Блаженство греха (Ритуальные грехи) - Страница 2

Но Люк откупаться не захотел. Глядя на нее — это аристократическое лицо, эти полные презрения глаза, этот пошитый на заказ костюм, — он чувствовал, как поднимается в нем то старое чувство. Чувство, которое вроде бы удалось изжить. Впервые за несколько лет ему бросили вызов. Впервые за несколько лет нашелся кто-то, готовый сразиться с ним не на жизнь, а на смерть. Впервые за несколько лет ему представлялся шанс проверить, не заржавело ли оружие, а заодно и доказать, что противостоять его силе, когда он сосредоточится по-настоящему, не может никто.

Он выманит Рэчел Коннери в Санта-Долорес и соблазнит ее здесь. Соблазнит духовно и эмоционально — разденет, изнасилует, опустошит. Овладеет ею. Как поступал со всеми другими.

Никаких колебаний, никаких угрызений совести Люк не испытывал. Кислую гримасу на ее бледном лице сменит выражение безмятежного блаженства. И при этом он не дотронется до нее даже пальцем.

Он никогда не спал со своими последователями. Насколько они знали, он вообще ни с кем не спал. Люк Бардел соблюдал целомудрие, придерживался вегетарианства, избегал наркотиков и алкоголя — короче, являл собой образец духовной и физической чистоты. Это было, так сказать, частью профессионального инструментария. Они все желали его. Люк Бардел знал это и пользовался этим. Он не спал ни с кем, и они верили, что могут обладать им совместно, мужчины и женщины, молодые и старые. Оставаясь желанным и недоступным, он удерживал их в нужном состоянии: они видели только его, хотели только его и не замечали никого больше.

А ему только это и было нужно.

Любопытно, думал Люк Бардел, сколько понадобится времени, чтобы привести в их стан такую озлобленную, ни во что не верующую особу, как Рэчел Коннери. Он обращал в свою веру других — с этой тоже не должно быть проблем.

Вот только она была не похожей на других — это чувствовалось даже издалека. Ее гнев коренился глубже. И ему это нравилось. Она бросала вызов, она сама была вызовом, уклоняться от которого он вовсе не намеревался.

Он открыл глаза, легко, без малейших усилий, сел, откинул назад длинные волосы, подобрал ноги и посмотрел на Старейшин.

— Благословенны будьте.

— Что нам с ней делать, Люк? — В свое время Альфред Уотерстоун руководил одним из ведущих онкологических исследовательских институтов страны. Выйдя в досрочную отставку, он стал стойким последователем Люка и теперь ведал финансовой стороной деятельности «Фонда». Его скрупулезность и внимание к мелочам граничили с маниакальностью.

— Примите, как полагается, — ответил Люк мягким, хорошо поставленным голосом, достигавшим дальних углов комнаты. Голос был еще одним инструментом, пользоваться которым он научился весьма умело.

— Она хочет встретиться с тобой. Я сказал, что ты медитируешь, и она только рассмеялась. Боюсь, ничего хорошего от ее присутствия ожидать не стоит.

Люк кивнул.

— Это ненадолго, Альфред. Проследи за тем, чтобы гостья прошла обряд очищения. Какая на ней одежда?

— Обычная, городская, — пожал плечами Альфред.

— Пусть ей принесут что-нибудь из нашей. Ей будет удобнее.

— А если откажется?

— Тогда я сам займусь ею. Как всегда.

Конечно, она откажется, хотя обряд очищения заключался всего лишь в простом омовении в уединенном горячем источнике, оказывавшем удивительно расслабляющее действие. Скорее всего, гостья будет упрямо принимать холодный душ на протяжении всего визита и наверняка откажется от удобной, свободной, не сковывающей движений хлопчатобумажной одежды, которую носили здесь все. Ну да ладно, всему свое время. В голове прозвучала известная фраза: «Разденьте ее, искупайте и приведите в мой шатер».

Люк безмятежно улыбнулся.

— Благословен будь, — пробормотал Альфред, который и понятия не имел, о чем думает его наставник.

— Благословен будь, — ответил, опускаясь на спину, Люк.

