Близкие - Страница 1

Приношу извинения прототипам

за точное копирование характеров,

жизненных ситуаций и неоднозначных чувств.

Имена героев изменены, уважение автора неизменно.

1. КАК Я ЭТО ВСЕ?

– Ой, вы, наверное, сами привыкли вопросы задавать, а тут отвечать приходится…

– Да я уже и отвечать привык…

            Она теряется. Не с того начала. Как-то неосторожно намекнула на то, что он обычный, рядовой журналист, что между ними нет никакой разницы, а он ее одернул.

            Оксана беспомощно щурит близорукие глаза и не знает, как продолжить. А Денис спокойно ее разглядывает, отказываясь помогать ей в неловкой ситуации. Потом тянется к ее диктофону.

– Расшифровывать – морока, да?

– Программы есть, которые голос сразу в текст переводят. Но у меня нет.

– Ясно. Где твои вопросы?

– В блокноте записаны.

– Ну, давай начнем. У меня встреча потом, важная. А ваша редактор меня выдернула. Так что времени немного.

– Как вы…

– Как я это все? Постепенно. Просто работал. В одной газете, в другой. На одном канале, на другом. Просто работал. Все в суете, в спешке. С единственным желанием – успеть, опередить, обогнать на повороте. Репортером пробегал пять лет в новостях, до того как занялся своим проектом. Не делал ставок на скандальность, как сейчас модно. Скорее, на глубину. Хотелось глубокого проникновения и острого. Хотелось заставить зрителя задумываться, оценивать критически, рассуждать, делать выводы, не принимать ничего на веру, не пользоваться готовыми штампами. Наверное, это и стало стилем, почерком передачи. А создать продаваемый телепродукт на диалоге – это…

– Это сложно.., – кивает Оксана.

– Но главное – иметь свой почерк.

– Денис Викторович, а как вы…

– Как я оказался на центральном канале? Тоже не сразу. Сначала были городские. И это отчасти иллюзия, что я на первой кнопке – прочно и постоянно. Я не работаю в прямом эфире. Просто центральный покупает «Час откровенности», а сам я бываю в тусовке только на съемках новогоднего голубого огонька. Голубой огонек обычно осенью снимают, – Денис улыбается.

– А кто…

– Кто повлиял в жизни? Многие. Мы – это все прочитанные нами книги, это все наши учителя. Вот ты помнишь своего преподавателя истории, например?

– В институте? Помню. Приходила, снимала ботинки и на батарею вешала, а пару в носках вела. И читала по учебнику – от начала до конца параграфа. Только.., – Оксана немного теряется.

– Не хотела этого сказать?

– Не хотела.

– А почему?

            Она молчит.

– Потому что это уровень твоего вуза – ботинки на батарее. Значит, это и твой уровень, –  объясняет Денис. – Комплекс сработал. А на самом деле – мы лучше и умнее, чем все наши учителя, мы глубже и интереснее, чем все прочитанные нами авторы.

– Я не уверена…

– А сомневаться нельзя, иначе не быть тебе ведущим журналистом центрального канала!

            Денис смеется.

– Не волнуйся так. Высылай черновик, я сам допишу все остальное и ничего не скажу вашим редакторам.

– Серьезно?

– Да, потому что я идти должен. Тамара…

– Оксана…

– Вышли рыбу, Оксана, я сам все оформлю.

– У вас есть время на это?

– Конечно. Я же старый холостяк.

            Денису тридцать семь лет. Из них только семь успешных, а тридцать – оторви и выбрось: детство без отца, учеба без денег, скитание по съемным углам. А потом – на каком-то году заплыва – понесло течением в нужную сторону, и ветер надул паруса. Нашлась надежная команда, сложился круг знакомых, купил квартиру. Долбанные пазлы выстроились-таки в приличную картинку.

            В ресторане еще тихо, но менеджер зала уже косится на Дениса – скоро повалят посетители и помешают его интервью, или он своим видом помешает им сосредоточиться на еде. Но Оксана продолжает растерянно смотреть в блокнот. 

– Еще что-то?

            Она вскидывает умоляющие глаза. Такие в мультфильмах рисуют – огромные, круглые, наполненные слезами.

– Может быть, поужинаем здесь? Я заплачу.

