Битва за Лукоморье. Книга 3 - Страница 38

Встав на колени, он услышал глухие удары – в крышку подпола били изнутри! Терёшку обожгла буйная радость. Мальчишка изо всех сил потянул за кольцо, охнул от натуги и понял, что лаз в погреб не отворяется. А когда до него дошло, почему, коротко и крепко выругался.

Щелей между крышкой и половицами больше не было. Сверху их затянуло плотной белесой пленкой слизи, проступившей из пазов и застывшей вокруг вспученными твердыми натеками.

Парень снова дернул за кольцо. Убедился: толку – чуть. И, выхватив из ножен отцовский нож, принялся ожесточенно отскребать наросты с крышки.

В паз нож вошел нежданно легко, оттуда брызнула струей мутная вонючая жидкость, похожая на сукровицу. По доскам – если это были и вправду доски – пробежала судорога, и крышка наконец поддалась. Снизу, почувствовав это, на нее налегли крепче, и Терёшка услышал громкую брань, красочно поминающую многочисленную худову родню.

– Василий Казимирыч, я сейчас! – крикнул парень, еще торопливей орудуя клинком.

В тот же миг он почувствовал сильный удар в спину. Чудище, сообразив, что юнец вот-вот выпустит из заточения подмогу Добрыне, попыталось помешать – рванулось к наглецу и приложило его одним из своих щупалец, отбросив паренька к печке. Но ведьма опоздала, а дальше ей опять пришлось отвлечься на воеводу, тут же рубанувшего тварь по другому щупальцу.

Крышка подпола выворотилась с протяжным хлюпаньем, и из темной дыры показалась всклокоченная русая голова побратима Добрыни. Промедлил Василий, обведя ошарашенным взглядом избу, всего-то миг. Подтянулся на локтях, перебросил тело через край лаза и вскочил на ноги.

– Вася, выводи из избы… царицу и парня! – гаркнул с другого конца горницы Добрыня.

Стальное сверкающее кольцо, которое очерчивал вокруг себя мечом воевода, по-прежнему не мог прорвать ни один выпад клешней и щупальцев гадины. У слегка оглушенного Терёшки не получалось ни уследить за движениями богатыря, ни уразуметь, как Добрыне удается оставаться невредимым, да еще и шаг за шагом отжимать к стене громадную тварь, которую Чернобог не обидел ни ошеломляющей силищей, ни быстротой. Добрыня словно плясал по избе с мечом в правой руке и щитом – на левой, ни на мгновение не прекращая смертельного танца. Уворачивался и уклонялся от выпадов и ударов, пригибался, пропуская их над головой, и сам безостановочно рубил и колол, нанося удары в ответ.

Приходилось богатырю солоно – и крепко солоно. Стоит воеводе на какой-то миг открыться, пошатнуться, не рассчитать удара, поскользнуться на лужах крови и слизи, и всё будет кончено. Но Добрыню не так-то легко было одолеть – что силой, что напуском. Нечисть уже местах в пяти залилась черной кровью, а одно из четырех щупалец, растущих из ее плеч, укоротилось наполовину.

Над головой раздался топот, Терёшка обернулся и увидел, как по лестнице-всходу с чердака скатываются клюворожие страшилы, спешат на подмогу хозяйке. Следом по ступеням скакали по-жабьи и семенили вперевалку еще пять или шесть кромешно жутких тварин поменьше. Клешнястых, бельмастых, многолапых.

Свои меч и боевой нож, заметив их под лавкой на полу, Василий схватил вовремя. Прыгнул вперед, заслоняя Терёшку, на которого кинулся первый птиценосый урод. Свистнула сталь – и гад, так и не успевший полоснуть мальчишку по лицу страшенными кривыми когтями, распластался на половицах. Располовинил его клинок Казимировича надвое, от плеча до пояса. Следующий взмах меча снес полголовы второму.

Василий отвлекал служек, но и Терёшка времени даром не тратил и сиднем не сидел. Подобравшись к лазу в подпол, парень склонился над темной четырехугольной дырой, из которой отвратно несло гнилью и подтухшей кровью, и споро помог Мадине выбраться наружу.

На левой щеке у растрепанной и чумазой алырки горело красное пятно. Глаза были запухшими от слез, но при виде того, что творится в горнице, они распахнулись на пол-лица.

Меч Василия не переставал свистеть, пластая окруживших великоградца страшил. Отсек башку длинной клешнястой многоножке, которая, приподнявшись на хвосте, попыталась вцепиться богатырю в колено. Напополам разрубил прыгнувшую на русича бородавчатую четырехглазую ящерицу. Подкованные железом сапоги Василия уже были щедро заляпаны зеленым и черным.

