Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура - Страница 9

Сохранилось два рассказа о его жизни и путешествиях, один анонимный, а другой – пера монахини, его родственницы, которая записала его воспоминания в последующие годы.

Уже в старости он описан как «совершенный в милосердии и мягкости», однако «внешность у него была величественная и ужасная для тех, кто ему перечил». В юности он, вероятно, производил такое же впечатление на не столь возвышенные души, поскольку в возрасте восемнадцати лет сумел уговорить отца, брата и сестру вопреки их желанию предпринять с ним дальнее путешествие в Иерусалим (невольно напрашивается вопрос, как сопротивлялась этой идее его мать, но об этом хроника умалчивает). Когда он взялся убеждать отца стать паломником и «отречься от мира», король отказался по вполне естественной причине, дескать, было бы «противно всему человеческому» оставить жену вдовой, детей – сиротами, а дом в запустении. Но настойчивый Вилибальд утверждал, что любовь к Христу должна быть превыше всех естественных привязанностей, и отец, «наконец убежденный беседой с говорящим истину сыном», согласился поехать. Решение стало для него роковым, поскольку король умер в пути еще до того, как паломники достигли Рима, и был похоронен в Лукке в Тоскане. В Риме заболел брат, но Вилибальд, оставив недужного на попечении сестры, в 721 г. продолжил свой путь в Палестину.

В любой данный период градус религиозных страстей в самой Англии можно определить по реакции путника, когда он впервые видит Иерусалим. В пылкие Средние века одни плакали, другие молились, третьи падали на колени и целовали землю. Марджери Кемп, фанатичку XV в., так переполнили чувства, что «она была готова упасть на заднее место», но спутники вложили ей в рот пряности, чтобы ее оживить. И действительно, в каждом месте, памятном тем или иным эпизодом из жизни Христа, эта паломница так склонна была «плакать и рыдать», что «ее товарищи не желали пребывать в ее обществе»⁸. Позднее, после Реформации, любящие приключения елизаветинцы, ученые и купцы XVII столетия и хладнокровные скептики века XVIII могли даже не заметить поворота дороги, с которого открывается вид на Иерусалим. Викторианцы вернулись к средневековой пылкости и были склонны к слезам, благоговению и возвышенным мыслям.

Возможно, Вилибальд задал тон средневековым английским путешественникам, поскольку не нашлось ни одного, на кого увиденное не произвело бы большее впечатление. «Было ли место, видевшее чудеса Господни, – говорится в его хронике, – на котором Вилибальд, человек Божий, не запечатлел свои поцелуи? Был ли алтарь, не вызвавший его слез и вздохов?»

Чувства его были столь пылки, что за несколько лет, проведенных в Святой земле, он четыре раза побывал в Иерусалиме. В промежутках он посетил все обычные места, представляющие интерес для верующих, и одно необычное – церковь на горе Табор, посвященную разом Иисусу, Моисею и Илии. Он без удовольствия выпил кислого овечьего молока, заметил про удивительных местных овец, дескать «все одного цвета» (были ли английские овцы в VIII в. пестрыми или двухцветными?), а однажды на равнине, поросшей оливковыми деревьями, повстречал льва, который ужасно рычал, но когда к нему приблизились, «поспешил в другую сторону».

Иногда он странствовал один, иногда в обществе семи не названных по именам соотечественников. Однажды всех восьмерых арестовали и заключили в тюрьму сарацины. «Тогда горожане приходили на них посмотреть, так как были они молоды и красивы и одеты в добрые одежды». Когда их привели к королю сарацин, он спросил, откуда они пришли, и получил в ответ: «Сии люди пришли из западной страны, где никогда не садится солнце, и мы не знаем земли дальше их, но только воду». По всей очевидности, не сочтя такое происхождение преступлением, король ответил: «Тогда зачем нам их наказывать? Они не согрешили против нас. Отпустите их и дозвольте им уйти».

Для каждого путешествия за пределы определенного для паломников маршрута требовался пропуск от халифа, получить который было не просто, поскольку в одном случае Вилибальду и его товарищам не удалось найти суверена, «так как он бежал из своего королевства». Это был тот самый эмир аль-Муменин, который ранее выпустил англичан из тюрьмы. Возможно, он был слишком терпим к неверным, и это пришлось не по нраву его поданным.

Вилибальд посетил Тир и Сидон, Антиохию и Дамаск, Константинополь и Никею, прежде чем, наконец, отплыть на Сицилию и в Италию, где некоторое время провел в Монте-Кассино – всего через десять лет после отъезда из дому.

