Бироновщина - Страница 22

— Ба, ба, ба! онъ и въ самомъ дѣлѣ тутъ. А я за него отдувайся!

Передъ нимъ очутился бедуинъ, въ сообществѣ двухъ другихъ маскированныхъ. Рыцарь нашъ едва успѣлъ отереть себѣ салфеткой ротъ и опустить забрало.

— Чего же ты, Петя, притворялся инвалидомъ? — продолжалъ Александръ Шуваловъ. — А Юліана Менгденъ мнѣ проходу не даетъ: "Каинъ! гдѣ братъ твой Авель?" — "Дома, говорю, — прикованъ, какъ Прометей, къ скалѣ-дивану". — "Неправда, говоритъ, — я сама съ нимъ говорила. Отыщите мнѣ его". А ты, глядь, и вправду тутъ. Ступай-ка, ступай, пока не совсѣмъ еще впалъ въ немилость.

Разувѣрять теперь въ своей личности не приходилось. Промычавъ что-то себѣ подъ носъ вмѣсто отвѣта, Самсоновъ бросилъ на столъ салфетку и, слегка прихрамывая, точно нога y него еще не совсѣмъ въ порядкѣ, не спѣша двинулся вонъ изъ галлереи.

Въ танцовальномъ залѣ только-что кончилась опять пауза, и съ хоръ полились заунывно-тягучіе звуки «русской», безъ которой въ тѣ времена не обходился ни одинъ балъ. Простонародный танецъ давно уже, однако, не находилъ въ высшемъ обществѣ прежняго сочувствія; пары собирались вяло; никому какъ-будто не хотѣлось начинать.

Тутъ въ дверяхъ появились рука объ руку молодой бояринъ съ молодой боярыней и показали примѣръ другимъ. Что боярыня эта — цесаревна Елисавета, знали, надо думать, всѣ присутствующіе; что кавалеръ ея — Разумовскій, догадывались, вѣроятно, очень многіе. Общее вниманіе тотчасъ сосредоточилось на этой парѣ, и всѣ на нее за любовались, даже тѣ, что собрались было уже танцовать. Да и какъ, право, было не залюбоваться!

Съ какою воздушною легкостью и граціей боярыня плыла мимо своего боярина, помахивая шелковымъ платочкомъ передъ его закрытымъ маскою лицомъ! Какъ бойко онъ, въ свою очередь, выбивалъ дробь ногами, какъ залихватски забрасывалъ пятки!

Никто изъ зрителей, однако, не рѣшался первымъ захлопать, пока стоявшая въ дверяхъ императрица не подастъ знака. У нея одной, какъ уже сказано, лицо не было прикрыто маской. На устахъ ея заиграла также устало-грустная улыбка. И вотъ она подняла сложенныя на тальѣ руки и ударила въ ладоши. Въ тотъ же мигъ весь залъ кругомъ зазвучалъ оглушительными рукоплесканіями.

Въ цѣлой имперіи не нашлось бы, пожалуй, ни души, кромѣ одного единственнаго человѣка, кто рѣшился бы теперь открыто заявить свое несогласіе съ выраженнымъ государыней одобреніемъ. Этотъ единственный человѣкъ, Марсъ-Биронъ, поманилъ къ себѣ перстомъ Меркурія-Лёвенвольде и отдалъ ему какое-то приказаніе. Оберъ-гофмаршалъ покорно наклонилъ голову и, выступивъ впередъ, громогласно крикнулъ капельмейстеру на хорахъ:

— Grossvater!

Всѣмъ было ясно, что слишкомъ благопріятное впечатлѣніе отъ русской пляски ненавистникъ русскаго народа, герцогъ курляндскій, счелъ нужнымъ ослабить нѣмецкимъ свадебнымъ танцемъ, которымъ тогда и въ нашихъ придворныхъ сферахъ, какъ y бароновъ въ остзейскомъ краѣ, заканчивались, обыкновенно, свадебные балы. Въ "гросфатерѣ" обязательно принимали участіе какъ вся молодежь, такъ и маститые сановники съ ихъ пожилыми супругами; поэтому вдоль всего огромнаго зала мигомъ образовалась змѣевидная лента "дѣдушекъ" и «бабушекъ» всѣхъ возрастовъ и званій, начиная съ самого Бирона и кончая Лилли. И вся вереница, въ тактъ медленному темпу музыки, заковыляла старческой походкой, хоромъ подпѣвая нелѣпѣйшую пѣсню:

— "Als der Grossvater die Grossmutter nahm,

Da war der Grossvater ein Brautigam,

La-ri, la-ri, la ra!

("Когда дѣдушка посватался къ бабушкѣ, дѣдушка сталъ женихомъ, ла-ри, ла-ри, ла-ра!")

Вдругъ ковыляющій темпъ разомъ переходитъ въ бѣшеный плясовой. Каждый кавалеръ хватаетъ свою даму за обѣ кисти рукъ и дѣлаетъ съ нею бочкомъ козлиный скачекъ назадъ и затѣмъ впередъ, чтобы перемѣниться мѣстомъ съ сосѣдней парой, во все горло припѣвая:

— "La-ri, la-ri, la-ralla-la!

La-ri, la-ri, la-ra!"

