Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 4 - Страница 149

— Добавлю от себя десять пудов! — сказал Ломидзе. — В разное время. Итого один вагон и тридцать два пуда! Я полагаю хватит…

(Бурные аплодисменты. Крики: «Хватит, хватит!»)

— Не хватит! — крикнул я. — Еще двадцать пудов! На рыбалке! И в кино! И дома!

— Итого один вагон пятьдесят два пуда! — крикнул Ломидзе. — Вполне достаточно, чтобы отправить на курорт человека! (Смех. Аплодисменты.) Итак, дорогой Петя, поезжай! Отдохни там хорошенько! Но смотри не пережарься — там будет жарко! Очень жарко!

Я тоже встал и крикнул: «Ура!» Мне было как-то странно — и грустно и весело…

— Дядя, — спросил я шепотом, — там очень жарко, в Испании?

— Смотря когда. Сейчас жарко.

— Ты будешь там загорать?

— Может быть, — сказал дядя.

— Дай-ка прикурить, — сказал Сайрио.

Дядя вынул из кармана новенькую зажигалку и чиркнул.

— О, — сказал Сайрио, — зажигалка! А где ты достал кремень?

— Достал! — подмигнул ему дядя. — Кремень и Кремль — очень близкие вещи!

— А где ты будешь там загорать? На пляже? — спросил я.

— Может быть, на пляже. А может быть, и не на пляже… Может быть, просто на койке…

— Если ее вынести на солнце?

— Ну да…

— Я думал, ты будешь все время ходить в атаки…

— Я и буду ходить в атаки.

— Ты загоришь в атаках? А где ты достал зажигалку?..

— То-ва-ри-щи! — Это кричал папа. — Товарищи, прошу слова!

— Слово для доклада имеет великий молчальник! — сказал Ломидзе.

Все посмотрели на папу.

Мой папа встал. Сначала он подмигнул дяде, а потом стал говорить. Я никогда не слышал, чтобы папа так долго говорил. Это была целая речь.

— Да, я великий молчальник! — сказал папа. — Я умею молчать… Но сейчас я скажу! Я скажу!.. Вон тот человечище, вон тот, который сидит рядом с моим сыном… Вы знаете, что это за человек? Это великий рассказчик! Я великий молчальник, а он великий рассказчик! Почему? Потому что он покоряет людей! Своими рассказами! Он даже врагов покоряет! О, это страшный человек! Сейчас я расскажу! Это было давно, в восемнадцатом году… Мы еще не были с Машей женаты… (Папа обнял мою маму.) Маша была моей невестой, и Петра я уже знал, но плохо… И однажды он покорил мое сердце! Знаете чем? Сейчас я расскажу! Мы шли втроем через линию фронта… Маша, Петр и я… В восемнадцатом году… Почему?.. Подробности не имеют значения! Но мы нарвались на белый патруль! Нас повели в штаб. Там на нас стали орать. Белые офицеры. На Машу. На меня. И на Петю. Они хотели нас расстрелять! Но это к слову, подробности не имеют значения… Вы знаете, что стал делать Петр? Он стал показывать фокусы…

— Какие фокусы? — спросил я.

— Это неважно! — Папа махнул рукой. — Подробности не имеют значения! Он стал рассказывать про свою бабушку…

— Про мою мать? — спросила бабушка.

— Про свою бабушку-графиню! — крикнул папа.

— Про какую графиню? — удивилась бабушка. — У нас не было никаких графинь!

Все засмеялись.

— Прошу не перебивать! — Ломидзе постучал по графину вилкой.

— Он стал рассказывать про бабушку-графиню! И про дедушку-графа! Как они умирают у красных! Все чуть не заплакали… И Маша чуть не заплакала! Так это было трогательно… Ты помнишь?

— Помню, помню, как же! — кивнула мама. — Я все помню…

— И нас отпустили! Петя просто всех покорил! Он врагов покорил… Но это подробности, дело не в них… Дело в том, что он великий рассказчик… Я это понял в ту ночь… Если бы не эти фокусы, я бы сейчас тут не стоял! И никого из вас тут сейчас не было бы!

Папа на секунду умолк и опять подмигнул дяде.

— А как он рассказывает о Полярном человеке? А? А об этой штуке? А про этвас? Да что там говорить! Подробности не имеют значения! Хотя все дело именно в них! Именно в них! Я никогда не умел так рассказывать…

— Но ты рассказал прекрасно! — Мама подняла руку. — Давайте споем!

— Давайте споем! — крикнул папа.

