Ближе, бандерлоги! (СИ) - Страница 3

Шум, конечно, был страшный — но кому от этого легче?

— И что теперь? — спросил Мазур.

— Когда найдем — начальство скажет, — ответил Лаврик, не глядя на него. — А самим-то что голову ломать?

— Но не ради него же нам сунули австралийские бумаги? Уж он-то прекрасно знает, какие мы австралийцы — пробы негде ставить...

— Да уж, конечно, не ради него, — рассеянно сказал Лаврик. — Вот, полюбуйся. Хороша, стерва?

Он веером бросил на стол перед Мазуром пачку фотографий, добавил:

— Изучи внимательно. Если все пройдет гладко, тебе с ней дружить и дружить...

Мазур собрал фотографии в стопочку и принялся рассматривать по одной. Довольно красивая блондинка не старше тридцати, в самых разных обличьях: то в обычном модном платье на фоне длинной американской машины, то перед каким-то средневекового вида зданием... ага, это уже здесь, это Старый Город... Вот она, что называется, в рядах и колоннах, в форме «Железных соколов», штурмовичков долбаных, и даже с какими-то значками на петлицах, означающими не рядовую птичку; в открытом вечернем платье, с бокалом шампанского в компании столь же элегантных дам и джентльменов; на трибуне с рядком микрофонов, вокруг знамена, явно какой-то митинг...

— Что за гадючка? — спросил Мазур.

— Гадючка интересная, — серьезно ответил Лаврик. — Имечко красивое — Беатрис Киль. Собственно говоря, Беатриче Кильнюте — но родилась в Штатах, а там, сам знаешь, любят сокращать и фамилии, и имена. Короче говоря, папенька в свое время служил здесь, при немцах, в милом заведении под названием политическая полиция. Когда наши начали наступать, человечку здесь стало как-то неуютно — да и неглуп был, надо полагать, умел рассчитывать вперед. Одним словом, он не с хозяевами в Рейх сдернул, а переправился в Швецию, тут по морю не так уж и далеко, а там, уж черт его знает, как подсуетился, но всплыл в Штатах в облике этакого милого, белого и пушистого политического беженца. Точных сведений нет, но на американцев он наверняка работал, иначе не смог бы так быстро натурализоваться, получить гражданство, и никто его за это время не беспокоил, никаких требований о выдаче не было. Между прочим, жив до сих пор, хотя и песок сыплется. Ну, всевозможные землячества, союзы ветеранов и тому подобные кружки по интересам. Дочка, как ты по возрасту догадываешься, родилась уже там. Американская гражданка, естественно. Похоже, папаша за океаном не бедствовал: поступила в довольно престижный институт, потом несколько лет работала в госдепартаменте... а три года назад объявилась здесь. В качестве советника по иностранным делам господина пахана Национального Фронта Лисбергиса.

И с тех пор ударно трудится на благо исторической родины, помогая ей семимильными шагами двигаться к свободе и независимости. Вот такое кино.

— И что на нее есть? — спросил Мазур.

— Увы, конкретного на нее ничего нет, — сказал Лаврик. — Одни нешуточные подозрения. Знаем мы этих щучек из госдепартамента, которые регулярно объявляются во всевозможных национальных фронтах и движениях... В девяти случаях из десяти за этим нужно искать совсем другую контору, а в десятом, даже если обнаруживается чистый госдепартамент, хрен редьки не слаще... В общем, решено тебя аккуратненько к ней подводить. Комбинацию разработали неплохую. Очень даже неплохую, — он с ханжеским видом развел руками: — Ну я же не виноват, что из нас двоих ты в сто раз обаятельнее, и тебя через раз посылают ловить блондинок на блесну...

— Твоя работа? — спросил Мазур.

— Да ладно тебе, — махнул рукой Лаврик. — Это ж не я виноват, что у тебя сложилась определенная репутация, верно? Огляделось начальство: а кто это у нас под рукой? Капитан Мазур? Почему бездельничает? И шагом марш... Ну да, как будто тебе первый раз. И вообще, тебе когда-нибудь кто-нибудь крокодилов подсовывал?

— Когда? — угрюмо спросил Мазур.