Лилли не разъ уже танцовала въ Лифляндіи этотъ патріархальный свадебный танецъ, — танцовала съ дѣтскимъ увлеченіемъ. Теперь онъ показался ей до-нельзя пошлымъ, и она готова была убѣжать вонъ. Но кавалеръ не выпускалъ ея рукъ, и ей поневолѣ приходилось также подпрыгивать и подтягивать:

— "La-ri, la-ri, la-ralla-la!"

La-ri, la-ri, la-ra!".

"Гдѣ-то теперь Гриша? Да вонъ онъ, бѣдняга, въ своихъ рыцарскихъ доспѣхахъ стоитъ y выступа стѣны, опершись на свой мечъ, не шевельнется, словно окаменѣлъ на мѣстѣ. Что-то сейчасъ его ожидаетъ, Боже милосердый!"

Наконецъ-то и заключительный куплетъ. Барабанъ и литавры гремятъ въ послѣдній разъ. Кавалеръ жметъ ей руки и откланивается.

— Милостивые государи и государыни! — возглашаетъ оберъ-гофмаршалъ. — Танцы кончены: прошу снять маски.

Вотъ и роковой мигъ. "О, Гриша!"

Дрожащими отъ волненья пальцами Лилли отвязываетъ свою маску и оглядывается. Какъ эти разгоряченныя, глянцовитыя отъ пота, истомленныя лица не подходятъ къ свѣжимъ и пышнымъ нарядамъ! Ужели и она сама такая же красная?

Но всѣхъ краснѣе и противнѣе упитанная бычачья рожа Бирона. И какимъ вѣдь жестокимъ инквизиторскимъ взглядомъ озираетъ онъ всѣхъ окружающихъ, видимо, отыскивая между ними того, о которомъ ему донесли его шпіоны! Но искомаго на лицо не оказывается: брови герцога сдвигаются еще мрачнѣе.

Тутъ вынырнувшій позади его браминъ — банкиръ, приподнявшись на цыпочки, шепчетъ ему что-то на ухо. Взоръ Бирона устремляется на прикованную все тамъ же къ выступу стѣны, неподвижную фигуру средневѣковаго рыцаря.

— Господинъ рыцарь! — раздается на весь залъ повелительный голосъ съ рѣзкимъ нѣмецкимъ акцентомъ. — Прошу къ намъ.

Рыцарь отдѣляется отъ стѣны, подходитъ; но забрало его все еще опущено.

— Откройте ваше лицо!

Малодушествовать уже не приходится. Рыцарь поднимаетъ забрало, и сотни глазъ съ недоумѣніемъ видятъ совсѣмъ незнакомыя имъ, благообразныя черты юноши съ легкимъ пушкомъ надъ верхнею губой. Всѣхъ болѣе, конечно, разочарованъ самъ инквизиторъ; но за это долженъ по платиться разочаровавшій.

— Государь милостивый! Кто вы есть такой?

Въ голосѣ временщика прорывалась такая злоба, что сердце y Самсонова въ первомъ замѣшательствѣ все же захолонуло, языкъ прилипъ къ небу. За него отвѣчалъ бедуинъ:

— Ваша свѣтлость! Смѣю доложить, что это — слуга моего брата, Петра Ивановича Шувалова. У брата было уже заготовлено это рыцарское платье для сегодняшняго вечера; но внезапно онъ заболѣлъ…

— И послалъ сюда замѣсто себя лакея? — досказалъ взбѣшенный герцогъ.

— Нѣтъ, ваша свѣтлость, — заговорилъ тутъ, оправясь, самъ Самсоновъ: — господинъ мой тутъ не при чемъ. Учинилъ я это безъ спроса…

— За что и будешь примѣрно наказанъ, дабы впредь чинить тому подобное никому повадно не было! — подхватилъ съ негодованіемъ старшій Шуваловъ, очень довольный, казалось, что можетъ такимъ образомъ отвести ударъ отъ себя и брата.

— …Никому повадно не было, — повторилъ послѣднія слова его Биронъ и обернулся къ стоящему тутъ же старцу-капуцину съ отвислыми щеками и съ бездушно-суровымъ взоромъ подъ нависшими бровями:

— Ваше превосходительство, Андрей Иванычъ! извольте взять сего человѣка…

— И допросить? — добавилъ капуцинъ, который, въ дѣйствительности, былъ не кто иной, какъ начальникъ канцеляріи тайныхъ розыскныхъ дѣлъ, генералъ Ушаковъ, безжалостность котораго при "пристрастныхъ допросахъ" была общеизвѣстна.

— И допросить, какъ законы повелѣваютъ, — подтвердилъ герцогъ.

— Будетъ исполнено, ваша свѣтлость.

"Прощай, бѣлый свѣтъ!" подумалъ про себя Самсоновъ, бросая прощальный взглядъ на Лилли.

Та, умоляюще сложивъ руки, тихонько аппелировала только что къ своей принцессѣ. Но Анна Леопольдовна, пугливо поглядывая на императрицу, отрицательно покачала головой: лицо государыни, съ стекловиднымъ взоромъ, съ плотно-сжатыми губами, какъ бы окаменѣло. Давно изучивъ малѣйшія движенія въ чертахъ своей августѣйшей тетки, принцесса сознавала, должно-быть, свое собственное безсиліе склонить ее къ отмѣнѣ распоряженія герцога.