Библия, которую читал Иисус - Страница 36

У евреев есть обычай вспоминать слова Екклесиаста один раз в году, в Праздник кущей. Живя в Чикаго, я наблюдал, как семьи, селившиеся вдоль северного берега озера Мичиган, возводили палатки во дворах своих коттеджей и там вкушали пищу и вспоминали события, относящиеся ко времени странствия их предков по Синайской пустыне. В разгар этой церемонии руководитель празднества поднимался на ноги и читал вслух всю книгу Екклесиаста в качестве напоминания о том, что нельзя полагаться на успех и благополучие.

Быть может, нам всем следует ввести обычай такого ежегодного чтения. Особенно это было бы полезно нам, американцам, живущим в кондоминиумах и коттеджных поселках, посреди изобилия земного царства, уверенным в вечном торжестве капитализма и надежно укрывшимся за ядерным щитом. Дж. Паркер назвал книгу Екклесиаста «единственной книгой Библии, которая полностью предназначена для возвращения нам чувства реальности».

Для верующих христиан эта книга также служит надежным компасом. По временам и мы чувствуем, как вера угасает в нас, как привычные ответы уже не способствуют решению загадки бытия. Мы впадаем в депрессию, испытываем отчаяние, скуку, безразличие. Иногда наступает другая крайность, и мы идем на поводу у той блаженной «духовности», которая сулит нам счастье и здоровье. Бывает и так, что мы, напротив, навязываем себе духовный аскетизм, отвергая радости пищи и питья, отдыха и любви. Екклесиаст противостоит всем этим опасным тенденциям, предлагая нам суровое решение, лишенный иллюзий реализм. Вечность заключена в наших сердцах, но бремя богов давит на наши плечи.

Разумеется, вся весть Писания не сводится к книге Екклесиаста. Здесь ничего не сказано о завете, здесь нет чудесных историй Божественного вмешательства, нет и обещания конечного избавления. Проповедник ограничил свое зрение достаточно узкой перспективой, он говорит лишь о том, что видит вокруг себя. И все равно книга кончается призывом:

Некоторые комментаторы рассматривают последнюю главу как хвалебный гимн, к которому автор хитроумно привел нас, обойдя все ловушки. Другие вообще считают эту главу позднейшим дополнением, состряпанным писцами, которых напугал чрезмерный радикализм этой книги. Я же представляю себе усталого старика, похожего на Соломона — человека, который усердно искал разгадку бытия. В начале главы 12 он рисует поистине шекспировскую картину старости. И теперь, отягощенный ошибками и сознанием своей смертности, он говорит со вздохом: «Лишь одно важно: постарайся посреди этого бессмысленного и суетного мира не забыть своего Создателя».

Философ Людвиг Витгенштейн пишет: «Верить в Бога — значит понимать, что явления этого мира еще не составляют сущность всего. Верить в Бога — значит понимать, что в жизни есть смысл… И этот смысл заключен не в самой жизни, но вне ее». Давид и другие авторы псалмов подбирали каждый кусочек своей жизни, чтобы почтительно представить его Богу. Проповедник поступает иначе: он распыляет и труд, и удовольствие на элементы и заходит в этом процессе столь далеко, что уже не в состоянии собрать их вновь воедино. Он снимает один слой за другим и вот уже наткнулся на пустоту. И тогда звучит предупреждение для тех, кто еще может ему последовать: помни своего Создателя, бойся Бога.

Писатели–экзистенциалисты придумали выражение «скачок веры», описывая разрыв между нашими культурными предпосылками и верой в трансцендентное. Те из них, кто сохранял связь с религией, находили родственную душу в Кьеркегоре, поклоннике Авраама, Иова, Давида и прочих рыцарей веры, сохранивших ее вопреки всем сомнениям, вопреки даже фактам, которые могли бы разрушить ее. Один из экзистенциалистов напомнил мне рассуждения математика и философа XVII века Блеза Паскаля, который также сражался с ощущением бесцельности бытия. Паскаль утверждал, что вера иной раз напоминает пари. Он говорил приятелям: «Если я верю в Бога и жизнь после смерти, а вы нет, и в итоге окажется, что Бога не существует, мы оба останемся в проигрыше. Но если Бог есть, вы все равно окажетесь в проигрыше, а я выиграю». Полагаю, проповедник одобрил бы такой подход.

Вопль, звучащий в конце этой книги, — отнюдь не торжествующее «Говорил же я вам!» Скорее это последний вздох необычайной личности, посвятившей свою жизнь поискам всех мыслимых альтернатив. Я различаю в этом вскрике интонацию «Клубка змей» Франсуа Мориака и «Силы и славы» Грэма Грина: ту усталую и разочарованную интонацию, которой окрасилось наше столетие. Если вы попали в ловушку видимого мира и не желаете более ничего видеть, холодная логика приведет вас к осознанию бессмысленности бытия и отчаянию. Наш путь превратится, по словам Марка Твена, в «печальное паломничество, в отчаянное скольжение из вечности в вечность». В конце своей книги Екклесиаст призывает нас: «Постарайтесь как–нибудь совершить этот скачок веры, ощутить присутствие Бога, и тогда в один прекрасный день жизнь обретет смысл. Наступит субботний отдых для вечности, заключенной в наших сердцах, и бремя богов ляжет на плечи воскресшего человечества легкостью бытия».

Если взять в руки Библию, принадлежащую даже самому усердному читателю Писания, посреди книги обнаружится ряд страниц с чистыми, не захватанными руками полями — явное свидетельство того, как редко раскрывается эта книга на текстах ветхозаветных пророков. Хотя семнадцать книг пророчеств составляют примерно пятую часть всего объема Библии, ими, как правило, пренебрегают. Почему? Я задал этот вопрос группе студентов, и один из них попытался как–то выразить общие ощущения: «Пророки какие–то неистовые, странные, и потом все они говорят одно и то же». Размышляя над этим ответом, я понял, что юноша затронул проблему, которая смущала меня многие годы и препятствовала изучению пророков.

Да, неистовые — это чувство осталось у меня с детства, после того как я побывал на «пророческих собраниях». Огромные плакаты, развешанные над кафедрой проповедника, кое–как сшитые белые простыни с изображением монстров, не снившихся и научной фантастике, — по большей части это были видения Даниила и Апокалипсиса. Ораторы, дотрагиваясь концом длинной указки до многочисленных глаз, рогов и когтей, объясняли значение каждого элемента. Странные это были люди — пророки. Джек Майлс отмечает: «Три величайших пророка — Исайя, Иеремия и Иезекииль — могут восприниматься как представители маниакального, депрессивного и психотического пророчества, но мы не располагаем примерами спокойного, здравого, разумного прорицания».

Сбивает с толку? Еще как. На любом пророческом собрании у каждого участника была собственная теория относительно того, сколько месяцев нам, христианам, предстоит страдать в пору испытаний и где сейчас, в тот момент, когда мы тут беседуем, подрастает Антихрист. Когда организовывался Европейский рынок, все лихорадочно оживились — вот оно, чудище десятилапое! Однако затем волнение слегка улеглось, когда к Сообществу присоединились одиннадцатый и двенадцатый член.