете? КВН? «Фабрику звезд»? Олимпиады? Мюзиклы? Вообще ничем не увлекаетесь? Чемпионат мира по футболу? Хоккей? Новые сериалы?

– Ничем таким…

– Странно так жить. А любовница у вас есть постоянная?

– У-у, – Денис качает головой.

– Боюсь такого состояния, когда все становится неинтересным. Это старость, наверно.

– Спасибо.

            Но ее восхищение не пропадает из взгляда, не гаснет, просто окрашивается влажной грустью, затуманивается, уходя на глубину.

– Ты первую помощь оказывать умеешь? – спрашивает Денис.

– А что?

– Ну, я пиццу ем, а ты – нет.

– Не могу после той передачи.

– Значит, будешь меня спасать.

– Так у вас понос, наверно, будет. Как же я вас спасу?

– Знаешь, чего я боюсь? Что, наоборот, увлекусь чем-то до потери чувства реальности. Или кем-то. Без какой-то серьезной причины. Впаду, как в транс, как в сон. Без повода… Что смешным буду. Что параноиком буду из-за кого-то…

– В смысле? Женщиной увлечетесь? Без взаимности?

            Разговор так штормит между пиццей и откровениями, что Денис чувствует себя не в состоянии выразить то, что его терзает. Чувствует несостоятельность слов.