Благонамеренные речи - Страница 138

Однако документальность "Благонамеренных речей" особого рода: ее надо воспринимать с той существенной поправкой, что "писатель по сатирической части", который в очерках выступает как автор "Благонамеренных речей", от лица которого ведется рассказ, – это и Салтыков, и вместе с тем не Салтыков. Это – «рассказчик», то есть вымышленный персонаж, далеко не идентичный по взглядам и позициям самому Салтыкову, своеобразная литературная маска. Взаимоотношения между Салтыковым и его двойником-рассказчиком вполне определенны и вместе с тем сложны. Сложность здесь – в постоянно меняющейся дистанции между ними: от полного отсутствия таковой, когда облик действительного автора "Благонамеренных речей" и его литературного alter ego сливаются, и тогда словами и интонациями «рассказчика» говорит полным голосом сам писатель, – до полного противостояния, когда рассказчик предельно далек и внутренне враждебен, неприемлем для Салтыкова и сам является объектом его иронии и сатиры. Определенность – в том, что под литературной маской «рассказчика» – то безобидного «фрондера», то «простака», то человека "среднего культурного пошиба", – мы всегда, в любом случае, ощущаем, чувствуем самого Салтыкова, его идейную позицию, его отношение к жизни и "рассказчику".

Фигура «рассказчика» – благонамеренного "русского фрондера", органически принадлежащего социальной действительности, являвшейся объектом исследования и обличения писателя, – и позволяла Салтыкову осветить эту действительность «изнутри». Писатель как бы демонстрирует саморазоблачение современного ему общества, краеугольных основ его. Художественный принцип сатиры Салтыкова – и это характерно для всех очерков книги – в обнажении, а точнее – самообнажении разительного противоречия; между видимостью и сущностью, между словом и делом, между внешними формами буржуазно-крепостнической действительности, выдаваемыми за истину, и подлинным содержанием ее.

"Благонамеренные речи", обнажая главенствующие противоречия пореформенного общества в целом, вырабатывали ненависть к ложным «основам» жизни и готовность к "порыву высокому", революционизировали общественное сознание страны, воспитывали борцов, В этом и заключались, в конечном счете, "практические последствия", та немалая польза, которую принесло это произведение Салтыкова – одно из центральных в его творчестве – русскому народу, русскому освободительному движению.

Ф. Ф. Кузнецов

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1873, № 4.

Все главные вопросы, поставленные в настоящем очерке, сходятся к одной из главнейших в понимании Салтыкова проблем современной ему русской жизни – к проблеме «о б у з д а н и я», то есть насилия.

"Обуздание" отграничивается Салтыковым от другого «принципа» русской общественно-политической жизни – "п о д т я г и в а н и я". И там, и тут речь идет о принуждении. Однако содержание этих понятий "совсем не равносильно". «Подтягивание» – государственно-полицейская система борьбы царизма с противниками режима: административно-судебные преследования, гласный и негласный надзор <…> политического контроля самодержавия и т. д. «Обуздание» – обозначение всех форм и видов консервативно-охранительной идеологии: от афоризмов "народной мудрости" и положений "обычного права", закрепивших в себе отрицательные стороны жизни масс в условиях векового бесправия ("с сильным не борись" и т. п.), до официальных и неофициальных, светских и церковно-религиозных, философско-исторических и художественных теорий и практических норм, которые прямо или косвенно содействовали воспитанию народа и общества в направлении пассивности, бессознательности и слепого подчинения авторитетам.

Около "принципа обуздания" "ютятся и кормятся" легионы людей, для которых «обуздание» представляет "отправную точку" всей их деятельности. Салтыков называет этих людей лгунами – называет так прежде всего вследствие ложности самой "отправной точки" их сознания и поступков. «Лгунов», ревнителей и практиков «обуздания» Салтыков разделяет на два «сорта»: лицемерных, сознательно лгущих, и искренних, фанатических.

"Лицемерные лгуны" – это практики и прагматисты «обуздания». Они не верят ни в какие «основы» и "краеугольные камни", но славословят их и опираются на них ради своекорыстия. Таковы почти все «герои» "Благонамеренных речей": чиновничество, относящееся к государству как к "расхожему пирогу"; нарождающаяся российская буржуазия, прикрывающая свое хищничество "священным принципом собственности" и т. д.

"Лгуны искренние" – теоретики «обуздания», создатели реакционных утопий, не останавливающиеся "не только перед насилием, но и перед пустотою", подобно Угрюм-Бурчееву из "Истории одного города".

В свою «систематизацию» идеологической жизни и ее представителей Салтыков вводит не только подлинных теоретиков и деятелей принципа обуздания, но и «пустоплясов», то есть фразеров "всех партий и лагерей", опирающихся на тот же принцип.

Обличение реакции и консервативно-реакционных идеологий ведется Салтыковым в полемике с либералами – "теоретиками пенкоснимательства", – подменяющими борьбу за большие общественные идеалы, за "ревизию самого принципа обуздания" крохоборчеством по поводу множества "частных вопросов".

Стр. 5. «Благие начинания» – один из фразеологических штампов официозной и либеральной публицистики (обозначающий правительственные реформы 60-х годов).

Стр. 8. …что либеральнее: обуздывать ли человечество при помощи земских управ или при помощи особых о земских повинностях присутствий… – В связи с земской реформой 1864 года в либеральной печати широко обсуждался вопрос о способах взыскания земских повинностей – денежных и натуральных. Обязательные повинности, покрывавшие расходы государственного значения, находились в ведении «особых о земских повинностях присутствий»; местными, которые шли на содержание учреждений губернского масштаба, распоряжались местные земские управы.

Стр. 9. Стоит только припомнить сказки о «почве» со всею свитою условных форм общежития, союзов и проч… – Предлагается «припомнить» ожесточенные споры демократической критики 60-х годов, в том числе и самого Салтыкова, с «почвенничеством» – литературно-общественным направлением, органом которого были журналы братьев Достоевских «Время» и «Эпоха». Слова об «условных формах общежития, союзах и проч.» имеют в виду славянофилов с их идеализацией патриархальных форм народной жизни, в частности общины, а также взгляды Б. Н. Чичерина и его сторонников, согласно которым государство представляло собою надклассовую организацию «общественных союзов» – семьи, собственности, церкви и др.

…о переименовании земских судов в полицейские управления… передача следственной части от становых приставов к судебным следователям… – Земские суды были преобразованы в полицейские управления в 1862 году, а должность судебных следователей введена в 1860 году.

Стр. 10. …вопрос о всеобщей воинской повинности… – оживленно дебатировался в периодике в начале 70-х годов, в 1874 году всесословная воинская повинность была утверждена (ранее, с 1762 года, дворяне были освобождены от обязательной военной службы).

Стр. 11. «Пур ле жанс» – для слуг (франц. – pour les gens).

Антреметтёры – здесь: сводники (от франц. – entre-metteur – посредник).

Безумная работа данаид – бесплодный труд. По греческой мифологии, дочери царя Даная (данаиды) в наказание за убийство своих мужей должны были в подземном мире вечно наливать воду в бездонную бочку.

Впервые – журн. «Отечественные записки», 1872, № 10.