Благословенный. Книга 5 (СИ) - Страница 9

— А что у них с кавалерией, артиллерией? — продолжал расспрашивать я.

Бонапарт, будучи артиллеристом, разумеется, начал с последней:

— Увы, также скверно, как и со всем остальным. Верблюжья артиллерия, кажется, может быть признана оружием совершенно бесполезным, как по неправильности своих выстрелов, так, и по недостаточной силе снарядов, не говоря уже о той ужасной медленности, с какою она действует. Унификация, столь нужная по современным условиям боя, совершенно отсутствует, и, судя по всему, персы даже не понимают, что это такое! В одной батарее могут быть рядом новая французская шестифунтовка и древняя железная кулеврина уникального калибра. Выучка артиллеристов разни́тся, и зависит в основном от усердия иностранного офицера, обучающего батарею; но в среднем она крайне низка.

Регулярной кавалерии у них вовсе нет: а то, что толкуют об азиатском наездничестве, совсем не так страшно, как оно кажется в иных красноречивых описаниях. Ни один наездник не вступит с неприятелем в рукопашный бой, и ни один из них не умеет порядочно стрелять с лошади. Правда, что все они владеют конем как собственными ногами: но что в этом за польза, если у них нет столько духа, чтобы наскакать на противника? Потому, хотя сами персы считают конницу главной своей ударной силой, но я бы поставил ея даже ниже пехоты, которую хоть какое-то количество иностранных офицеров пытается образовать на европейский манер!

— К тому же, — добавил Аркадий, — число кавалеристов, которые имеют хороших лошадей, весьма ограничено, и большая часть их, будучи бедны, ездят на таких клячах, что Боже упаси. То, что лошадь — персидской или арабской породы, не означает еще хорошей лошади; есть среди них такие кони, на которых там разъезжают с мечом в руках, такие, что ни дать ни взять, наши водовозные или извощичьи одры!

Ужин закончился. Со столов уносили основные блюда, подавали фрукты, бисквиты и кофе.

— Понятно, — задумчиво произнёс я, неторопливо размешивая бурую жидкость ложечкой, одновременно пытаясь в уме представить это зрелище и понять, что со всем этим делать. — Но, раз таковы их солдаты, должно быть, и офицеры — полная дрянь?

Взгляд Николая Карловича красноречиво свидетельствовал, что я недалек от истины.

— Персидские офицеры — это не просто дрянь! Они позорят само своё звание одним фактом своего существования! И прежде всего, от них совершенно нет толка! В действительности обучают солдат иностранцы; на персидских же офицерах остаются разные второстепенные обязанности: хозяйственные распоряжения о продовольствии, выдаче жалованья и так далее. Оставаясь страшно невежественными во всех военных вопросах, персидские военачальники обкрадывают бедных солдат с неслыханною наглостью!

Тут Бонапарт решил отдать должное мороженному; я же задумался. В общем-то, я ничего иного и не ожидал услышать… но что же с этим делать? Похоже, что как союзники, персы совершенно бесполезны! И тем не менее иного пути нет: нам следует взяться за реорганизацию их государственности и армии. Ожидаемые коммерческие выгоды должны кратно перевесить затрачиваемые на это средства и усилия.

— Скажите, Николай Карлович, — а как вы находите перспективы русско-персидской негоциации?

Казалось, тот только и ждал этого вопроса. Вот за что мне нравится Бонапарт — так это за эрудицию и широту взглядов! Казалось бы, какое ему, военному человеку, дело до торговли — ан нет, как оказалось, он всё это время тщательно изучал этот вопрос и теперь представил, можно сказать, подробный доклад и обоснование для торговой экспансии в Персию!

— Я полагаю перспективы нашей прекрасными! — начал он развивать свою мысль, вытерев губы льняной салфеткой. — Персидские базары наводнены иностранными товарами, торговля бурлит, и несмотря на всю эту деятельность, местный рынок совсем ещё не насыщен! Но в основном здесь продаются английские товары, которые ввозятся через турецкий Трапезунд и затем караванами отправляются в Тебриз, причём перевозки эти бесперебойно ходят даже во время турецко-персидских войн. Русских же товаров мало!