Ухватив Мадину за руку, Терёшка потянул ее к двери, и тут женщина завизжала так, что парень чуть не оглох. С потолка на них с царицей, поджав шипастые лапы, кинулся один из «пауков» – тот, что побольше. Плюхнулся на пол, раздулся, ощетинив сочащиеся черной слизью иглы на спине, и, ощерив клыкастую пасть, заступил беглецам дорогу.

Терёшка загородил собой алырку от угрожающе напружившегося гада, тоже вот-вот готового прыгнуть, и выставил перед собой нож. Да только пустить его в ход не успел. Василий, уже разделавшийся со своими противниками, опередил парня, сгоряча не сообразившего, что с ножом к такой хищной да ядовитой дряни нельзя подходить близко. Из-под лезвия богатырского меча, отрубившего «пауку» одну из лап, хлестнула темная жижа, и, заваливаясь на бок, тот забился в корчах, точно на горячей сковородке. Вторым ударом Казимирович его прикончил.

– Ну куда полез, мало тебе было? – сердито бросил через плечо Василий Терёшке, махнув рукой обоим – и ему, и остолбенело застывшей за спиной у парня Мадине. – За мной, живо!

Но добежать до двери они не успели. В дверном проеме показались еще трое человекоподобных уродов, проскользнувших в горницу из сеней.

Да сколько же их там в запасе-то у людоедки?!

Та по-прежнему не давала Добрыне ни подобраться к ней со спины, ни прижать себя к стене. А воевода мешал ей добраться до освободившихся пленников. Одно из щупалец, заменявших чудищу ноги, неловко волочилось по полу, оставляя за собой темный след. Левую клешню Добрыня тоже зацепил. Но и у самого щит сплошь был иссечен следами ударов. Раны хозяйку избы вконец разъярили. До бешенства.

Василий метнулся наперерез лезущим из сеней страхолюдам. Первому всадил меч в горло. Второй, пошустрее и помельче, сунулся было к богатырю сзади, но на подмогу к Казимировичу подоспел Терёшка. Держа нож прямым хватом, лезвием вверх, парень выбросил руку вперед, нанося противнику короткий, без замаха, удар тычком прямо в подвздошье. Как учил Яромир. Гад взвыл, согнулся пополам, и сверху на толстую короткую шею, почти утопленную в искривленных плечах, молнией упал клинок Василия.

– Молодец! – крикнул мальчишке Казимирович, обрушивая меч на голову третьему страшиле.

Но охнувший Терёшка уже смотрел совсем в другую сторону. Мадина тихо вскрикнула и зажала себе рот ладонью.

Правая клешня твари все-таки задела Добрыню. Пока тот отбивал удар щупальца-сабли, рушившегося ему на шлем, второе щупальце оплело русичу щит, дернуло и вынудило богатыря открыть левое плечо и грудь. На полмига, не больше. Но ударить воеводу под ключицу двузубая острая клешня успела. Стальная кольчуга выдержала, спасла хозяина, да и сам Добрыня успел чуть отклониться назад, а второй молниеносный выпад клешни отвести краем щита. Однако равновесия не удержал, его шатнуло и отшвырнуло к печи. Великоградец еле устоял на ногах, а нечисть торжествующе взревела.

От ее броска воевода с трудом, но ушел. Качнулся-подался всем телом в сторону, сам прыгнул вперед, вновь пригнулся, полоснул чудище косым рубящим ударом и сумел подсечь еще два щупальца, на которых оно скользило по полу. Теперь уже людоедка пошатнулась, зашипев от боли, и на мгновение открылась. Добрыня этой возможности не упустил. Позволил твари вцепиться в щит и, отпустив его, поднырнул под левую, покалеченную клешню. Припав на колено, богатырь снизу вверх всадил гадине в брюхо меч почти до половины клинка. Левой рукой перехватил рукоять снизу, у яблока, надавил на нее уже обеими руками, вложив в это всю оставшуюся силу… и резанул справа налево.

Обычный человек и близко не смог бы рассадить клинком толстенную броню мышц, прикрывавших чудищу живот, – да еще из такого положения. И уж тем паче не смог бы ее прорубить одним ударом. Добрыня сумел, а булат великоградской ковки не подвел. Из длинного развала раны, протянувшегося до нижних ребер чудища через всю брюшину, потоком хлынули дымящиеся слизь и кровь. Падая и роняя богатырский щит, гадина взвыла так, что чуть не обрушились потолочные балки.