Блеск жемчуга - Страница 10

- Она родилась в десять пятьдесят пять в ночь первого января, - сказала Джулиана, потрясенная таким совпадением. - Если принять во внимание временную разницу между Гонконгом и Далласом, она родилась на пять минут раньше, чем Алисон. Они сестры, Гарретт, и родились, словно близняшки.

- Как она, Джулиана? Как ты?

- Все в порядке, - успокоила его Джулиана. Для нее роды были продолжением их любви. - Мы обе в порядке.

- Хорошо, - сказал он облегченно. - Как ты назвала ее?

Джулиана ответила сначала по кантонски:

- Дочь великой любви.

- Дочь великой любви, - эхом откликнулся Гарретт, думая о своих дочерях, почти близнецах. Имя первой было «Дочь великой любви», и это было правдой, но ведь и вторая, Алисон, тоже могла рассчитывать на такое имя, ведь ни Гарретт, ни Бет не знали любви крепче, чем их любовь.

- Это ее личное имя, - продолжила Джулиана. - Однако в миру она будет называться Мейлин. Ты согласен, Гарретт? Это не китайское и не американское имя, но отчасти напоминает и то, и другое. Оно такое же неповторимое, как и она сама.

- Это прекрасное имя, Джулиана.

- Она и сама прекрасна.

- Я бы хотел заботиться о ней, Джулиана, заботиться о вас двоих. - Гарретт не стал продолжать: «тем единственным способом, который мне остается». У него сердце разрывалось при мысли о том, что единственное, что он может предложить женщине, которую любит, и дочери, которую никогда не увидит, были деньги.

И вот тут то Джулиана поняла, что заставило ее солгать ему в вечер их первой встречи: теперь он может не беспокоиться о ней, они могут жить совершенно независимо, связанные только незримыми сердечными узами. Она сказала ему, что богата - тогда это было ложью, но теперь стало правдой. После сердечного приступа Вивьен написала завещание, в котором все оставляла Джулиане.

- Мы ни в чем не нуждаемся, Гарретт. Я говорила тебе, что Вивьен богата. Мейлин не будет нуждаться ни в чем.

«Кроме отца». - Эта мысль вонзилась в его сердце, как зазубренный кинжал.

- Что ты расскажешь ей обо мне?

- О нас, - тихо поправила его Джулиана. - Я расскажу ей, что мы очень любили друг друга, мы полюбили друг друга раз и навсегда и хотели провести жизнь рядом, любя ее, но…

- Но что? - перебил он ее.

- Но что ты погиб и не смог вернуться в Гонконг. Вот это я и собираюсь ей сказать, потому что она начнет интересоваться тобой гораздо раньше, чем сможет разбираться в жизни и понять нас. Я терпеть не могу ложь, но в данном случае, я думаю, это необходимо. А ты?

«Я тоже», - подумал он и кинжал проник еще глубже в сердце.

- Скажи ей это, Джулиана, хотя… добавь, что я бы любил ее всем сердцем.

- Я скажу ей, - пообещала Джулиана. И тут вдруг она почувствовала опасность - словно судьба, недовольная ее звонком, на который было отпущено всего несколько минут, собиралась жесткого покарать ее за дерзкое неповиновение. И тогда она взмолилась:

- Пожалуйста, Гарретт, отпусти нас. Обещай мне, что никогда не будешь пытаться узнать что то о нас.

- Но Джулиана, это слишком! Я хочу знать, как вы живете, знать, что вы счастливы и у вас все хорошо. Я буду слишком беспокоиться о вас.

- Гарретт, пожалуйста, я тебя прошу. Мы будем счастливы, с нами будет все в порядке. Обещаю тебе. Но теперь пора попрощаться. Мы должны прекратить этот разговор.

- Джулиана…

- Я должна идти. - Джулиана чувствовала, что ее голос дрожит от страха и отчаяния, и, собрав силы, нежно добавила: - Я буду любить тебя всегда, Гарретт, всегда, и вместе с Мейлин я буду любить и Алисон.

- Я тоже буду любить Мейлин… и тебя… любить всегда.

Еще долгое время после того, как она повесила трубку, Джулиана ощущала дыхание опасности. Она укачивала на руках Мейлин, целовала шелковистые черные волосики на ее головке и мысленно успокаивала себя. Все будет в порядке. Это был самый последний звонок. Ничего плохого не должно случиться. Все позади, все должно быть позади, с нее хватит несчастий.

