Библия в СМСках - Страница 1

Вначале Стас сотворил небо и землю.

Небо – голубая полоска акварели вверху листа. Земля – зеленая полоска внизу.

Пока Земля была пуста, Стас решил сотворить Солнце. Но плохо помыл кисточку. И Солнце получилось грязным. Не желтым, а зеленым, как лайм. Стас разревелся. Он еще не знал, какого цвета лайм и вообще – что эта за штука лайм. Но он твердо знал, что за штука Солнце и что оно обязано быть желтым.

Сначала Станислав Макаров всхлипывал тихонечко. Шмыгнет носом – и тишина на пару секунд. А потом, когда первая соленая капля упала на землю и земля кружочком вспухла, Стасу стало так жалко себя, так жалко, что просто ужас. И он разревелся во весь голос.

Салим подписывал тетради. Он сидел спиной к брату за своим видавшим виды письменным столом и усиленно делал вид, что занимается подготовкой к новому учебному году. Тетради вовсе не хотели подписываться.

Первая из них открылась на середине. И клеточки, одна за другой, стали превращаться в маленькие черные квадраты Малевича. Салим еще не знал о том, что был такой знаменитый художник

– Казимир Малевич. Он просто закрашивал клеточки. Первую, вторую, десятую, сотую, четыре тысячи пятьсот девятую…

Заниматься уроками под истерику маленького сопливого изверга было невозможно. Салим закрыл тетрадь, подошел к большому столу, накрытому старой желтой клеенкой, купленной еще при отце.

– Ну, чего тебе?

Стас рыдал, запрокинув голову назад и размазывая зелено-желтые слезы по щекам ладошками. Салим глянул на рисунок, все понял. Фыркнул:

– Делов-то, блин!

Вышел на кухню, принес салфетку, промокнул зеленое солнце, промыл кисточку.

Увидев новое, желтое солнце, Стас успокоился.

– Хо-ошоо…

– Буш орать, получишь по мозгам, – предупредил Салим.

– Не по-учишь! – упрямо нахмурился Стас.

Но особой уверенности в его голосе не было. На всякий случай он проводил старшего брата подозрительным взглядом. Брат вернулся к своему столу, сел, включил свет – за окошком темнело. Открыл тетрадку, склонился. Стас понял, что по мозгам он не получит, во всяком случае на этот раз – точно не получит, – и опять взялся за кисточку. И был вечер.

И была ночь.

И было утро.

И был первый день.

Самый первый день без мамы.

Мама умерла, пока они отдыхали в лагере. Бабушка сказала – от сердечного приступа. Шепотом сказала, чтобы Стас не слышал. Хотя Стас и так спал во время их разговора. Бабушка плакала, обнимала Салима за плечи, называла Санечкой и целовала в макушку. А Салим тупил и отчего-то не отстранялся, хотя ему немного стыдно «нежничать» с почти посторонним, хоть и родным по крови человеком. Это было вчера вечером. Салим не мог думать о том, что было вчера. И вообще о прошлом. И вообще о том, что их с братом жизнь в местечке Осечки под Краснодаром дала такую очередную осечку, что… Единственное, на чем удавалось тупо сосредоточиться, – на маленьких черных квадратиках…

Жизнь прошла мимо. Прошла, равнодушно помахивая сиренево-зелеными ресницами в полосочку и зелено-сиреневой сумкой в клеточку. Прошла, не заметив Вигнати, неприметно сидящей на полосато-клетчатой скамейке детской площадки коттеджного поселка. Жизнь, прошедшая мимо, была яркой и молодой, знакомой Вигнате с самого своего рождения, и звали ее Вероника. Или Виктория. Кажется, Виктория. Вика. Впрочем, какая разница? И как только родители позволяют девочке из приличной семьи наряжаться и краситься таким диким образом? Вера Игнатьевна поджала губы со следами тщательно выщипанных усиков и стряхнула пепел в пасть китчевой оранжевой лягушке. Впрочем, чего ожидать от родителей шестнадцатилетней соседской вертихвостки, если все вокруг такое же дикое, даже мусорница-жаба на детской площадке? Мир сошел с ума. Жизнь прошла мимо, а мир сошел с ума. Это надо признать, с этим надо смириться и с этим ничего не поделаешь.

На площадке, несмотря на солнечный августовский день, никого не было. Даже голубей. Вера Игатьевна извлекла из пачки вторую сигарету. Но курить не стала, а положила ее на скамейку рядом с телефоном. Телефон молчал. Сигарета тоже. Вера Игнатьевна – тем более. Они сидели втроем на скамейке и молчали.

Детская площадка была совсем небольшая. Слева – два сооружения для юных скалолазов: горки под башенками, лесенки, перекладины, под горками – два домика-шара с треугольными окошками. Справа – качели и металлический пенек, на котором сто лет назад торчала карусель. Почему ее сейчас нет?

Когда-то давно Вигнатя приводила сюда внучку Еву. Иногда сама, иногда – вместе с няней. Однажды какая-то чужая девочка, кажется, не Вика, но по возрасту так же чуть старше внучки, раскрутила карусель, и та несильно ударила Еву в плечо. Евка от обиды громко расплакалась, а чужая девочка от испуга – еще громче. И это было счастье, настоящее счастье. Только в тот момент они все не знали этого. Успокаивали девочек, ругали нерадивых нянек и себя заодно. Нянек – больше, себя – меньше, а потом и девочек: «Вы уже большие, должны сами быть внимательнее!», а потом опять нянек… Это было счастье – самое-пресамое настоящее! Словно вчера это было… Вигнатя улыбнулась, но улыбку тут же сменили слезы. Того чудного дня уже не вернуть… Ни-ког-да, никогдашеньки…