Битвы, выигранные в постели - Страница 82
Мы плыли в ресторан, и официанты превратились в окаменевшие столбы со сверкающими взорами — ведь не каждый день залетает такая странная пара.
Я чувствовал на своей спине буравящие рентгены, я слышал мелкие смешки: с кем пришла эта экстравагантная старушка — божий одуванчик? С единственным сыном? С верным братом? С партнёром по бизнесу? Да бросьте вы, наивные люди, это же дешёвка любовник, который срывает с неё дикую деньгу, бессовестный жиголо, эксплуатирующий богатых вдовушек! Бедняга! Ведь не так легко слушать каждую ночь, как грохочут её столетние кости… (Мой добрый знакомый из семейства Романовых, мило грассировавший и вспоминавший, что матушка не любила рестораны, ибо считала, что обедать на публике неприлично, даже гордился, что свободное от живописи время проводит в фешенебельном отеле „Дорчестер“, зарабатывая на жизнь у милых бабушек. Так что любой труд честен, и если кому-то нравится грохотание столетних костей, а костям нравится грохотать, то в этом, чёрт возьми, нет ничего предосудительного.)
Как я страдал! И конечно, не только от смешков за спиной, но и от потенциального риска — ведь наша картинная пара отпечатывалась в любых мозгах, что невыносимо для разведчика, всегда жаждущего быть незаметным, как кошка ночью.
Катрин блистала умом, жизнь прожила в одиночестве, которое чувствовала остро, особенно в чужой стране, отсюда и желание общаться с внимательным, чутким, живо реагировавшим на каждое слово советским дипломатом.
Политика её давно не интересовала, секретность приелась, и желание нормально общаться намного перевешивало обычные страхи контакта с русскими.
Первый ужин похож на собеседование с абитуриентом, когда важны и анкетные данные, и общий образ, и все видимые и невидимые детали, вспышки улыбки, хмурость лба, количество сигарет (курила Катрин нещадно, причём едкие „Голуаз“, я задыхался и пытался укрыться в дыме черчиллианской сигары), число прикасаний к рюмке („пьёт умеренно“ — это для агентурного дела), — словом, первый ужин проходил радостно, как фейерверк.
„Я впервые здесь, в столице, встречаю такого интересного человека…“ — это я, с оскалом белоснежных зубов, элегантный, как десять тысяч роялей, не забывший (к чёрту официанта!) наполнять бокал французским шампанским „Мумм“.
„Надеюсь, мы будем друзьями, знаете, я не люблю политику, хотя ею и приходится заниматься в посольстве…“ — это хитроумный Казанова, унюхавший настрой. „Я тоже…“ — „Хорошо бы, чтобы наши встречи остались чисто личным делом… Трудно всё объяснить, но тут в стране некоторые люди пытаются бросить тень на русских“ — это снова я, и это называлось первым элементом конспирации и ложилось в досье, облечённое в рутинную фразу: „Договорились не афишировать контакт“. Успех! Успех!
Я проводил её к „пежо“, поцеловал на прощание руку, стараясь смотреть мимо морщинистых тонких пальцев, унизанных перстнями и одуряюще пахнущих куревом. Через этот ад я прошёл мужественно, и на моей физиономии можно было прочитать только блаженство.
Помчался домой, ноздри мои раздувались от счастья, как у лошади. И действительно, блаженство! Что может быть радостней в жизни разведчика, чем появление перспективной разработки, да ещё шифровальщицы? Это как внезапное озарение, как „Я встретил вас, и всё былое…“ — и мир прекрасен, уходят дурные мысли, не тянет печень, отменно пищеварение, не мешает плоскостопие, в семье наступает благоденствие и согласие, и чета, не ссорясь, мирно выписывает шмотки по „Квелле“.
Дело завертелось — руби канаты сразу, пусть корабль уйдёт в густой туман, подальше от чужих глаз: не звонить, не писать, никому ничего никогда и вечно! Но как отойти от ресторанов, где все пялят глаза?
Ресторанная кухня ужасна (это вздыхал я в ресторане, готовя почву), и её не сравнить с домашними трапезами…
Иногда находили на меня поварские приступы, соблазнительные в условиях бездефицитного Запада: держа в руке кулинарную книгу, готовил даже паэлю по-валенсиански, смешивая поджаренный рис с дарами моря, — героическая симфония, после которой жена неделю выгребала из кухни грязь… „Как хочется вкусно, по-настоящему поесть, да и поговорить по душам, когда не мешают тупые официанты!“ — ныл я…
Вскоре Катрин, поняв дипломатические намёки, пригласила к себе домой, правда, принесла извинения, что терпеть не может готовить. Я в ответ всплеснул руками и посулил поджарить ей даже молочного поросёнка с гречневой кашей (интересно, как бы я его нёс в мешке?) и заодно почитать по-английски Томаса Стернса Элиота.
