Бизерта - Страница 5

Много беженцев было и на дорогах, ведущих к Севастополю. Так, группа воспитанников Морского корпуса, бывших в отпуске, пришла пешком из Симферополя.

Эвакуация госпиталей была особенно тяжелой задачей. Транспорт «Ялта», предназначенный для раненых, был перегружен, но их оставалось еще много.

Генерал Шатилов пришел к главнокомандующему с рапортом: «Англичане обещали взять пятьдесят раненых, но это капля в море; во всяком случае, невозможно увезти всех…»

Врангель нетерпеливо его прервал: «Раненые должны быть вывезены все, и они будут вывезены… и пока они не будут вывезены, я не покину Севастополя».

Помосты у пристани дрожали под тяжелыми шагами грузившихся полков. Казаки, эти бесстрашные рубаки, со слезами на глазах расставались со своими лошадьми – верными боевыми товарищами…

Ольга Павловна с тревогой посмотрела на дочь:

– Тебе не страшно, Ксюша?

– Что ты, мама! – укоризненно посмотрела та на нее: – Ведь с нами же папа!

Ольга Павловна с благодарностью и нежностью глянула на супруга.

Она хорошо помнила, как еще в Порт-Артуре радовалась за свою подругу Марию, сестру милосердия лазарета на госпитальном судне «Монголия», когда та начала встречаться с Андреем Петровичем, старшим братом Степана. А девчонки откровенно завидовали ей, так как главный врач разрешил Марии отлучаться с судна с Андреем Петровичем, капитаном 2-го ранга и командиром миноносца «Бесстрашный», в любое время дня и ночи. И как забилось ее сердце, когда на заснеженном перроне железнодорожного вокзала Владивостока при возвращении медицинского персонала лазарета из японского плена после падения Порт-Артура она встретилась взглядом со Степаном, сопровождавшим старшего брата, который встречал Марию. А когда тот улыбнулся ей в ответ, сердце радостно екнуло: «Неужели?..» И как права была Мария, когда уже позже, после их венчания с Андреем Петровичем, как-то шепнула Ольге, что она, мол, будет за Степой как за каменной стеной, так же, как и она, Мария, за своим Андрюшей.

И Ольга Павловна, обняв Ксюшу, прижалась головой к плечу Степана Петровича. Она еще раз благодарила судьбу за встречу со столь дорогим для нее человеком, отцом ее детей.

Еще вчера семьи офицеров готовились к переходу на корабли, чтобы разместиться в их каютах. Ольга Павловна, волнуясь, уточняла по списку, составленному накануне со Степаном Петровичем, наличие вещей, которые нужно было взять с собой. Ей помогали Ксения и Павел, который был в отпуске. Ведь вот-вот должны были появиться матросы, посланные Степаном Петровичем, чтобы помочь перенести имущество на его эскадренный миноносец.

У входной двери раздался звонок.

– Ну вот уже и матросы прибыли, – взволнованно произнесла Ольга Павловна, поспешно открывая дверь.

Однако в проеме двери был незнакомый ей кадет.

– Разрешите войти?

– Конечно, молодой человек, – с тревогой в голосе ответила она.

В прихожую вышел и Павел.

– В корпусе объявлена тревога для подготовки к эвакуации, и вам, кадет Чуркин, надлежит немедленно прибыть в него! У пристани вас и других кадет ждет наш «трамвай»!

Павел улыбнулся: так в среде воспитанников Севастопольского Морского корпуса назывался вместительный катер с тентом, служивший для перевозки членов корпуса в город и обратно, так как до Графской пристани было около трех километров.

– Добро, сейчас только оденусь по форме.

Ольга Павловна прижала руки к груди: «Вот и Павлика труба зовет, а ему-то всего-навсего четырнадцать лет… – и ее сердце сжалось. – Но ведь я супруга и мать моряков! Такова уж моя женская участь…» – с долей гордости за своих мужчин утешила она себя.

– Ты, Оля, будешь спать с Ксюшей на моей кровати, а я, пожалуй, устроюсь на диванчике, – распорядился Степан Петрович, когда те прибыли в его каюту на «Гневном».

– А почему ты, папа, не хочешь ложиться спать с мамой, как было у нас дома?

Ольга Павловна прикусила губу.

