Близкие - Страница 18

            Опять звучат аплодисменты. Маша дает слово зрителям – все возмущаются действиями городских властей и выражают твердую уверенность в том, что мэр ничего не знал о проекте,  всенепременно разберется и накажет виновных.

            Питбуль равнодушно умолкает. Его часть работы выполнена. Больше того, что он должен был сказать, говорить он не намерен. Полномочий обвинять мэра или кого-то из горадминистрации у него, тем более, нет.

            Во второй части «Слухов» на диванчик присаживается Стефан. Зал встречает его аплодисментами. Маша благодарит гостя за визит, подчеркивая, что актер смертельно болен, но все-таки нашел силы, чтобы поддержать честную и нужную передачу – «Час откровенности».

            Это уже финишная прямая ток-шоу. Стефан выглядит лучше, чем вчера у Дениса. На нем серый костюм без галстука, верхние пуговицы расстегнуты. Он кажется привлекательным, и в то же время – нереальным, тающим в воздухе, призраком себя прежнего.

            Маша выражает общее восхищение его мужеством. Для зрителей он уже свят. Болен СПИДом и свят. Желанный и недосягаемый. Герой, которого уже никто не удержит за руку рядом.

            У Дениса невольно влажнеют глаза. Вчера, в его студии, в нем не было столько прощального, мерцающего света. Но теперь он прощается…

– Не мог не прийти, не мог промолчать, когда дело касается честного, умного, неординарного человека, – говорит Стефан. – Скажу вам как простой зритель – этот человек примиряет с телевидением тех, кому хочется думать и понимать, а не просто наблюдать за цветными картинками на экране. Пока есть такие передачи как «Час откровенности», имеет смысл сама откровенность, интеллект, опыт, духовность человека. Значит, у каждого из нас есть шанс не только почерпнуть что-то для себя, не только сделать вывод из чужих ошибок, но и донести что-то свое – важное, наболевшее, выстраданное. Поэтому и не хочется видеть в программе таких гостей, восприятие которых может спасти только ирония. Хочется восхищаться и верить, что вот-вот, еще немного – и я тоже буду достоин «Часа откровенности».

Для меня этот час уже настал. Эта передача стала наилучшим итогом моей жизни. Вы увидите ее скоро. Возможно, к тому времени я уже уйду из числа зрителей, как недавно ушел из числа актеров.

И на прощанье скажу совсем банальные вещи, – Стефан усмехается. – Будьте осторожны, ведите здоровый образ жизни, доверяйте хорошим людям…

            Маша смахивает слезы, детектив Пичахчи опускает голову. Запоздало вспыхивает команда «Аплодисменты». Видимо, режиссер не ожидал такого сентиментального шоу. Маша закрепляет эффект, желая Стефану здоровья и жизненных сил. И оттого, что обращается практические к его фантому, к памяти о нем, к его тени, зрители в студии без всякой команды начинают всхлипывать…

            Только к ночи звонит Шихарев:

– Ну и сука ты, Федулов! Скажи спасибо, что я практически уже замял это – на своем уровне. Иначе – лежать тебе в асфальте и не чихать.

– Да мне все равно, где не чихать.

– Вот и не думай, что ты меня обхитрил! Плевал я на твое телевидение!

– Я не думаю. Мне, правда, фиолетово.

            Шихарев отсоединяется матерясь.

            Слышен мат в пустой комнате.

            Слышен мат в пустом сердце.

            В хаотичном сне кто-то говорит Денису о результатах анализов, о новых выпусках передачи, о центральном канале:

– Хорошо, что все закончилось позитивно.

            И смысл слова «хорошо» уходит.

25. ЭТО ВСЕ ОБЪЯСНЯЕТ.

            Апрель уже на исходе. На работу вернулась Юля и еле успевает принимать звонки. «Часом откровенности» вдруг заинтересовались и академики, и изобретатели, и новые реформаторы. Значит, люди еще верят в науку, в изобретения, в политические реформы. И в Дениса Федулова. Верят, что он выслушает, правильно поймет, правильно расставит акценты, правильно расскажет о них зрителю. И все, казалось бы, в обычном ритме. Но…

            Смысл понятий так и не вернулся. Знал он Костика все эти годы или не знал? Ошибся в нем или не ошибся? Любил Оксану или не любил? Врал зрителям или не врал? И то, и другое возможно с одинаковой степенью вероятности.

