Блещет золото кровью алой - Страница 51

– Ничего, как-нибудь разберемся, – успокоил Владлен.

На старинном комоде он увидел большую фотографию, на которой были запечатлены три молодые женщины в длинных приталенных платьях начала двадцатого века и в широкополых соломенных шляпках с цветками. Лицо одной из женщин показалось Владлену знакомым.

– Послушай, Люся, а что это за женщина в центре?

– Это императрица Александра Федоровна, жена Николая Второго, а рядом с ней стоит моя прабабушка Елена Константиновна, – спокойно объявила Людмила.

– Ничего себе! А почему они сфотографированы вместе?

Пожав плечиком, Люся сказала:

– Они были приятельницами и писали друг другу трогательные письма, одно из писем от императрицы у нас сохранилось.

– Ты не перестаешь меня удивлять.

– Мне это нетрудно.

– Давай отдыхай, день и в самом деле был какой-то сумасшедший. А потом, мне нужно сделать еще пару звонков в Лондон.

Владлен с Назаром вышли из комнаты. Уже удаляясь, они услышали мягкий звук упавшего предмета. Наверняка на пол опрокинулись сложенные в мешок деньги.

Вернувшись в комнату, Владлен взял телефон и набрал номер.

– Это аукцион «SOTHEBY’S»? Мне нужен Энтони Дафф, – проговорил Владлен Лозовский, тщательно подбирая слова.

К мексиканскому посольству, расположенному в Большом Левшинском переулке, подъехали, как и было условлено, ровно в половине девятого. У входа их встретил молодой крупный охранник с полными плечами, одетый в черные хорошо отглаженные брюки и в белую рубашку с узким галстуком. Посмотрев на предъявленные паспорта, он произнес, с любопытством разглядывая прибывших:

– Вас уже ждут… Пойдемте, я вас провожу, – и, взглянув на сумки в руках Владлена и Назара, спросил: – А здесь что?

– Это для господина консула, – нашелся Лозовский. – Просили принести.

Кивнув, охранник сказал:

– Если так, тогда конечно.

Прошли во внутренний асфальтированный дворик, по краям которого скромно произрастали какие-то желтые цветы с небольшими бутонами, далее проследовали в неброскую коричневую дверь, больше смахивающую на запасной выход.

– Нам сюда, – показал охранник на мраморную широкую лестницу, уводящую на второй этаж.

Первым прошел Владлен, слегка помахивая объемной сумкой, за ним, отставая на шаг, заторопились Людмила с Назаром.

– Может, помочь? – спросил охранник у Лозовского, слегка прогибающегося под тяжестью сумки.

– Ничего, как-нибудь справлюсь… Своя ноша не тянет, – буркнул он, когда охранник отдалился на значительное расстояние.

Прошли в короткий светлый коридор с четырьмя дверьми по одну сторону, выкрашенными в белый цвет. Остановившись перед одной из них, охранник сказал:

– Вам сюда.

Коротко постучавшись, он приоткрыл дверь.

Владлен, перебарывая неловкость, протиснулся в проем, держа перед собой сумку. Следом вошли Людмила с Назаром. В комнате, кроме господина Писрро и переводчицы, расположившихся в мягких креслах, присутствовал третий человек, стоявший подле низкого широкого стола, где стопками были уложены большие желтые конверты. Было видно, что одежда для толстяка не стоит в списке приоритетов: одет он был в полосатую рубашку с короткими рукавами из простой дешевой ткани; на коротких светло-зеленых штанах едва обозначены стрелки, а подошвы на штиблетах были такие тонкие, как если бы их не было вовсе. Щеки гладко выбриты, только на верхней губе неряшливо торчало несколько черных волосков, растущих во все стороны.

Заваленная по углам мешками комната мало походила на кабинет. Она напоминала обыкновенное отделение связи, а толстяка можно было принять за клерка средней руки, исполнявшего роль почтальона, грузчика, а заодно и разносчика.

Писрро поднялся со своего места и радушно, как если бы со дня последней встречи прошло полстолетия, похлопал вошедших по плечу.

– Это господин Родригес. Он наш, если так можно выразиться, почтмейстер. – Толстяк довольно растянул полные губы. Выглядел он вполне добродушно. – Он поможет упаковать дипломатическую почту и подпишет курьерский лист. Без него нельзя!