— Не прямо сейчас и не завтра, — сказал Лаврик. — Во-первых, раньше нужно будет еще одно дельце провернуть, гораздо более актуальное, а во-вторых, тебе самую чуточку обтереться надо в городе: пошататься там и сям, поснимать что-нибудь интересное — фрилансер ты, или кто? — а интересного здесь навалом. И потом...

Тр-рах! Незапертая дверь отлетела, ударившись о косяк, и в номер ворвались несколько автоматчиков. Сначала показалось, что их очень много — нет, всего четверо. Бронежилеты, каски, вязаные шапочки с прорезями для глаз и рта... Они проворно рассредоточились по обе стороны двери, грамотно держа Мазура с Лавриком под прицелом. Ни знаков различия, ни эмблем Мазур у них не заметил. Одно утешало: в них целились не из каких-то вражьих трещоток, а из родных автоматов Калашникова. Их, правда, тоже использует кто ни лень под любыми широтами, но вряд ли здешний бардак выхлестнул за пределы...

— Стой спокойно, не дергайся, — тихонько сказал Лаврик по-английски, как будто без его ценного совета Мазур отломал бы ножку от стула и ринулся бы в бой.

Какое-то время они мерили друг друга взглядами и автоматными думали. Потом тот, что стоял слева, шагнул вперед и на корявом английском приказал:

— Показать документы! Медленно!

Мазур медленно-медленно, чтобы не спровоцировать на резкое действие, подал свой «кенгуриный» паспорт. То же самое проделал и Лаврик. Опустив автомат, главный — а уже ясно, что именно он был тут главным, — тщательно перелистал странички, так, словно и в самом деле неплохо умел читать по-английски (а может, и в самом деле умел, в армии можно встретить разнообразных эрудитов самого непрезентабельного облика), сличал фотографии с оригиналами, особое внимание уделил страничкам с визами.

Длилось это довольно долго, очень походило на то, что замаскированный просто-напросто в издевательских целях тянул время. В конце концов он вернул оба паспорта почему-то Мазуру, свирепо уставился на них сквозь прорези в маске и погрозил недвусмысленно: дескать попадись мне еще! Мазур взирал на него смиренно и кротко.

Четверо проворно выкатились из номера, тут же хлопнула дверь соседнего номера, и послышался отчаянный женский визг, тут же оборвавшийся — кто-то бедолажку на незнакомом языке робко успокаивал.

— Это еще что за шоу? — спросил Мазур.

— А это местный ОМОН, если ты не знал, — усмехнулся Лаврик. — Вообще-то неплохие ребята, но прекрасно понимают, что не в силах переломить события, и оттого самоутверждаются, как могут... Но это еще не самое смешное... Поехали? Нам тут нужно обговорить еще одно дело...

Когда Старый Город кончился, Лаврик свернул вправо, на развилку. Впереди показались «Черемушки» — стандартные микрорайоны из скучноватых девятиэтажек и пятиэтажек еще хрущевского времени. Рабочие районы, населенные в основном русскими, вспомнил Мазур.

— Явка? — спросил он.

— Ну, разумеется, — ответил Лаврик. — Как же тут без явок...

— Флажок бы снял со стекла, а то, чего доброго, кирпичом засветят...

— Увы и ах... — сказал Лаврик, и лицо у него было невеселое. — Не засветят. Ты сводки читал внимательно?

— Времени не было. Так, пробежался взглядом.

— Оно и видно... — грустно усмехнулся Лаврик. — Иначе бы знал, что здешние русскоязычные товарищи самым активным образом поддерживают Национальный Фронт и, соответственно, идею полной независимости...

— Ты серьезно?

— Абсолютно, — сказал Лаврик. — С радостным визгом, интеллигенция особенно, да и другие не отстают. Что так смотришь? В России угара перестройки не насмотрелся?

Мазур выразился кратко и матерно.

— Совершенно точное определение, — сказал Лаврик, кривя губы, — классическая ситуация — наслушались демократов и решили, что тут будет маленькая европейская чисто республика, где все народы будут жить в мире и дружбе. А про то, что их используют, как известный резиновый предмет, они как-то не соизволили задуматься — ну, здесь же культурная Европа, а не замшелая Россия... Здешние поляки, по крайней мере, умнее, лет пятьсот живут рядом с аборигенами, успели их неплохо изучить. И в европейское грядущее братство народов как-то особенно и не верят. А потому при любом удобном случае выходят рядами и колоннами в немалом количестве.