После Вилибальда надолго воцарилось молчание, поскольку эпоха не способствовала сохранности манускриптов. На протяжении IX и Х веков, когда мусульманская цивилизация достигла расцвета в искусстве сохранять как мир, так и свою власть в этом мире, Европа погрузилась в самый темный период Темных веков. Бал правили варварство, жестокость, упадок нравственности и культурная апатия. Ни света, ни вдохновения не исходило из Рима, где церковь оказалась в руках лиц, описанных великим историком папства Цезарем Баронием как «чудовищные люди, развращенные в жизни, лишенные нравственности, бесконечно распущенные». Люди меча, не сдерживаемые ни устоявшимся законом, ни сильными правителями, подвергали опасности жизнь всех и каждого. В Англии разорители-даны жгли и убивали везде, где бы ни появлялись. И только король Альфред на юго-западе острова оказывал им доблестное сопротивление. Видя разорение повсюду, люди отвращались от мирского и в отчаянных поисках безопасности десятками уходили в монастыри или отправлялись искать порога небес в Святую землю. Западную Европу эпидемией охватила религиозная истерия, в результате которой считалось, что 1000 год принесет с собой конец света. Спеша к месту искупления человека до того, как настанет мгновение Страшного суда, «орды» (по выражению некоторых хронистов) спешили в Святую землю, и многие оттуда так и не вернулись. Одни умерли от голода, другие – от болезней, третьи – от рук мародеров-арабов, четвертые погибли на море в результате бурь, кораблекрушений или нападений пиратов. Только удачливые или хорошо обеспеченные возвращались живыми.

Крайне образный и красочный рассказ о массовом паломничестве, имевшем место предположительно в 1064 г., включил в свой труд в остальном обстоятельный историк Флорентий Вустерский, чья хроника была написана в последней четверти XI в., вскоре после того, как случилось данное событие⁹. Он рассказывает, как 7000 человек отправились сопровождать архиепископа Майнцкого и епископов Утрехтского, Бамбергского и Ратисбонского в паломничество в Иерусалим. В пути на них напали сарацины, которые в поисках золота, якобы проглоченного христианами из страха быть захваченными, распяли тех, кого смогли изловить, на земле и вспороли от горла до брюха. Из семи тысяч спастись сумели только две. Хотя в этом злополучном паломничестве англичане как будто не участвовали, рассказ о нем все равно включили в хронику английской истории, и, вероятно, оно было типично для историй о зверствах мусульман, которые ходили в то время, что помогло разжечь лихорадку Первого крестового похода.

Начиная с XI в., коронованные особы и влиятельные епископы, толстые аббаты и ошлемленные бароны присоединялись к простому люду на дорогах в Иерусалим. Олав Трюггвасон, первый христианский король Норвегии, совершил паломничество в 1003 г., герцог Роберт Нормандский, отец Вильгельма Завоевателя, последовал за ним в 1035 г., Элдред, архиепископ Йоркский, который позднее коронует Вильгельма Завоевателя, поехал в 1058 г. с «такой пышностью, какой никто до него не выказывал»¹⁰.

В то же десятилетие эрл Свен, бесчестный старший брат Гарольда, короля Англии, отправился в Иерусалим в искупление своих многочисленных грехов и умер по пути домой в Константинополе приблизительно в 1055 г. Его карьера представляется необычайно бессовестной даже по меркам XI столетия¹¹. Начал он с соблазнения Эдвиги, аббатисы Леоминстера, которую приказал «привезти к себе и держал ее, сколько ему было угодно, после чего отпустил восвояси». Не столько сам акт соблазнения, сколько то, что его жертвой пала невеста Христова, шокировал его соотечественников, которые объявили Свена вне закона. Он укрылся в Дании, но, по всей видимости, нисколько не изменился, так как неким новым преступлением «погубил себя у данов». Когда ему дозволили вернуться на родину, чтобы молить об отмене приговора, он немедленно убил своего кузена, эрла Бреона, который получил часть земель Свена и которого Свен уговорил встреться с ним на условиях перемирия. И опять же новое наказание было вызвано не столько убийством, сколько нарушением перемирия. Хотя он был старшим сыном эрла Годвина, регента королевства, его объявили «нифингом», то есть человеком без чести, поставив в самое низкое положение для мужчины, известное в саксонском обществе. И вновь он нашел убежище на континенте, но в следующем, 1050 году был привезен домой и получил прощение. Ему даже вернули титул – весьма опрометчивый поступок, учитывая его репутацию, хотя, возможно, мотивированный какой-то фазой в путаных соперничествах саксонских вождей, разлад между которыми скоро расчистит путь Вильгельму Завоевателю.