И целую неделю казалось, что ее молитвы были услышаны. Опасность миновала. Они с Гарреттом будут жить каждый сам по себе и любить своих дочерей.

Но на восьмой день - странно, что именно на восьмой, ведь восемь - это счастливое число - разразилась новая трагедия, и жизнь Джулианы Гуань изменилась окончательно.

Отель «Ветра торговли»

Центр, остров Гонконг

Воскресенье, 6 июня 1993 г.

- Как вы находите Гонконг после возвращения?

Этот вопрос не удивил Мейлин, как не удивило и то, что Джеймс Дрейк задал его только сейчас. Роскошный ужин подошел к концу, и коллекционное шампанское, пузырящееся все сильнее с каждой новой переменой блюд, наконец оказало свое волшебное действие - ее боль немного утихла, как и ощущение угрозы.

Джеймс ждал, что она скажет правду, но ей требовалось время, чтобы собраться с силами. Впрочем, нужды в спешке не было - никто не торопил их, никто не стоял у них за спиной; они сидели в интимном уюте столовой в пентхаузе Джеймса в его отеле на пятьдесят третьем этаже, а ужин был доставлен от Дюморье, одного из лучших ресторанов Гонконга.

Пока Мейлин размышляла над ответом, ее глаза скользнули в сторону, на открывшийся за окном вид. Залив Виктории казался сегодня большим черным зеркалом, огромным прудом с отполированной поверхностью, на которой отражалась цепочка прибрежных огней. Это было захватывающее, великолепное зрелище. Но как и все в Гонконге, оно рождало в груди Мейлин противоречивые чувства.

Мейлин не было в Гонконге девять лет, и все двадцать часов, как она вернулась сюда, она пыталась сконцентрироваться на причине своего возвращения. Но это было практически невозможно - окружающее пробуждало в ней слишком много воспоминаний. Из кабинета в Башне Дрейка она видела пик Виктории, а из своей комнаты на сорок восьмом этаже в «Ветрах торговли» она видела паромы, пересекающие залив в направлении Цзюлуна. Ее наблюдательный пост располагался так высоко, и с него открывался такой великолепный вид, что она могла даже различить отель «Пининсула»… где она была зачата!

В первый раз, когда Мейлин увидела зеленовато голубые очертания отеля, ею овладела безотчетная ярость. Она смогла подавить вышедшие из под ее контроля эмоции только благодаря суровому напоминанию: теперь тебе часто придется видеть «Пининсулу», причем так близко, что можно рассмотреть даже охраняющие ее скульптуры львов - ведь строительная площадка «Нефритового дворца» расположена всего за квартал от нее, на Солсбери роуд.

«Нефритовый дворец»… из за него то Мейлин Гуань и вернулась в Гонконг. Всего через несколько недель после того, как архитектор Мейлин поступила на работу в фирму «Тичфилд и Стерлинг», туда пришло письмо от Джеймса Дрейка. Разумеется, не только туда - всем лучшим мировым архитектурным мастерским было послано предложение представить проект гостиницы. Джеймс Дрейк отлично знал, чего он хочет - чтобы его новый гонконгский отель был не просто зданием, а произведением искусства, великолепным памятником, в котором лучше всего отразился дух Гонконга, воплощение гармонии Запада и Востока.

Тридцатилетнего магната недвижимости засыпали проектами: кто из архитекторов не мечтал работать на Джеймса Дрейка?!

Руководство «Тичфилда и Стерлинга» посоветовало - настойчиво посоветовало - каждому из архитекторов, имеющих хоть малейшее представление о Гонконге, подать свой проект. Чем больше будет проектов, решило руководство, тем больше вероятность, что один из них придется по вкусу Дрейку.

Для Мейлин же набросать проект здания, которое могло бы стать символом Гонконга, было просто проблемой перенесения на бумагу образа, который преследовал ее уже много лет. Разумеется, это будет не совсем то, чего хотел Дрейк, так как ее проект далек от гармонии - скорее, это сгусток ее ощущений Гонконга, отчаянное стремление соединить живущие в ней два существа, и невозможность сделать это; ощущение того, что ее хрупкие корни разделены, и их концы отчаянно пытаются найти опору, не зная, где их истинный дом.