— Вот как? Но отчего же?

— Это проистекает ни от чего иного, как от нераспорядительности и робости наших негоциантов, поверхностного знания ими местных обстоятельств и нужд, и неумения их приноровится ко вкусу персиян. А ведь при небольшом старании всё можно было бы исправить! Но нет: русские купцы привыкли, не знаю почему, считать Азию вообще, а Персию в особенности за какое-то захолустье, куда ворон костей своих не заносит, где все живут разбойники и воры, где собственность не охранена ничем, и должно действовать исключительно на «авось». Поэтому очень мало купцов, особенно русских, решались доселе на какие-нибудь торговые предприятия на Востоке.

Персия — это бездонная пропасть, могущая поглощать огромные массы и наших, и европейских произведений, если только предлагаемые товары соответствуют вкусу ее жителей. Но пока наши купцы будут почитать Персию, за край заброшенный, забытый, и посылать туда всякую никуда негодную дрянь, то они, конечно, будут нести одни потери, притом значительные. Но если, напротив того, благоразумные, дальновидные капиталисты захотят обратить на этот край должное внимание, приложат некоторое старание к изучению духа азиатской торговли, то очень скоро найдут здесь отменные барыши!

— Вот как? Вы считаете, всё дело в недостаточной оборотистости?

— Я бы сказал, неграмотности. Прежде всего, наши купцы вовсе не знают Персии; и к несчастью, кажется не делают ни шагу, чтобы наконец познакомиться с нею. Я знаю, чем оправдывается купечество. Оно говорит, что многие торговцы, продавая товары свои на срок, часто не получали денег, что торговать на чистые деньги невозможно, потому, что ни один персидский купец на это не согласится, и что поэтому потери, поносимые там, весьма бывают значительны и повторяются очень часто.

— И что же? Это действительно так? — разочарованно произнёс я.

— Напротив, это сущая ерунда! Прежде всего, всякий хороший негоциант не станет гнаться за огромной разовой прибылью, предпочитая постоянные, надёжные барыши. Но дело в том, что наши русские купцы, привозящие товары свои в Решт и Тебриз, считают совершенный ими подвиг до того важным, что не знают сами, как оценить свой великий труд. Они полагают, что приезжая в Персию для своих выгод, они оказывают тем необыкновенную честь и милость Персии и хотят заставить ее платить ужасные суммы за вещи самые ничтожные, обыкновенные. Отсюда проистекают все запутанности в делах наших торговцев, которые, сбывая в долг за дорогие цены свои товары, должны потом хлопотать и иногда, хотя очень редко, не получают сполна своих денег. Если бы они, напротив того, назначали умеренные цены, то нашлось бы много покупщиков на чистые деньги, дела сделались бы проще и не было бы никогда и речи о потерях!

Рассказывая это, Николай Карлович раскраснелся, начал усиленно жестикулировать руками, а его французский стал совсем уже неразличим. Такое, как я заметил, часто бывает с Бонапартом, когда он увлечётся каким-либо делом.

«Всё-таки корсиканцы по крови, пожалуй, ближе к итальянцам, чем к галлам» — подумалось мне, «и этот харизматичный господин был бы в Италии прямо вот на своём месте!».

— Другой упрёк нашим негоциантом, — продолжал между тем новоиспечённый генерал, — заключается в их неграмотности. Привыкнув вести дела в России без контрактов, на «честном купеческом слове», они совершенно теряются в Персии, где «честное слово» не в обычае.

Так-так… Вот оно что! Беда во многом связана с отсутствием в практике русских купцов письменных контрактов. Наши купцы неграмотны, оттого контрактов они не заключают. А раз так, и за границу никто из них не едет, потому как невозможно там торговать на основе «твёрдого купеческого слова». А владели бы они письмом — могли бы ездить куда угодно, наживаясь не на свих, а на чужих покупателях, и получая огромные барыши! При наличии подтверждающих документов даже персидский суд не откажет в иске!