            И краснеет. Кому она заплатит? Денису Федулову? Чем? За что?

            Но он кивает спокойно.

– Понял тебя. Не нужно. Сейчас я, правда, не могу. Но потом можем увидеться. Если важно для тебя это. Вижу, что важно. Ты мне на мыло все скинь – спишемся и согласуем.

            Помогает ей подняться, спешно подает куртку и выводит из ресторана. Смотрит, как неуверенно она ступает на скользкую мостовую. Прогоняет мысль о сигарете, кивает кому-то из знакомых и, наконец, садится за руль. Едет к Костику.

            Звонит, потом стучит, потом колотит в дверь ногами. Колотит долго.

            Костик любит крепкие напитки, крепкие выражения, крепкие сигареты. Любит все жесткое, бескомпромиссно мужское плюс кокаин. И этот плюс лишний, такой лишний. И раньше его не было…

– У меня интервью, а я оборвал – думал, как ты…

– У тебя все время интервью!

– Нет, я давал.

– Проститутка!

            Костик в каком-то халате – словно отца халат или деда покойного. В полосочку. И одна полосочка на полу. Сознание снова предательски распадается на фрагменты. Нет, пояс.

            Костику едва тридцать. Он отличный оператор и хорошо зарабатывает. Когда-то они начинали вдвоем с нуля, а теперь его постоянно сманивают из «Часа откровенности» в фестивальные арт-хаусы. Теперь он в моде. И не хочется его видеть расклеенным, неловким, жалким.

            Денис поднимает пояс.

– Ты где был сегодня?

– Да я только утром… и спать сразу… а тут ты.

– Я следить за тобой буду.

– Да ладно! – Костик взъерошивает и без того торчащие волосы. – Я в норме. Так ты… ко мне спецом ехал?

            Денис молчит. Сворачивает пояс в кольцо.

– Пойду умоюсь, – решает Костик.

            Льется вода. В душевой кабинке идет дождь. И Костик напевает что-то.

– Придурок! – Денис отшвыривает пояс. – Или перестать ему деньги платить?

2. ЕЩЕ НЕМНОГО ТАБЛЕТОК.

– Я тебе деньги платить перестану!

            Костик вытирает мокрую голову.  

– Да я в норме, говорю же тебе. А что за интервью было? Почему я ничего не знаю?

            Денису это нравится. Нравится, когда его оператор, фактически штатный сотрудник его частного предприятия, ведет себя как его начальник. Когда-то просто столкнулись на местном канале, а теперь без Костика сложно представить мир телевидения и мир вообще. В нем именно та степень пофигизма, которая не дает Денису утонуть в самокопании.

– Интервью для «Гавана Лайм».

– Что это такое? Что за лайм? Лимон? Дикие кубинские лимоны?

– Виктории Ветвицкой журнал.

– Ветвицкого жены? А, понял. Знаешь ее?

– Знаю, конечно. Она просила. Этот номер – февральский, ко Дню Влюбленных, а я – лицо всех влюбленных.

– Мрачная такая рожа. У влюбленных.

            Денис мотает головой. 

– У меня есть отличная фотосессия. Я им вышлю.

– Та, что Иван делал? Я ее видел?

– После той уже две других было.

            Костик бросает мокрое полотенце на пол.

– Ну, ты не телка симпотная, чтобы я твои фотосессии отслеживал, не модель…

– Конечно. Просто мы раньше… ты как бы. И мы вместе…

– Отлично, Босс.

            Снова мир, собранный из кривых пазлов, рассыпается на части и хрустит под ногами. Не складывается головоломка.

            Костик пытается прийти в адекват и реагировать, но заметно, что раздражен.

– Может, доктора? – спрашивает Денис.

– Потому что я не хочу говорить о фотосессии? Или, думаешь, доктор захочет?

            Сейчас перерыв в съемках. С Нового года тянется этот перерыв и продлится до марта. А на март уже есть ряд договоренностей, и нужно входить в ритм, работать, стараться. Приглашали в прямой эфир – аналитиком, но он не политолог, да и привычки к работе в прямом эфире нет. А упор там именно на политику. Нет, лучше делать то, что получается, что устоялось, пока передачу покупают.