Бирюзовая тризна - Страница 53

Я помахал пятидолларовой банкнотой перед носом шофера и спросил, может ли он единым духом довезти меня до станции на Соло Хилл. Захлопывая дверцу я уже на ходу, предупреждая, что времени у меня в обрез. Водитель оказался славным и рисковым малым. Несмотря на то, что вел машину по «серпантину» в гору, он не сбавил скорости ни разу и не потерял ни секунды. Я выскочил из такси под последний взвизг проходящего сквозь колеса поворота троса. На этом отрезке темно-красный трамвайчик не останавливался перед поворотом. Я сощурился на полуденное солнце, пытаясь по тросу проследить кабину, и не мог обнаружить ни единой движущейся точки ни на фоне моря, ни на фоне зеленой стены склона.

Мой знакомый хитрец взял у меня пять долларов и дал два сдачи, и завел было свою обычную шарманку «нет мелочи», но я оборвал его.

— Я думаю, там наверху сейчас мои друзья.

— Да?

— Очень широкоплечий человек. Моего роста, но гораздо массивнее. Загорелый, как негр, с длинными светлыми волосами. С молодой женщиной.

— О, да. Сильный счастливый человек. Много смеется.

— Они поехали вверх одни?

Он заглянул в какую-то бумажку, прикрепленную к внутренней стороне двери его конурки.

— Сейчас их, да, сейчас их девять. Ваши друзья и еще семь. Я перевел дыхание, успокаивая себя, что в такой толпе ничего не может случиться, но сердце мое было не на месте. Начал сказываться избыток адреналина: меня трясло, как в лихорадке. Я очень хорошо знал, что встреться мы с Говардом в чистом поле один на один, лежать скорее всего остался бы он, а не я. Но его игра никак не могла называться честной, в ней было неважно, каковы твои понятия о мужской гордости или насколько ты искусен в кулачном бою. Поэтому я решил не церемониться. Я огляделся и увидел, что мой шофер, услыхав о девятерых туристах, паркует машину в тени, явно надеясь подзаработать хотя бы на пре из них.

Вернувшись, к платформе, я смог разглядеть наконец красный мазок на фоне зелени джунглей — кабинка приближалась и шла уже над гаванью.

— Вы не видите, сколько там человек?

— Что вы, каким образом!

— А вы можете спросить у вашего напарника наверху, сколько человек только что село?

Он подергал за рычаг переговорное устройство.

— Не работает. Оно очень плохо работает в дождь.

Конечно, трубу я оставил в номере!

Но тут я углядел старый бинокль, лежавший на полочке в каморке билетера. Он с удовольствием одолжил мне его. Я взглянул на клеймо изготовителя. Восьмикратный «Бах и Ломб». Конечно, время и неаккуратное обращение сильно подпортили его, так что когда мне наконец удалось достичь полного фокуса, мне казалось, что линзы вдавились внутрь и превратились в маленькие чашки, в которые я почти вкладывал глаза, когда пытался различить детали.

Сначала мне показалось, что кабина едет набитая доверху, и я вздохнул с облегчением. Но по мере того, как она приближалась, я мог видеть пассажиров отчетливее, а значит, сосчитать их по силуэтам. Задача осложнялась тем, что они постоянно перебегали от окна к окну. В первые три раза у меня получалось пять, а в конце концов — четыре. Ладно, пятый пусть остается на совести яркого солнца, бьющего в глаза. Значит, наверху остались Бриндли и еще трое.

Две солидные пары, судя по выговору, все четверо — из Техаса, вышли из кабины. Билетер хотел подождать еще немного, чтобы набралось таких хотя бы двое или трое, но я так на него глянул, что он поспешно захлопнул дверцу и отправил меня наверх.

Если Парки встали не с левой ноги, думал я, три туриста, оставшиеся на вершине, будут рассматривать причудливые узоры камня выступившего шельфа. Эта скала как раз рядом с самым крутым обрывом под павильоном на верхушке вышки. А если Парки не в настроении, туристы смотрят сейчас в студии дурацкую общеобразовательную программу, а Говард уже, наверное, бежит к ним, причитая и заламывая руки, в ужасе указывая на тропу наверх, пытаясь выдавить из себя хоть слово о том, что именно его бедная больная жена только что сделала с собой.

