Билет на погост - Страница 36

— В Огайо тем не менее тебе понадобился нож. И пистолет.

— Я мог бы обойтись и без них, если бы они не подвернулись мне под руку. Ее муж оказался слабым и рыхлым, как пончик. Я его и пальцем не тронул — приказал пройти в кабинет, а там пристрелил из его же ружья... — Он замолчал на мгновение, а когда вновь открыл рот, голос его звучал почти нежно. — А Конни я ножом прикончил только для видимости. К тому времени она, наверное, уже была мертва, убивать было уже ни к чему.

— А дети?

— Это только для порядка. — Рука Мотли скользнула к нижнему ребру и почти сразу нащупала нужную точку. Он надавил на нее пальцем, и меня пронзила боль, как от электрического тока. Она отдавалась в руках и ногах, полностью лишая меня всяких сил, чтобы сопротивляться. Он подождал немного, а затем коротко надавил немного сильнее в то же самое место. Мне показалось, что я теряю сознание, и вновь ощутил приступ головокружения и рвоты.

Я совершенно не понимал, что же мне, черт побери, делать?! Возможности мои были крайне ограниченны — о физическом сопротивлении и речи быть не могло. Его превосходство было абсолютным — все мои силы уходили на то, чтобы хоть как-то держаться на ногах. Я мог надеяться только на верный психологический ход, но и в этой области я явно проигрывал. Мне никак не удавалось найти верную стратегию — то ли разговаривать с ним, то ли стоять молча, возражать ему или соглашаться.

Я решил молчать, но, возможно, это было вызвано лишь тем, что мне попросту нечего было ему ответить. Он тоже не был излишне красноречив — за него все говорили его пальцы, которыми он нажимал на нервные окончания у ребер, лопаток и ключиц. Каждое его прикосновение вызывало дикую боль, как будто инстинкт помогал ему безошибочно находить болевые точки, но при этом он почти не надавливал на них, играя со мной как кошка с мышкой.

— А для Антуанетты ни нож, ни пистолет не понадобились, — добавил он.

— Зачем ты убил ее?

— Она была одной из твоих баб.

— Да я ее почти не знал!..

— Я убил ее голыми руками, — продолжил он, явно наслаждаясь воспоминаниями. — Тупая корова. Так и не узнала, кто я такой и почему убиваю ее. Она умоляла: «Возьми деньги, все, что есть... Сделаю все, что ты только ни попросишь». В постели она действительно была недурна — впрочем, ты и сам это знаешь.

— Я никогда не спал с ней.

— Я тоже не спал, — заметил Мотли. — Я только свернул ей шею, как цыпленку какому-нибудь. Точнее, не свернул, а сломал. Хрустнуло, как будто сломалась хворостинка.

Я ничего не сказал.

— А затем выкинул ее в окно. Просто повезло, что она по дороге налетела еще и на того парня.

— Повезло?..

— Я целился в Андреа.

— Кого?

— В ее подружку. Конечно, я и не надеялся попасть с такой высоты, но все равно попытался.

— Почему?

— Люблю я баб убивать!.. — признался он.

Я ответил ему, что он просто сумасшедший, настоящее животное и вполне заслуживает клетки. Мотли вновь нажал куда-то, причинив ужасную боль, а затем подставил ногу и сильно толкнул меня вперед. Я повалился вперед на колени, выставив перед собой руки, и бросился вперед из последних сил, раздирая пальцы в кровь об острый гравий и осколки стекол, затем споткнулся обо что-то, резко развернулся и бросился на Мотли, вложив в бросок всю свою ярость — сил у меня уже не оставалось.

Он успел отшатнуться в сторону; мой удар пришелся в пустоту, сила инерции проволокла меня вперед, я с размаху грохнулся лицом в грязь и так и остался лежать в ней, переводя дыхание и ожидая, что будет дальше.

Мотли подождал немного.

— Все-таки я мог бы убить тебя прямо сейчас, — тихо произнес он.

— Ну так за чем же дело стало?

— Ты и сам не прочь, да? Отлично. Через неделю ты будешь умолять меня об этом.

Я попытался подняться; Мотли нанес ногой сильный удар в бок, как раз под ребра. На мгновение я перестал ощущать что бы то ни было, кроме невыносимой боли, и без сил опять рухнул на землю.

