Билет на вчерашний трамвай - Страница 9

Не врала ни капли, не преувеличивала. В мире живут миллиарды людей, и лишь малая их часть – настоящие. И таких видно сразу. Ты их чуешь безошибочно и привязываешься к ним на всю жизнь. А спроси тебя: за что? Почему ты прилип к этому человеку? И растеряешься… Ведь и вправду – почему? А просто так. За то, что понимают тебя без слов. За то, что приходят на помощь, даже если их об этом не просишь. Редкие, драгоценные люди. И ты их любишь. Не отдавая себе отчета – за что…

Я ревела. В голос, не стесняясь. Потому что завтра все будет по-другому. Я не приду сюда в восемь утра и не поцелую эту рыжую макушку. А вернувшись после работы домой, не найду у себя в капюшоне шоколадку. А самое главное – я это понимала – теперь я стану более уязвимой. Потому что рядом не будет настоящего, сильного человека, способного сделать мою жизнь легче и радостнее.

– Ксюшкин, я тебе звонить буду! Каждый день! И по ночам, когда в офисе никого нет. Береги себя, солнышко, малого своего береги, и… – Тут Пашка запнулся. – И с Женькой не связывайся, ради бога. Говно он, малыш. Хотя… я могу и ошибаться. В любом случае, желаю тебе всего самого хорошего.

Я в последний раз поцеловала друга в щеку и ушла не оглядываясь.

Навсегда.

Моя лучшая подруга Лелька Скворцова выходила замуж. По привычке, вероятно. Ибо во второй раз. И снова зимой. Наверное, тоже по привычке.

На сей раз за красивого молдавского партизана Толясика Мунтяну, которого Лелька почему-то нежно величала Бумбастиком. Толик был романтичен и куртуазен. У него не было московской прописки, но имелась увесистая мошна, туго набитая в результате разного рода предприятий, в детали которых Лелька не вникала.

Я была на Лелиной свадьбе свидетельницей и поэтому старалась не напиваться. Народ жаждал шуток-прибауток и веселых песнопений, коими я славна, и получал их регулярно, с промежутком в пять минут.

Праздновали скромно, в домашнем кругу.

Мужиков приличных не было, я грустила. И потихоньку подливала себе зелена вина. В надежде убедить себя, что брат жениха со странным именем Марчел, несмотря на три прыща на подбородке и отсутствие передних зубов, очень даже сексуален.

Мне мечталось, что именно на этой, второй Лелькиной свадьбе я найду себе приличного, тихого, ласкового молдаванина, который подарит мне такую же шубу, как у Лельки, и не будет спрашивать, куда подевалась штука баксов из его кошелька рано утром.

Но молдаван на свадьбе, за исключением Марчела, не было.

Как и вообще мужиков. Не считать же мужиками Лелькиного отчима Алексеича, который упился еще в ЗАГСе и был благополучно забыт в машине, и помятого тамаду дядю Митю, по совместительству являвшегося Лелькиным соседом?

А я-то, дура, в такой холод вырядилась в узкое платьице с роскошным декольте, демонстрируя свои совершенно не роскошные груди, еще более не роскошную жопу и квадратные коленки. Между прочим, мою гордость. Единственную.

И в таком виде ехала больше часа на электричке в Зеленоград, околев уже на десятой минуте поездки. Из электрички я вышла неуверенной походкой и с изморосью под носом. Гламура мне это не добавило, а вот желания выжить – очень даже.

Торжественная часть прошла как всегда: Лелька жевала «Дирол» и надувала пузыри в момент судьбоносных вопросов: «Согласны ли вы, Ольга Валерьевна…», жених нервничал и невпопад смеялся, будущая свекровь вытирала слезы оберткой от букета, а я ритмично дергала квадратной коленкой, потому что в электричке успела заработать цистит, и теперь мне ужасно хотелось в туалет.

Дома, понятное дело, было лучше: стол ломился от национальных молдавских блюд и прочих мамалыг, а тамада дядя Митя сиял как таз и сыпал какими-то расистскими анекдотами.

В результате молдавская родня долго терпела, а потом просто тупо побила его в прихожей. В общем, было значительно веселее, чем в ЗАГСе.

Через три часа свадебные страсти достигли накала.

Лелькина новоиспеченная свекровь ударилась в воспоминания и принялась пытать невестку на предмет ее образования.

