Благословенный. Книга 5 (СИ) - Страница 13

В это мгновение несколько выстрелов раздалась совсем рядом. Юноша зажмурился и вжался в стену.

— Дело совсем жарко! — в ужасе воскликнула синьора. — Парень, забегай ко мне! Надо переждать обстрел! Давай же!

Голова и груди женщины исчезли из оконного проёма, и через несколько мгновений раздался резкий стук открываемого засова. Из проёма выскользнула обнажённая по локоть рука, дама буквально втянула юношу в распахнувшуюся дверь и тут же со стуком захлопнула её.

— Они идут сюда! Пойдём, поможешь мне!

Затащив его за руку по узенькой тёмной лестнице в комнату первого этажа, она указала на стоявший в углу здоровенный обшарпанный морской сундук.

— Надо запереть этим дверь! Давай, ты с одной стороны — я с другой!

И первая схватилась за металлическую ручку, болтающуюся в петлях на торце сундука.

Взявшись за вторую ручку (сундук оказался неимоверно тяжёлый) юноша со страшным трудом поднял его и помог протащить по крутой каменной лестницы до самого низа, где совместными усилиями они подпёрли сундуком входную дверь.

Тотчас же мимо них за щелястыми досками двери прогрохотали чьи-то шаги; чуть поодаль послышались крики на незнакомом языке и звонкий стук лошадиных подков по камню. В полутьме юноша увидел, как дама, энергично перегнувшись через сундук, приникла глазом к замочной скважине; затем она также быстро выпрямилась.

— Каррамба, ничего не видно! Пойдём к окну!

И тотчас же вновь потащила его наверх, в комнату, да так резво, что на ступеньках он чуть не споткнулся.

— И чего ты всё таскаешь с собой эту штуку! — возмутилась женщина, увидев, что молодой человек всё ещё прижимает к груди свой свёрток. — Что там у тебя такое вообще? Ай, ладно, потом! — и тут же приникла к чуть приоткрытым ставням, сквозь щёлочку наблюдая за происходящим на узкой улочке Сан-Агнес.

Юноша тоже не отказал себе в искушении тихонько выглянуть наружу. На улице раздались крики и ругань. Выглянув в щель, парень увидел, что несколько вооруженных длинными мушкетами генуэзцев, оглядываясь, убегают по направлению от порта в сторону центральной площади города. Один из них, одетый как угольщик, — в кожаные штаны и передник — вскинул мушкет, целясь куда-то в конец улицы, и выстрелил.

Грохот близкого залпа страшно напугал хозяйку дома; истерично взвизгнув, она нырнула вниз, под подоконник. Юноша тоже было инстинктивно пригнулся, втянув голову в плечи; но поскольку он видел, что стреляют не в их окно, и непосредственной опасности нет, то, оправившись от испуга, отставил, наконец, своё свёрток и снова выглянул наружу.

Он увидел, что генуэзцы — а это были, без сомнения, те самые портовые грузчики и угольщики, которых вооружили для противостояния французскому вторжению — бросились наутёк, спасаясь от подступающих французов. Грохот подков стал ближе, и мимо дома пронеслись несколько всадников в зелёных длиннополых сюртуках, с обнаженными шпагами в руках.

— Frappez-les! * — донеслось до юноши; и через несколько секунд с той стороне улицы куда ехали всадники вновь раздались звуки выстрелов, звон металла и отчаянные крики. Он уж Хотел было открыть ставни пошире чтобы выглянуть вдоль улицы, но тут сильные женские руки утянули его вниз, под окно.

— Иисус, пресвятая Дева Мария! Спаси и помилуй нас! — простонала спасшая его синьора, вжимая своё лицо ему в грудь. Плечи и всё тело её содрогались от рыданий. Конечно, она была сильно напугана — не каждый день на улицах Генуи увидишь, как прямо под твоими окнами убивают людей!

Молодой человек успокаивающе положил руки на её конвульсивно вздрагивающие плечи; потом растерянно погладил чёрные, как вороново крыло, волосы, гладко и туго собранные под фацолетто**. Шум за окном постепенно затих, но женщина никак не могла успокоиться… а юноше было семнадцать лет. Он стал ласкать её смелее, спустил руки до талии, а затем и ниже; женщина подняла заплаканное лицо, и произошло ожидаемое: губы их встретились.