Три месяца без секса. Люк привык к долгим периодам воздержания: подавая пример чистоты, нужно быть очень осторожным в том, как и когда удовлетворять насущные потребности, если становится уж совсем невтерпеж.

Но он уже научился трансформировать нерастраченную сексуальную энергию в своего рода энергетический котел и сам жил внутри этого кипящего вулкана.

Построенная на доверии, любви и свободе, Санта-Долорес была бухтой спасения, райским уголком для всех страждущих. Немало помогала и передовая система наблюдения, обеспечивавшая визуальный доступ в определенные помещения поселка. Оставшись один в просторном светлом зале, Люк полежал некоторое время, потом поднялся. Сейчас он перейдет в свою комнату для медитаций, единственное место, где беспокоить его не смеет даже Кальвин, отодвинет тяжелую черную штору, за которой установлен с десяток мониторов, сядет перед ними и будет смотреть. И может быть, ему даже выпадет шанс удостовериться, действительно ли Рэчел Коннери такая же бледная, хмурая и тощая без одежды, как и в ней.

Первое, что бросилось в глаза, — это полное отсутствие детей. Очевидно, культ охватывал только тех, кто не обременен ими. И деньги вымогать легче, подумала Рэчел. Главное здание Санта-Долорес соответствовало традициям здешней архитектуры: вымощенные мозаичной плиткой прохладные полы, стены из саманного кирпича, потолки и окна из простого темного дерева.

Рэчел предоставили комнату в дальнем конце коридора. Проводившая ее туда женщина оказалась на удивление милой и, хотя носила светлую хлопчатобумажную форму, напоминавшую нечто среднее между мужской пижамой и ги каратиста, на жертву промывания мозгов никак не походила. Они и гостье попыталась всучить такое же облачение, но Рэчел наотрез отказалась и от одежды, и от предложения искупаться в горячем источнике.

— Нет настроения, — протянула она с наигранным равнодушием. — Я приняла душ утром.

— Вы сразу почувствуете себя лучше. Как будто сбросите старую кожу, — сказала женщина, назвавшаяся Лиф.

— Старая меня вполне устраивает. Когда я увижу Люка?

— Когда он будет готов. Видите ли, большую часть дня Люк проводит в молитвах и медитации. Уверена, он примет вас при первой же возможности. Люк просил устроить вас поудобнее.

Рэчел огляделась — голые стены, очаг-кива, узкая койка с безыскусным белым покрывалом.

— А вы здесь не очень-то сибаритствуете, — заметила она.

— Мы здесь не для того, чтобы потакать своим слабостям, — объяснила Лиф, — а для того, чтобы развивать свои чувства. Раскрывать себя миру.

— На такой узкой кроватке не очень-то раскроешься.

Лиф улыбнулась.

— Здесь нет места наркотикам, алкоголю, сексу или каким-либо токсинам. Сюда приходят для очищения и познания.

— Нет места сексу? — эхом отозвалась Рэчел. — А как же супруги, мужья и жены?

— Здесь они получают прекрасную возможность сосредоточиться на духовных, а не физических потребностях.

— Прекрасно. У моей матери за всю жизнь и недели воздержания не случилось.

— Воздержание не есть обязательное требование, это всего лишь предложение. Если мы хотим следовать за учителем, то должны подражать ему.

Смысл сказанного дошел до нее не сразу.

— Хотите сказать, Люк Бардел… целомудрен?

— Конечно.

— Конечно, — эхом повторила Рэчел. — Только знаете, со всеми этими исповедующими целибат религиями есть одна проблема. Когда нет детей, веру некому нести дальше. Пример — шейкеры[1].

— Учение Люка — не религия, а философия. И дети сюда не допускаются. Они еще слишком юны, чтобы понять наше учение. Люк говорит, что прежде чем заниматься собой, мы должны позаботиться о наших мирских обязанностях.

— Глава культа с идеями республиканца. — Она недоверчиво покачала головой. — Что дальше?

— Это не культ.

— Да, знаю. Не культ, не религия — просто образ жизни. — Рэчел бросилась на кровать. Узкая и жесткая, словно утыканная гвоздями, — не кровать, а пыточное ложе. Как раз под настроение.

— Обед у нас в шесть. Мы здесь все вегетарианцы, но повара у нас замечательные. Уверена, вам понравится.