– А ты, Ксюша, не находишь, что нам с мамой будет тесновато на моей довольно узкой кровати?

– Я, папа, спросила тебя об этом потому, что диванчик-то тебе будет явно коротковат, – лукаво ответила та.

– Спасибо за заботу, Ксюша! – благодарно ответил тот, обменявшись с Ольгой Павловной коротким, но красноречивым взглядом. – Однако я откину подлокотник и подставлю под него стул. Думаю, что этого будет для меня вполне достаточно.

– Но ведь тогда у тебя, – не сдавалась та, – останется лишь одно кресло у письменного стола. А если к тебе придет кто-то из офицеров для разговора тет-а-тет?

– Ух ты, моя умница! На этот случай мой вестовой принесет еще два стула из кают-компании.

– А почему это два? – удивилась Ксения.

Степан Петрович улыбнулся:

– Потому что принимать пищу мы будем в моей каюте. А нас ведь теперь как-никак трое.

– Ну, если что так… – наконец согласилась Ксения. – А вот тогда объясни мне, почему у тебя в углу каюты образ Николая-угодника, а не Спасителя, как было у нас дома?

– Потому, Ксюша, что Николай-угодник – защитник путешественников и мореплавателей.

Ольга Павловна истово перекрестилась на икону.

– Одним словом, будем до Константинополя ютиться в моей каюте, – подвел итог Степан Петрович.

– Почему же это «ютиться», папа? – удивилась Ксения. – Мне, например, очень даже нравится здесь. К тому же ты не просто флотский офицер, а командир корабля, у которого довольно просторная каюта. А это ведь далеко не одно и то же. Ведь так?

Тот усмехнулся:

– Ты правильно мыслишь, Ксюша.

– А что будет с нами дальше, Степа? – осторожно спросила Ольга Павловна.

– Дай Бог, Оля, благополучно всей этой армадой добраться до Константинополя, а там будет видно.

И Ольга Павловна снова истово перекрестилась на икону святого Николая-угодника.

В это же время началась эвакуация и Морского корпуса.

Гардемарины и кадеты переносили на пристань всевозможное корпусное имущество, а некоторые с винтовками в руках несли охрану около него. Чего тут только не было – обмундирование и белье из опустошенного цейхгауза, всевозможные учебные пособия, многочисленные книги из библиотеки, различные приборы, винтовки и, в конце концов, хозяйственная утварь, начиная от походной кухни, сопровождаемой съестными припасами, заготовленными для питания воспитанников, до бочек со смальцем, кулями муки, крупы и прочее и прочее, – ведь они шли куда-то в полную пока неизвестность, а питание-то – очень даже важное дело.

Баржу «Тили», столь ожидаемую всеми, подал к пристани поздно ночью большой буксир, и с раннего утра началась лихорадочная погрузка корпусного добра. Складывали его в порядке по разным местам огромного судна, предварительно очистив его от угольной пыли. Поздно вечером баржа приняла весь груз, включая литографские станки, погруженные тоже, к всеобщему удивлению. А ведь впоследствии как же они пригодились в учебном процессе для печатания учебников и учебных пособий!

На другой день раздались звуки горна и бой барабанов – к пристани с развернутым Андреевским флагом с эмблемой Морского корпуса на нем подходила кадетская рота Севастопольского Морского корпуса во главе с ее командиром капитаном 2-го ранга Бергом. В ее строю, держа равнение и печатая шаг, шел и юный Павел Чуркин, потомственный моряк русского флота. При виде стройных рядов кадет, идущих церемониальным маршем, у людей светлели лица – русский флот жив!

– Смирно! Равнение направо, господа офицеры!

«Господа офицеры» – в первый и последний раз в жизни! Покидая родину навсегда, они были на одно мгновение офицерами для их любимого командира.

Баржа «Тили», приняв воспитанников корпуса, грузно отвалила от пристани за портовым буксиром. И только одинокая старушка на пирсе тихо плакала, утирая концом платка набегавшие слезы, твердо уверенная, что больше уже никогда не увидит своего ненаглядного внука.

Все невольно повернулись к зданию Морского корпуса. Величественный белый дворец, раскинув свои корпуса, как белые крылья, бесстрастно смотрел на них с высоты горы, постепенно уменьшаясь в размерах…