Подъем показался мне вечностью. Кабина еле ползла. А через какое-то время просто остановилась. Наконец она доползла до места своей обычной стоянки, а оттуда уже почти резво побежала вверх последние пятьдесят футов, отделявшие ее от площадки, где она отдыхала и дожидалась пассажиров. На платформе не было никого. Напарник ловкого билетера сложил руки рупором и крикнул:

— Кабина готовая! Кабина отправляется!

Я весь подобрался. Правой рукой я сжимал в кармане гаечный ключ, захваченный мною из арсенала инструментов моего таксиста. Я обошел слева телевизионную станцию, пролетев в два прыжка все ступеньки вверх, оцарапав при этом коленку и запястье левой руки, и помчался вверх по тропе. Трое оставшихся с того заезда туристов спешили вниз, послушные зову человека при кабине. Я пролете их, не заметив. Кто-то из них шикнул на меня…

На самом-самом верху маленький павильон открыт настолько, насколько позволяют здешние ветра. Там стоял Говард Широкоплечий, согнувшись над чем-то — или кем-то. Но на первый взгляд он был один. Более того, даже на второй взгляд он выглядел как человек, просто, остановившийся завязать шнурок.

— Бриндль! — гаркнул я, будучи еще шагов за пятнадцать от него.

Он распрямился — и застыл на месте с открытым ртом.

Гуля была уже за хлипким ограждением; ноги ее болтались в пустоте, она изо всех сил вжалась в неровную поверхность бетонного узкого козырька. Руками она еще каким-то чудом цеплялась за вертикальный столбик ограды. Я подоспел в самое время: я застал его за тем, что он пытался отодрать ее пальцы от ограды. Если бы ему это удалось, Гуля бесконечно долго летела бы вдоль обрыва, ударяясь о выступы, скатываясь с них, ударяясь снова, — пока не исчезла бы в зеленых зарослях, уже трижды мертвая.

Все, что мне нужно было, это отвлечь его. И я его отвлек. Любой бы отвлекся, увидев перед собой привидение. Потому что меньше часа назад он утопил меня, вышел, вернулся и удостоверился, что в ванной плавает труп, неподвижный и безмолвный, как все трупы. Но даже полупарализованный моим появлением, он по-прежнему пытался отпихнуть Гулю, хотя бы коленом — видимо, машинально. Он попал ей в лицо, голова ее мотнулась в сторону, но хватка не ослабла.

А я лихорадочно соображал, что он может сейчас попытаться с нами сделать. Солнечные удары уже не подойдут. И вдруг я увидел, как его рот расплывается в широкой ухмылке — такая же ухмылка была у него, когда он метался по волейбольной площадке на лодердейлском пляже. Огромный, неутомимый, спокойный.

— Ку-ку, Мак-ги, — сказал он. — Давай, бэби.

При этом на лице его ясно читалось: я уже не помню, зачем, но я убью вас обоих сегодня же во что бы то ни стало.

Краем глаза я видел, как Гуля, перебираясь от столбика к столбику вдоль карниза, оказалась в стороне от него и, внезапно подтянувшись, проскользнула под оградой.

— Беги к этой чертовой тележке! — рявкнул я на нее.

Она вскочила на ноги и бросилась вниз так быстро, как будто по пятам за ней гналась стая диких людоедов. Это было не так далеко от истины. Я был уверен, что он попытается кинуться вслед за ней, и когда он метнулся через павильон, я вымахнул из кармана гаечный ключ и врезал ему прямо в ухо. Он, замедлив ход, сделал еще четыре шага на негнущихся ногах и рухнул, покатившись вниз по ступеням. Миновав пролет, он вскочил на ноги, потряс головой, словно я не огрел его железной железкой, а плеснул воды в ухо, и увернулся от моего второго удара. Я как-то не ожидал, что промахнусь. Инерция ключа увела мою руку, на какую-то долю секунды я оказался открыт, и он въехал мне кулаком прямо под ребра. Его удар отбросил меня на шесть футов назад. Я рассвирепел. Шутки кончились. Я понял, что если бы не это, я, может, и отпустил его живым, но теперь уж, извините, нет.

Мы добежали до входа на студию, и я оглянулся на Гулю. Кабина была слишком далеко, надо было бежать через нижние этажи, где Говард немедленно и нагнал бы ее. И она выскочила к направляющим колесам, которые, скрипя, медленно проворачивались под тяжестью едущей вниз кабины.