Толстяк быстро заговорил, вызвав у Владлена скупую улыбку, – голос у обладателя огромного тела оказался по-бабьи писклявый.

– Господин Родригес спрашивает, куда именно вы летите? – перевела Крузита.

– В Мехико, с пересадкой в Лондоне. Там мы намереваемся пробыть один день.

Удовлетворенно кивнув, толстяк продолжил столь же пронзительно.

– Господин Родригес говорит, чтобы оформить все документально верно и чтобы на таможне не возникло каких-то неожиданностей, он должен знать, кто будет старший курьер.

– Запишите меня, – отозвался Лозовский.

– Пусть будет так, – легко согласился почтмейстер, – ваши данные уже имеются, курьерские листы заполнены, остается только поставить подпись.

– Вы не забыли принести изумруд Монтесумы?

Приподняв сумочку, Людмила произнесла:

– Он здесь.

– Господин Писрро говорит, поймите меня правильно, но мне бы хотелось на него взглянуть.

– Покажи, – разрешил Владлен.

Щелкнув замками, Людмила приоткрыла сумку, показав лежавший на кожаном дне фрейлинский шифр. Шея господина Писрро невольно удлинилась, показав заросший тонкими волосами кадык. Некоторое время он любовался сиянием, исходившим из глубины камня, потом, сглотнув, слегка прохрипел, а Крузита перевела:

– Господин Писрро сказал, что это он.

Крупные, чуток навыкате глаза почтмейстера, еще более округлились; тряхни он неловко головой, они наверняка скатятся на пол.

– В лазуритовой шкатулке яйцо Фаберже?

– Да.

– Можем начинать с изумруда Монтесумы, а потом запечатаем яйцо Фаберже.

– Я бы предложил немного иначе… С собой мы привезли груз, о котором говорили, мы бы хотели, чтобы он тоже был отправлен дипломатической почтой, давайте начнем с него, – вжикнув замком, Лозовский показал аккуратно сложенные конверты, в которых лежали доллары.

– Хорошо, пусть будет так, – сказала переводчица.

Повернувшись к толстяку, Писрро что-то быстро произнес, и тот, развернув к нему полное гладковыбритое лицо, свисавшее книзу многочисленными мелкими складками, подобострастно закивал. Подхватив из-под стола большой мешок из плотной холщовой ткани с надписью «Expedition officielle», он критически осмотрел его со всех сторон, как если бы хотел удостовериться в отсутствии прорех, а потом положил в него сумку с деньгами. Умело перевязал мешок со всех сторон, сложив образовавшиеся углы внутрь. Из небольшого ковшика вылил на углы расплавленный сургуч, привычно, как, возможно, проделывал не одну сотню раз, придавил печатью дипломатической почты Мексики.

– Теперь с этим мешком вас никто не тронет, – перевела женщина слова почтмейстера, – главное, чтобы почта была оформлена соответствующим образом.

– А если все-таки захотят вскрыть почту?

– Не думаю, что кто-то осмелится. Есть определенные правила. Такого не делают даже в состоянии войны. Если же все-таки произойдет нечто подобное, то случится крупный международный скандал. Вряд ли кто-то хочет неприятностей.

Толстяк проворно вписывал в курьерский лист номер вализа, адрес доставки, после чего обыденно отшвырнул мешок в сторону. Владлен невольно перевел взгляд на то место, куда упали три миллиона долларов.

– Теперь яйцо Фаберже, – сказала переводчица.

Людмила открыла сумочку, достала из нее ультрамариновую шкатулку с ярко-желтыми прожилками и аккуратно поставила на стол.

Родригес что-то энергично заголосил. Переводчица внимательно выслушала пронзительный голос, после чего повернулась к Владлену:

– С этим грузом вы должны обращаться особенно бережно, сами понимаете.

Лозовский поднял шкатулку, открыв ее, некоторое время, будто оцепенев, рассматривал яйцо Фаберже, потом ответил, едва кивнув:

– Мы понимаем. Это в наших интересах. Оно будет у нас в руках. Напомните господину Писрро, что я отдам ему изумруд только после того, как получу за него деньги.