Благословенный. Книга 5 (СИ) - Страница 12
Здесь он открыл сейф с личными документами, и, немного покопавшись там, вынул несколько бумаг. Это были русские облигации правительственного займа на общую сумму 26 тысяч гульденов.
Нотариус грустно провёл ладонью по разноцветной гербовой бумаге. приобретаю эти займы 20 лет назад, он рассчитывал передать их в наследство сыновьям, чтобы те смогли быстрее встать на ноги. Теперь же от этих денег, даже с учётом процентов, остаётся не более трети первоначальной суммы!
«Будь прокляты эти французы. Всё из-за них! Сохранилась бы у нас, как прежде, обычная голландская монета — такого никогда бы не могло произойти!» — подумал он и уныло поплёлся обменивать свои облигации на бумажные франки, вписав эту операцию в журнал под номером «один».
Интерлюдия.
За два месяца до этих событий.
— Но согласитесь, это странно — такой валюты, как голландский талер, давно не существует, а наши долговые обязательства номинируются именно в них. Мы таким образом не можем оплатить наши долги перед добрыми голландцами! Раз уж в Батавской республике в ходу теперь франки — значит, и долги наши надо номинировать во франках!
Степан Алексеевич Колычёв, русский дипломат, понтировал против французского министра иностранных дел Талейрана. Шарль Морис держал банк, и, надо сказать, не без сердечного волнения ждал следующего хода своего оппонента. Играли в баккара.
— Возможно, вы правы, — задумчиво произнёс бывший епископ, вновь и вновь перебирая карты. — Право же, Директории дела нет до этих сквалыг-селёдочников; но для установления в государстве надлежаще-правильного хода дел было бы полезно… ах, вот вы как? Вы опасный человек, Этьен! Но у меня есть для вас ответ… Вот так! Итак, у вас четыре, у меня — пять, и я выиграл. Ну что же, значит, следующий тур… Делайте ставки, господа!
Беседа на некоторое время затихла, уступив место игре. Но затем Колычёв вновь заговорил о Голландии, заходя теперь с другого бока.
— Послушайте, Шарль! Вся Европа понимает, что Голландия — это на сегодняшний день всего лишь один из ваших департаментов. Но поскольку Директория в своей неизбывной мудрости решила сохранить гордым батавам внешние признаки государственности, то получается, что они находятся в вашей епархии. Или епископате? — пошутил русский, намекая на положение Талейрана до революции. Шарль-Морис, которому шутка не понравилась, лишь вежливо улыбнулся; но у остальных участников игры она имела шумный успех.
«Жалкие ослы. Знали бы вы, как я вас презираю» — подумал Талейран.
— Так что же вы хотите сказать? — совершенно любезно спросил он Колычёва, никак не показывая неудовольствия от его колкой фразы.
— Мы могли бы встретится тет-а-тет и обсудить это подробнее — пояснил Степан Алексеевич, красноречиво передвинув по столу стопку золотых луидоров.
«Хмммм… А этот русский знает толк… в дипломатии» — пришло в голову Талейрана.
Надо признать: министр иностранных дел их него получился просто отвратительный. Нет, он был умён, обходителен, тактичен и прозорлив; но все эти положительные качества он использовал не для службы Франции, а исключительно для набивания карманов. Ещё когда он раздумывал, стоит ли идти в дипломатию, главным критерием его выбора были те ожидаемые суммы, которые он мог бы приобрести. И да, поразмыслив, Шарль-Морис понял, что торговля влиянием во внешней политике — это просто золотое дно! Ещё в 1791 году за посредничество в переговорах между Испанией и Францией Талейран от благодарного испанского правительства получил сто тысяч американских долларов. Они пришлись ему тогда очень кстати, поскольку к тому времени Шарль-Морис сильно поиздержался. Он оплатил долги, подарил любовнице достойные её ласк драгоценности, а добрую половину всего за месяц спустил за карточным столом. Его проигрыши порой достигали ста тысяч франков за ночь. Нужным людям Талейран охотно и много проигрывал… С самого 1792 года он налаживал контакты, искал влиятельные знакомства в министерстве иностранных дел, дружил с послами. И понеслось…
Настоящим золотым дном стала медиация в Германии. Немецкие князьки, утратившие владения на левом берегу Рейна из-за завоевания его Францией, жаждали компенсаций на сохранившейся территории Германии, главным образом, из церковных земель. Затем начались переговоры с англичанами о мире, первым условием которых был вывод французских войск из Ирландии. Надо признать, это был глупейший внешнеполитический шаг, отдающий победу в руки врага, но Шарль-Морис сумел продавить его через Директорию, объясняя это необходимостью демонстрации «великодушия французского народа» и «жеста доброй воли». В итоге Бартелеми Жубер со сломанной на взлёте карьерой отправился в отставку, а стоявшие на пороге победы ирландцы были вынуждены заключить унизительное соглашение об унии с Англией. Ну а Шарль-Морис купил себе замок в долине Луары, и отложил в бернском банке 50 000 фунтов.
