Билли Батгейт - Страница 65

– Все дело в другом, Артур. Дело в разности мышления. Сейчас самое время подумать обо всем, что с нами происходит с философской точки зрения. А философия говорит нам, что его организация, в отличие от нашей, абсолютно никем не затрагивается. И нам доступна эта организация, у нас с ней есть контакт. Мы можем воспользоваться ей, приняв ее помощь. Мы можем соединиться с ней и образовать союз. А потом образовать совет и на этом совете у нас будет голос. Вот что такое философия.

– Замечательная твоя штука – философия! Но заметил ли ты одну маленькую особенность? Я – единственный, за кем охотится Дьюи! Как ты думаешь, кто спустил на меня собак из федеральной службы налогов? Кто позволил псам схватить меня за ногу?

– Ты должен понять, что их затрагивают наши проблемы. Потому что косвенно это и их проблема. Если свалят Голландца, то следующая очередь – их! Артур, пожалуйста, больше доверия им. Они – бизнесмены. Может ты и прав, но ведь всегда есть и другой путь. Он сказал, что они рассмотрят все вопросы связанные с тобой, и чем смогут, помогут, но им надо время подумать. Потому что они знают не хуже тебя, кстати, что завалив даже вшивого Дьюи, проблему не решить. Город будет на ушах. Его фотографии каждый день в газетах. Он – герой для людей. А ты можешь выиграть битву, но проиграть войну.

Мистер Берман продолжал говорить, успокаивая Голландца. Каждый аргумент, который он приводил, заставлял Лулу понимающе хмуриться и поддакивать, будто он сам хотел сказать то же самое. Ирвинг сидел безучастный, с опущенными глазами – он ждал решения, чтобы потом пойти его выполнять. Он всегда выполнял все приказы, он умрет на посту.

– … Современный бизнесмен ищет равновесия между силой и гибкостью, – продолжал мистер Берман, – Он вступает в профсоюз. Если он становится частью чего-то большего, то он становится сильнее. Все распределяется: методы, территории, цены обговариваются заранее, рынки делятся. Он получает гибкость. Отсюда рост прибылей. Никто ни с кем не воюет. В итоге он спокоен и счастлив в одной упряжке со многими и с грустью вспоминает дикие прерии.

Я заметил, что мистер Шульц действительно успокоился. Он наклонился вперед, держа стол за край, будто намереваясь опрокинуть его, но потом видно передумал и откинулся назад. Затем заложил обе руки за голову, жест, показывающий крайнее смятение и нерешительность, и, увы, знакомый и мне. Поэтому я сказал следующее:

– Извините меня. Человек, о котором вы говорите, тот самый в церкви. Мисс Престон говорила мне о нем…

Мне хотелось бы остановиться на этом моменте, потому что он был решающим для моей судьбы. Я думал о нем, еще до того, как он наступил. Я ждал его, я готовился к нему. Этот момент принятия решения заставил меня мгновенно вспомнить все смерти, которым я был свидетелем и может именно они и родили во мне это желание. Не знаю точно откуда, из сердца ли, из мозга, просто изо рта, слетели слова:

– Она его знает. Лично с ним не знакома, но где-то его встречала. Правда, даже сам факт встречи она не помнит. Говорит, что часто была пьяна и поэтому не помнит всех, кого встречала. Но тогда, около церкви, она почувствовала, при знакомстве с ним, что он посмотрел на нее и узнал ее. Поэтому она уверена, что видела его раньше.

Тишина, наступившая за моими словами, была просто пронзительной. Было слышно тяжелое дыхание мистера Шульца, его прошиб пот и ударил мне в нос. Все до боли знакомо: и его голос, и его мысли, и его характер. Он что-то в мгновение ока решил для себя, между двумя вздохами, будто оставляя за собой право решать, а стоит ли дышать дальше вообще.

– Где она встречала его? – спросил он, очень спокойно.

– Где-то где она бывала с Бо, – ответил я.

Он откинулся назад на стуле и посмотрел на мистера Бермана. Затем засунул большие пальцы в жилетку и широко улыбнулся.

– Отто! Слышал ли ты его слова? Ты ощупываешь в полной темноте дорогу, а ребенок приходит и ведет тебя.