Итак, мы остались одни… Дядя уехал! Мы проводили его до платформы в Мамонтовке. До Москвы он поехал вместе с друзьями, а уж дальше — в Испанию — он поехал один. Как он там дальше поехал, я не знаю — об этом он ничего не сказал.

Провожали мы его хорошо, поздно ночью шли мы лесом на станцию к последнему поезду. По дороге мы пели старые революционные песни: «Смело, товарищи, в ногу!», и «Беснуйтесь, тираны!», и «Наш паровоз, вперед лети!», и «Колодники»… И еще другие песни.

А еще мы стреляли. Все стреляли. Даже мама. и я тоже стрелял. Только бабушка не стреляла, потому что она старенькая и не умеет стрелять. И потому, что она не ходила на станцию.

А стреляли мы вот как.

Когда мы шли через лес на станцию, светила луна, было очень светло и тихо. Мы шли по безлюдной дороге, и пели, и смотрели на звезды и на луну, и вдруг я увидел на дереве змея. Маленького бумажного змея на дереве! Я его первый увидел. Он висел высоко-высоко, над самой дорогой, на верхушке дерева. Со мной была винтовка, и я сказал:

— Надо этого змея сшибить!

И дядя сказал:

— Сшиби!

Я прицелился и выстрелил. Но в змея я не попал. Чего уж там врать — не попал, да и все! Мне просто не повезло.

А Ломидзе сказал:

— Сейчас я его тебе сшибу! — и достал из кармана револьвер.

Мама сказала:

— Бросьте! Как вам не стыдно! Действительно, дети!

А Ломидзе сказал:

— Тряхнем стариной! Становись!

И папа тоже сказал:

— Тряхнем! Подробности не имеют значения!

И тут же достали оружие и стали палить в этого змея. Такая пальба поднялась! Как на войне! Вот было здорово! Змей так и дергался от каждого выстрела на веревке — на своем хвосте, — но не падал.

— Ну-ка, Мария, теперь ты! — сказал дядя.

И мама сказала:

— Ну, так и быть! Чтобы вы успокоились!

Дядя дал маме свой браунинг, мама прицелилась и выстрелила — змей слетел! Потому что мама попала прямо в хвост — в тоненький веревочный хвостик — и срезала его пулей.

— Вот как надо стрелять! — сказала мама.

Дядя обнял маму и сказал:

— Раскрасавица ты моя! Ворошиловский стрелок!

А Ломидзе поцеловал маме руку.

Я радовался больше всех. Я никогда не думал, что мама так хорошо стреляет! Вот это мама! Молодец моя мама!

Я поднял этого змея, всего изрешеченного пулями, и взял его с собой на память.

Вот как я провожал дядю. Эти проводы я запомнил на всю жизнь. Я вообще хорошо запомнил все это лето. Потому что оно было особенное.

Жили мы в это лето спокойно. Когда дяди долго не было, у нас всегда было спокойно. Никаких приключений не было. Все шло своим чередом. Но это только так, внешне. А внутренне мы все чувствовали себя очень неспокойно. Даже Чанг. Чанг стал нервным, он плохо слушался, а иногда принимался выть по ночам, как настоящий волк. Он переживал разлуку с дядей. Мы все переживали эту разлуку.

Каждое утро я бегал на станцию за газетами. Никогда я не читал столько газет! Читал я их, в основном, с бабушкой. Бабушка всегда любила читать газеты, а с тех пор как дядя уехал в Испанию, бабушка читала их день и ночь. Мы все искали с бабушкой что-нибудь про дядю. Но про дядю ничего не писали. А про других писали — про бойцов Интернациональных бригад. Про таких же революционеров, как мой дядя и его друзья. Это были настоящие герои. До сих пор я помню их имена — Листер, Лукач, Миаха. Бойцы Интербригад приехали в Испанию со всего мира — помогать испанскому народу. Многие из них пробирались в Испанию на свой страх и риск, в одиночку. Они добирались тайком до Франции — кто в пароходном трюме, кто в товарном вагоне, кто как, — а из Франции уже переходили в Испанию через границу. Но все-таки их было мало. И оружия им не хватало. А фашистов было больше. И оружия у них было больше. Фашистам помогали Гитлер и Муссолини — они посылали в Испанию войска, танки, самолеты. Все больше самолетов, все больше танков, все больше войск. Они делали это сначала тайком, а потом и открыто. Они совсем обнаглели! Они заливали кровью испанские города, убивали мирных жителей и детей. Они рвались к столице Испании — Мадриду. Обстановка в Испании была очень тревожной. «NO PASARAN!» — говорили в Испании. Это такой лозунг. Это значит: «Они не пройдут!» Не только в Испании так говорили — так весь мир говорил. Все честные люди.