* * *
Через три недели. Петербург. Зимний дворец.
На моём рабочем столе лежало два отчёта: один — от Мейера Ротшильда, другой — от Степана Алексеевича Колычёва. Сопоставляя их, можно было понять, что «Голландский проект» призванный погасить наши внешние долги, завершился вполне успешно. Действуя по моим инструкциям Мейер Амишель Ротшильд воспроизвёл аферу Джорджа Сороса, Известный мне истории обвалившего когда-то английский фунт стерлингов. Разумеется, это было бы невозможно, если бы не уникальная ситуация, сложившаяся в бывшем штатгальтерстве Нидерланды, а ныне Батавской республике. Увы, но нация, передающая свою финансовую систему под контроль другой державы, всегда рискует получить нечто подобное!
Но так или иначе, вопрос был решён: 9/10 нашей внешней задолженности было окончательно погашено. Оставался лишь генуэзский займ в размере 1 миллиона пиастров, который я мог бы закрыть одним движением руки. Мог бы.
Но не буду.
Глава 6
Невысокий, худой, болезненного вида юноша в бедной, но опрятной одежде стремительно шагал по извилистым, во всех трёх измерениях искривлённым улицам Генуи. Гремя по булыжникам мостовой своими деревянными башмаками, он бережно прижимал груди большой свёрток и поминутно как галчонок задирая голову, останавливался, прислушиваясь к резким щелчкам мушкетных выстрелов, то и дело раздававшихся где-то в городе.
— Определённо это в порту! Святая Мария, помилуй всех нас! — прошептал он про себя, определив, наконец, откуда исходят звуки боя, и припустил бегом пуще прежнего.
— Куда это ты бежишь парень! — вдруг послышалось у него над головой.
Юноша затравленно оглянулся и тотчас же увидел среди рядов наглухо закрытых зелёных ставней одно-единственное распахнутое окно, и в нём — весьма полную, но ещё привлекательную синьору в голубом платье. Обширное декольте с весьма соблазнительным содержимым в любое другое время, несомненно, вызвало бы у молодого человека самый пристальный интерес, но только не сейчас, когда в городе гремели выстрелы, а он так спешил, беспокоясь о своих родных и бесценном для него свёртке.
— Юноша, ты направляешься прямо в пасть тигра! В город вступили французские драгуны. Аристократы вооружили против них лаццарони, и сейчас в порту идёт бой!
Молодой человек растерянно остановился. Все его худшие опасения подтверждались.
Синьора смерила его встревоженным взглядом, а затем, прислонившись пышной грудью к низкому подоконнику, произнесла:
— Куда бы ты ни шёл сейчас, на улицах слишком опасно! Если тебе негде укрыться — забегай в ближайшую церковь!
— Благодарю вас за участие, синьора! -почтительно поклонился молодой человек, — но у меня в порту отец и два брата. Они сейчас должны быть в нашей мелочной лавке. Я спешу помочь им!
Синьора критически осмотрела щуплую фигуру юноши и нахмурилась.
— Парень! Поверь мне — тебе там нечего делать! В порту идёт настоящий бой, и, если в твоем свёртке не икона Мадонны ди Сант-Алессио, то ты ничем не поможешь своим родным! Что толку, если тебя пристрелят у них на глазах? Ты же видишь — на улицах ни души! Последуй примеру разумных людей, что берегут свои жизни!