В тот день в генуэзский порт Никколо благоразумно так и не попал, зато надолго оказался в широченной кровати, покрытой тюфяком из овечьих оческов. Женщина — её звали Джованна — занималась любовью с ним, как в последний раз; юноша держался достойно, хотя, стыдно признаться, сделал для себя открытие, что когда крупная и пылкая синьора столь энергично двигается над, или даже под тобой, как это делало его спасительница, — то это может быть пострашнее французских драгун! Все попытки юноши проявить деликатную нежность были прерваны самым недвусмысленным образом:

— Жизнь слишком коротка, сuore mio! *** Пока ты разводишь эту канитель, я успею состарится! Приступай уже к делу!

А посреди второй сессии кто-то начал страшно грохотать в дверь; но любовники это едва заметили…

Джованна оказалась вдовой. Лишь поутру, подогревая своему юному любовнику фокаччо с сыром, она поведала ему свою немудрящую историю.

— Муж пропал в море два года назад. Они шли на фелуке вдоль южного берега Сицилии, когда на них напали варварийские пираты. С тех пор ни о команде, ни о судне ничего не было слышно… Знал бы ты, сколько я слёз пролила! Но хранила супругу верность… до сегодняшнего дня! Цени это, молокосос!

И женщина шутливо пихнула юношу в плечо. Тот лишь счастливо улыбнулся; никогда ещё он не чувствовал себя лучше!

— Кстати, так что там у тебя в свёртке? Может, пиастры? А ну-ка, показывай! Я помогла тебе спастись и теперь имею право на четверть… нет, на треть!

Продолжая смущённо улыбаться, юноша развернул свой пакет, доставая прекрасную оранжево-жёлтую мандолину.

— Ну вот, отрежь свою треть! Будет на чём испечь себе другую лепёшку!

— Ой, какая прелесть! И ты можешь на этом играть?

Юноша гордо кивнул. Уж чего-чего, а играть-то он точно умел! Тут же, церемонно встав, подбоченясь и заняв самую гордую позу, что и герцогине впору, Джованна манерно произнесла, глядя на юношу сверху вниз, как королева на своего подданного:

— Молодой синьор… кстати, так как, ты говорил, тебя зовут?

— Я не говорил! — прыснул от смеха юноша, глядя на Джованну, занявшую королевскую позу: будучи в одной рубашке, она представляла сейчас крайне комичное зрелище.

— «Я не говорил»! Очень странное имя для такого милого юноши! Не помню такого святого! Твои родители что — сродни парижским безбожникам?

Не вытерпев, юноша захохотал. Вот уж не ожидал он встретить в этом углу Генуи настолько весёлую и пылкую вдовушку!

— Никколо! Мое имя — Никколо! — наконец выговорил он, буквально давясь от смеха.

— Так вот, сеньор Никколо — продолжая важничать, произнесла Джованна — поскольку вы вместе с мандолиной спасены мною от ужасной гибели, вам предстоит отслужить в моём замке целых 3 дня. Сейчас я буду завтракать, а ты сыграй мне пока «неаполитану». А потом мы ещё что-нибудь придумаем!

И они придумывали «что-то» ещё…и ещё… и ещё…

* * *

Лишь через 3 дня юный Никколо появился в лавке своего отца в порту Генуи.

— Где ты был, Николетто! Господи боже Всемогущий! Мы уже не знали, что и думать. Мать вся извелась, а мы с Джованни и Пьетро перерыли весь городской морг! Сколько там трупов — не перечесть! — свирепым взглядом встретил его отец.

Почувствовав на себе этот взор, Никколо внутренне сжался. Отец был суров и имел тяжелую руку — юность, проведённая среди портовых грузчиков, очень способствовали и тому, и другому. Правда, к старости Антонио нашёл себе стезю полегче — открыл в порту Генуи лавку, торгуя разными предметами для моряков. Однако он всячески пытался обеспечить лучшую долю для шести своих сыновей, причём, принимая во внимание их природные наклонности. В юном Никколо он ещё в шестилетнем возрасте обнаружил способность и тягу к музыке, и всячески развивал его, поначалу сам давая уроки, а затем даже нанимая за свой счёт искусных преподавателей.

— Когда я услышал выстрелы, то укрылся у… знакомых. А потом всё не решался выйти, не зная, закончилось всё, или ещё нет! — объяснил он.