Дело не в интеллектуальном пижонстве, а в том, что интуиция подсказывала: на квартире придётся балансировать на канате без всякой сетки и поросёнком тут не отделаться.
Роль князя Мышкина, чуть-чуть не от мира сего, к тому же влюблённого в Т.С. Элиота, строгий Центр нашёл вполне уместной и по делу.
Первый визит я обставил пышно, в самом шикарном магазине набрал горы яств (ничего советского не брал, вдруг дворника охватит любопытство при виде неизвестной баночки в помойке?): какие-то неимоверные салаты, бережно уложенные продавцом в непромокаемые пакеты, несколько видов малосольной рыбы и два уже приготовленных нежно-розовых лангуста („Дело важное нам тут есть, без него был бы день наш пуст; на террасу отеля сесть и спросить печёный лангуст“ — Гумилёв), банка улиток вместе с набором раковин, куда их, голых, требовалось засунуть, замазав сверху укропным маслом перед тушением, и конечно же пара бутылок уже одиозного „Мумма“.
Не хлебом единым и не одними улитками с шампанским жив человек. Приволок я с собой и солидный альбом современной живописи. Тут мы галопом по Европам окунулись во все „измы“, чуть потоптались на русском авангардизме (я вещал, словно живописал и поддавал вместе с Малевичем и Татлиным). Затем выдал коронное блюдо: почитал отрывок из „Потерянной земли“ Т.С. Элиота, завывал тревожно и протяжно, как дог перед смертью.
„Витали странные духи, синтетикой тревожа (что-то она угнетена) и вдыхая запахи вокруг (жрать хочется), дрожали от волнения эфира и свежести, несущейся из окон (много курит), и пламя свеч напоминало великанов, бросалось на узорный потолок — там плавал мраморный дельфин…“
Катрин не настолько владела английским, чтобы всё ухватить (признаться, и я тоже), но с интересом наблюдала, как я закатывал глаза, хватал жарко ртом воздух, вздымал руку, словно трибун, — интеллектуальный дым стоял коромыслом, в ответ она пустила пластинку Гайдна, и после всех этих небесных высот любое сползание на грешную землю выглядело бы просто святотатством.
Не первый раз давал я концерты во имя Дела, бывало и похлеще. Однажды целый вечер играл Гамлета на пару с обаятельным цэрэушником Джорджем Листом (он дебютировал и в роли Офелии, и в роли Полония, и во всех остальных). Русская жена его Таня, бывшая ранее замужем за лидером адской организации „Народно-трудовой союз“ Поремским, грустно лицезрела, как пустеют бутылки с виски.
Джордж был прекрасный парень, мы дружили и заодно не забывали о взаимных услугах: я купил ему со скидкой болгарскую дублёнку в нашем посольском сельпо, он же отвалил мне к Рождеству несколько первоклассных американских индеек.
Я произвёл на Катрин впечатление существа поэтического и душевно хрупкого (все мы склонны ставить себя высоко, а других считать дураками), снова получил приглашение, снова — как в литературном салоне, и так повелось. В ход пошли сначала скромные, а потом более существенные подарки: к религиозным праздникам, ко дню рождения и просто так, от души. Впрочем, подарками я не баловал — Катрин не страдала меркантильностью, а КГБ щедростью.
Меж Элиотом и Гайдном прорывались ненавязчивые речи и о характере работы Катрин (тут меня уже поднатаскали на специфике шифровального дела, обозначили вопросы, своего рода пробные камни — если ответит, можно потирать руки, предвкушая, как набьёт тебе халвой рот начальство), шаг вперёд, два шага назад, как учили, осторожно, тише едешь, дальше будешь. Когда приходит на работу? Когда уходит? Не трудно ли вообще шифровать, чёрт побери? Вот уж никогда не сталкивался с этим! Представляю, сколько приходится писать и считать! Наверное, всё это очень сложно? Имеется шифровальная машина? А какой марки, если не секрет? (Секрет большой, тот самый оселок.) Марка швейцарская, значит, покупали в Швейцарии? Впрочем, послушаем Гайдна, какое совпадение, это тоже мой любимец. Шагай вперёд, весёлый робот, но не думай, что ты самый умный и Катрин ничего не понимает.