            По утрам он прислушивается к своему организму, трогает дрожащей рукой лоб, но так и не идет в больницу – откладывает. И Оксане нужно позвонить, но тоже не хватает ни сил, ни смелости. Температура будто бы в норме, но и у Стефана все начиналось бессимптомно.

            Денис звонил ему после ток-шоу – слушал долгие гудки в телефонной трубке. Стефан не хочет обременять собой этот мир, он хочет уйти тихо и незаметно – уйти в телефонные гудки, в последние записи, в память бывших коллег.

            Зато – совершенно неожиданно – в студии объявляется Макс Измайлов.

– А я наверх забегал, на «МузТВ», и к тебе вот заглянул…

            Словно и не разливалось между ними море грязи, и не кричали они друг другу проклятия с разных берегов.

            Макс лыс, блестящ, крепок, но видно, что Максу – пятьдесят пять, и семь из них – за колючей проволокой. Эти колючки всегда в его взгляде.

            Падает в кресло без приглашения, тянется за сигаретой.

– Ну, как я тебя пропиарил? – хехекает миролюбиво.

– А что накатило на тебя? – спрашивает Денис прямо.

– И не спрашивай. Прости за наезд. Люблю ее. Кажется, последняя моя весна. Последняя. И обещал ей, что ни под кого подкладывать не буду и защищать буду – как долбанный рыцарь…

– Милочку что ли?

– Вот тебе странно, – кивает Макс. – Мне самому странно, а чувствую, что роднее, чем она, нет у меня никого и не было…

– А если ошибаешься?

– Не «если». Знаю, что ошибаюсь. Но не хочу этого знать. В последний раз такое, мне кажется… А ты так прошелся по ней – тупая, безголосая, продажная. А я же ее после корпоративов – никому, другие есть для этого… Дурак я, Денис, старый дурак…

– Сколько тебе этот Пичахчи стоил?

– Прилично обошелся. Но работает он цепко, мрачно. Он греко-татарин какой-то.

– Это все объясняет, – усмехается Денис. – Ладно, забудем…

– Рассосалось у тебя?

– Вроде того.

– А чего-то ты смурной…

– Да чувствую себя как-то… скверно.

– Стрессы проклятые! – соглашается Макс. – И пыли много. Дождей нет. Милочка на острова меня тянет, а мне, знаешь, так на дачу хочется – деревья молодые посадить, смородину. Не жил я никогда на земле, по-человечески. Теперь купил загородный дом, и стоит он пустой: тусоваться же надо, мониторить, пиарить, иначе рухнет все, уплывет прибыль, и вложенного не верну.

– Знаю, – кивает Денис.

– Ты приезжай как-нибудь – погостишь у меня. Бери своих и приезжай, – загорается Макс. – На речушку сходим, караси…

– Нет у меня «своих», сам приеду…

            Макс спешно поднимается.

– Да, сложно со «своими». Когда тебя все знают, «своих» обычно не остается. Ну, спасибо, что… Уже пора карму чистить, сердце пошаливает, а тут лишний грех на душу…

            Правда, пыльно в городе. Было пыльно в марте, было пыльно в апреле, а в мае совсем тяжело стало дышать. Денис старается больше работать и меньше спать, чтобы не видеть никаких снов о прошлом.

            Олег неплохо справляется, но все равно Денис ловит себя на том, что следит за его работой придирчиво и ищет в ней недочеты.

– О Костике ничего не знаешь? – спросил все-таки.

            Тот дернул плечами.

– По-моему, с Ревзиным кино снимают. Знаю, что в пустыню ехать собирались.

– Куда это?

– В Казахстан куда-то. Что-то о наркотиках. Экшен, короче. Целиком по нему.

            Приключения, экшен, наркотики – это по нему. А по Денису – отрывочные ночи без снов, клиповый монтаж будней, фантомные боли отрезанных чувств. Все иссохлось.

            Ждет худшего и не может дождаться. Лучше бы убил Шихарев. Но Шихареву мараться об это некогда. У него теперь другие дела – строить новый, как бы честный бизнес на месте старого – грязного и бесчестного.