Тут он резко подпрыгнул на стуле и с размаху врезал мне. Я даже не понял локтем или кулаком, потому что мгновенно слетел со стула, комната покачнулась, искры посыпались из глаз, мне показалось, что раздался взрыв, что комната начала на меня падать, я увидел взметнувшийся вверх потолок, пол прыгнул ко мне, я перелетел через стул навзничь и грохнулся вниз. Я совершенно ошалел от неожиданности и мне даже не захотелось вставать, потому что казалось, что пол уйдет из-под ног. Затем я почувствовал дикую боль в боку, затем еще и еще. Это был мистер Шульц дающий мне пинков ногой. Я попробовал перекатиться, заорал, заскрипели стулья, послышались голоса. Его еле оттащили от меня. Ирвинг и Лулу аккуратно поставили меня на ноги. Я внезапно осознал, что они кричали ему, когда он в ярости расправлялся со мной: «Это ребенок, босс, всего лишь ребенок!»

Я еще дрожал от страха, когда он стряхнул их руки с себя и сказал:

– Все нормально, ребята! Все нормально.

Голландец рывком поправил воротник рубашки, дернул вниз пиджак и сел на свой стул. Лулу посадил меня бережно на мой. Я чувствовал недомогание. Мистер Берман подвинул мне стакан вина и я отпил немного, держа стекло двумя руками. В ушах звенело, бок пронзала острая боль, каждый раз когда я вдыхал воздух в грудь. Я сел по возможности прямо, так иногда нам само тело велит принять правильную позицию, чтобы хоть немного облегчить боль. Я стал осторожно дышать, стараясь не двигаться.

– Теперь, малыш, слушай! – сказал мистер Шульц, – Это за то, что не сказал мне раньше. Слышал эту суку и промолчал!

Я кашлянул, боль снова пронзила левый бок. Я глотнул еще вина.

– До этого не было случая, – ответил я, солгав ему в лицо. Мне надо было прокашляться, изменить голос, иначе бы он что-нибудь заподозрил. Я хотел звучать обиженно. – Я все время куда-то бегал по поручениям.

– Позволь мне закончить, пожалуйста. Сколько денег осталось от тех десяти тысяч?

Дрожащими руками я достал из кошелька пять тысячедолларовых бумажек и положил их на белый стол.

– Отлично! – сказал он, беря четыре и придвигая одну мне, – Это тебе. За месяц вперед. Отныне твоя зарплата 250 в неделю. И это справедливо. Ты заслужил взбучки, но ты заслужил и зарплаты. – Он оглядел присутствующих. – Я почему-то ни от кого не слышу хоть слова о нашем дорогом собрате, который был настолько любезен, что приехал ко мне один раз за сотни миль.

Все промолчали. Мистер Шульц разлил всем вино и выпил свою порцию смачно крякнув.

– Вот сейчас мне стало лучше! – сказал он, – С утра все как-то не клеилось. Я чувствовал, что чего-то не хватает. И я не знаю, как это… соединиться! Даже не знаю, с чего начинают в таких случаях. Я никогда ни с кем не соединялся, Отто. И никогда никого ни о чем не просил. Я всегда работал только на себя. Работал на износ. И получил я все только потому, что вел себя именно так, а не иначе. Вопреки желаниям других. Ты хочешь, чтобы я присоединился к ним и стал думать об их прибыли? Их, а не моей? Мне наплевать на их дела и их прибыли. Потому что все это – дерьмо. Мне и раньше было наплевать, и сколько там за мной полиции охотится – тоже наплевать. У меня не было информации. Сейчас она у меня есть.

– Слова мальчишки ничего не значат, Артур, – сказал мистер Берман, – Бо частенько заваливался в рестораны. И на скачки. И в казино. Ну и что с того?

Мистер Шульц улыбнулся и покачал головой.

– Мой драгоценный Аббадабба. Числа не существуют в мечтаниях. Человек дает свое слово, а оно оказывается ничего не стоит. Человек работает на меня годы и в ту минуту, когда я поворачиваюсь к нему спиной, он предает меня. Я не знаю, кто подал ему такую идею – предать меня! У кого еще в Нью-Йорке могут быть такие идеи?

Мистер Берман разволновался.

– Артур, он вовсе не дурак, он – бизнесмен. Он сравнивает, он выбирает правильный путь, он ищет наименьшего сопротивления. Вот тебе и вся философия. Ему не нужна была девчонка, чтобы понять или узнать, куда делся Бо. Он оказал тебе уважение своим приездом в Онондагу.