Молодая жена жевала укроп и меланхолично отвечала, что образование у нее уличное, а замуж она вышла исключительно из меркантильных соображений, потому что на улице зима, а мудак Толясик подарил ей шубу и опрометчиво пообещал бриллиантовое кольцо.

Свекровь разгневалась и потребовала, чтобы сын немедленно развелся, но ему нужна была московская прописка. К тому же он спал. И трогательно причмокивал во сне.

Помятый тамада дядя Митя коварно подбирался к моему декольте, пытаясь усыпить мою бдительность вопросами: «Милая, а вы помните формулу фосфорной кислоты?», «Барышня, а вы говорите по-английски?» и «Хотите, расскажу анекдот про поручика Ржевского? Право, уморительный!»

Формулу фосфорной кислоты я не знала, даже когда училась в школе, потому что прогуливала уроки химии, английским на уровне «Фак ю» владею в совершенстве, а анекдоты про поручика Ржевского вызывают у меня приступы депрессии.

Поэтому я ничего не отвечала, и мы с дядей Митей грустно налегали на многочисленные национальные блюда. Понятия не имею, как они называются, но особенно меня порадовал чернослив, начиненный сгущенкой с орехами. Его имелось аж три здоровенных блюда, и я активно сей недеетический продукт истребляла, не печалясь о фигуре. Тамада тоже не отставал.

Я ела чернослив и пьянела от его вкуса настолько, что даже беззубый молдавский мачо Марчел скоро стал казаться мне весьма интересным юношей, и я криво подмигивала ему, пытаясь под столом дотянуться до его промежности ногой, дабы изысканно потыкать ему туфлей в яйца.

Уж не знаю, до чьих яиц я дотянулась, но Марчел резво выскочил из-за свадебного стола и устремился в сторону туалета, прикрывая ладошкой рот.

Я пожала плечами и подложила себе чернослива.

Леля, которая устала слушать нравоучения новой свекрови, подошла ко мне.

– Жрешь, жаба! – вежливо пожелала она мне приятного аппетита.

– Жру, молдавская бабища, – ответила я и сунула в рот еще одну черносливину.

– А понос тебя не проберет? – осведомилась Леля, окидывая взглядом два пустых блюда, стоящих передо мной.

– А тебе жалко, что ли?

– Не-а. Понось на здоровье. Только учти: туалет плотно оккупирован младшим братом Кличко, ага.

Я прислушалась к своим внутренним ощущениям и не почувствовала никакого подвоха, но чернослив на всякий случай отодвинула подальше. Береженого, как говорится, бог бережет.

– Пойдем, покурим, что ли? – без энтузиазма предложила Лелька, тыкая острым носком туфли в старого кота Мудвина, который лежал под столом кверху брюхом, обожравшись ворованной колбасой.

Накинув на плечи шубы, мы вышли на лестничную клетку и задымили.

– Ты мне скажи: что там у тебя, с Женькой-то, получилось? – спросила Лелька.

– Ты про какого Женьку? – прикинулась шлангом я. Разговаривать о Женьке не хотелось.

– Сама знаешь, про какого! – фыркнула подруга.

– А ничего хорошего. Прожили мы с ним вместе две недели. Я работу себе новую нашла. Правда, три копейки платят, зато рядом с домом, и отпускают домой пораньше, когда Андрюшку из яслей забрать надо. Ну вот, Ксюша, значит, работает, а Женька дома сидит. Или на весь день куда-то сваливает. Мать моя, сама понимаешь, не в восторге. Каждый день требует, чтоб я или квартиру сняла, или по месту прописки жить ушла. Я ж у бабушки прописана, и квартира мне достанется только по завещанию… А на какие шиши я квартиру сниму, если получаю две тысячи рублей в месяц, а Женька не работает?

– А это вообще не твоя проблема! – повысила голос Лелька. – Он что, суперпринц? Это ему негде жить, а не тебе. Кончай геройствовать. Пусть ищет квартиру, работу, что там еще…

– Расслабься, я с ним уже расплевалась, – остановила я ее, – и причем, ты будешь ржать, вовсе не из здравого смысла. Прикинь, он у моей мамани занял бабки – и свалил. Но она у меня, сама знаешь, недоверчивая, поэтому бабки ему хоть и дала, но взяла в залог его портфель. Правда, заглянуть туда не догадалась. Думала, там ценный веник лежит или золота пять кило.