Мотли опустился на колени и положил руку мне на затылок, ощупывая основание черепа; большой палец его быстро нашел впадинку возле виска. При этом Мотли говорил мне что-то, но я уже не слышал ничего.

Затем палец, словно бур, впился мне в кожу. Боль стала намного сильнее, чем та, которую я испытал прежде, однако теперь я провалился куда-то, где уже не ощущал ее; как будто я со стороны наблюдал за этой картиной, скорее испытывая ужас, чем ощущая свою агонию.

Он нажал еще сильнее. Я и раньше не видел ничего, кроме тьмы, окружавшей меня, однако теперь я весь провалился в колодец, наполненный густым мраком, — лишь одна огненно-красная точка трепетала посреди черного океана. Затем эта точка уменьшилась до размеров булавочной головки и очень скоро исчезла совсем. Я потерял сознание.

В бессознательном состоянии я пробыл, видимо, недолго и вскоре пришел в себя, это произошло в одно мгновение: как будто кто-то щелкнул выключателем. Чувствовал я себя как после тяжелейшей попойки. В то время, когда я еще не бросил пить, в моей жизни был период, когда я никогда не засыпал по-настоящему и никогда не просыпался. Вместо этого я периодически как будто отключался, а затем вновь приходил в чувство.

Все тело сильно болело. Я немного полежал неподвижно, пытаясь определить степень и характер нанесенных мне повреждений. Понадобилось также время, чтобы понять, один ли я здесь, — Мотли вполне мог подождать, пока я приду в себя.

Поднялся я медленно и очень осторожно, частично из-за предусмотрительности, частично — потому, что просто не мог иначе. Тело мое полностью утратило способность к быстрым движениям. Сначала я встал на колени и постоял немного, пока не нашел в себе силы подняться, а затем подождал, пока утихнет головокружение, — иначе я вновь рухнул бы на землю.

После этого я направился сквозь груды мусора к забору и ощупью двинулся вдоль него, пока не нашел проделанный в нем проход — он вел прямо на Атторней-стрит; правда, я совсем потерял ориентировку и не мог понять, в каком направлении находится Аптаун. Медленным шагом я добрался до ближайшего перекрестка — это была Ривингтон-стрит, но затем я, должно быть, повернул на восток, а не на запад, потому что вскоре вновь оказался на Ридж-стрит. Выйдя на нее, я повернул налево, прошел пару кварталов и вышел на Хьюстон-стрит; такси не заставило себя долго ждать.

Я поднял руку, и тут же раздался визг тормозов; я двинулся к машине, однако водителю, по всей видимости, я не очень понравился, потому что он тут же нажал на газ, и такси умчалось.

У меня не было даже сил, чтобы выругаться, — все они без остатка уходили на то, чтобы поддерживать себя в вертикальном положении. Неподалеку стоял столб с почтовым ящиком; я подошел к нему и облокотился. Осмотрев себя, я понял, что правильно поступил, не став тратить силы на проклятия таксисту, — я был весь, с ног до головы, покрыт грязью, брюки на коленях порвались, руки покрыты запекшейся кровью; только свихнувшийся таксист мог посадить в машину такого пассажира.

Однако такой все-таки нашелся, и я бы не сказал, что он производил впечатление полоумного. На углу Ридж и Хьюстона я постоял минут десять — пятнадцать — не столько потому, что всерьез надеялся поймать такси, сколько из-за того, что никак не мог сообразить, где же находится ближайшая станция метро. Мимо меня промчались три такси, но следующее остановилось: наверное, водитель подумал, что я офицер полиции. Я из последних сил попытался принять достойный вид и выставил перед собой бумажник, как будто это был щит.

Когда машина остановилась прямо у моих ног, я быстро открыл заднюю дверцу, пока водитель не передумал.

— Я трезвенник, и кровь с меня не течет, — первым делом объявил я. — Не бойтесь, машину не испачкаю.

— Хрен с ней, с машиной, — сказал он, — это не моя собственная. Что, попали в переделку? Здесь, да еще в такое время, не стоило показываться.

— Этот совет пригодился бы мне пару часов назад.