Библиотека - Страница 9
– Сколько раз я просил тебя не упоминать при мне этого прохвоста. И ту грязную дыру, в которой я родился, – голос рыцаря звучал грозно, но в глазах его не было гнева. Старик Гильом хоть и подслеповат, но мог за это поручиться.
– Сир, ну зачем же вы так отзываетесь о покойном родителе? Ведь он – ваша предтеча. Звено в той славной цепи Жизни, которая, да услышит Всемогущий Господь мои молитвы, никогда не прервется. Разве вам не было бы обидно, если бы ваше возлюбленное чадо хулило память о вас столь дерзкими словами?
– Возлюбленное чадо? – рыцарь усмехнулся. Жеребец под ним нетерпеливо перебирал ногами. – Где же ты видел, книжный червь, чтобы возлюбленных чад выгоняли из-под родного крова? Гнали от очага прочь, как кухарка гонит безродного пса от бадьи с помоями? Говори, старик, да не заговаривайся! Покойный родитель лишил меня всего: замка, наследства и титула! И все ради сына этой жалкой потаскухи, чье имя я не могу произнести без отвращения!
– Смею напомнить вам, сир, – теперь Гильом подъехал к рыцарю вплотную и говорил тихо, почти вкрадчиво, – что эта, как вы ее называете, потаскуха, была его законной женой.
Рыцарь вскипел.
– Ну и что? А разве моя матушка до этого не была ему законной женой?
– Сир, ваша матушка скончалась. Это произошло спустя полтора года после того, как ее супруг выступил в числе тысячи славных дворян во Второй великий поход против неверных.
– Что с того, Гильом?
– Сир! Неловко повторять, но графиня Изабелла, мир праху ее, отдала Богу душу, пытаясь родить дитя, которое оказалось для нее слишком большим. А дети, позвольте заметить, не рождаются спустя полтора года после ночи, проведенной на ложе с законным супругом. Науке такие случаи неизвестны. Правда, ученые мужи говорят, что на Востоке водятся огромные ходячие горы. Их уши напоминают хоругви, а зубы торчат изо рта на четыре локтя. Между зубов у них растет огромная мягкая рука без костей, и называют этих диковинных существ элефантами… Так вот, элефанты вынашивают плод долгих четыре года, потому что детенышу надо набрать силы еще в утробе матери…
– Что ты мне голову морочишь, пес? – вскричал рыцарь.
– Я хочу сказать, сир, что вовсе не та особа, чье имя вы не желаете произносить и даже слышать, была потаскухой…
– Закрой свой гнусный рот, старик – или я набью его землей. Но прежде я отрежу твои поганые уши и нос!
– Мой господин! За то время, что мы добирались сюда, вы угрожали сделать это столь часто, что будь я хоть с головы до ног покрыт ушами, все равно стал бы уже гладко оструган, как полено, из которого столяр режет ножку для стула. К тому же – ваш верный пес Гильом Каль, лишенный слуховых приборов, коими снабдила его природа, никогда больше не смог бы услышать ваш сладчайший голос.
Рыцарь усмехнулся.
– Хорошо! Я отрежу твой хитрый лживый язык, дурень Гильом! Чтобы ты не смел больше вести хулительные речи о моей матушке, графине Изабелле де Ферран.
– Сир! Вам могло неверно показаться, что я непочтителен к памяти вашей достойной матери, но, поверьте, сир, это не так! Я лишь излагаю точку зрения вашего отца, графа Филиппа де Феррана, которую сам почитаю глубоко ошибочной. Коли я принял бы его сторону, я бы остался у него в услужении и был бы, наверное, воспитателем нынешнего хозяина родового замка Ферранов, кавалера де…
– Довольно! – сухо сказал рыцарь. – Ты сказал не более, чем думал. Прости мне мою горячность. Наверное, я зря жалуюсь на судьбу. Ведь мне досталось не такое уж плохое наследство. Букефаль, доспехи, четыреста золотых в кошеле, расшитом руками покойной матушки, да еще жалкий ворчливый пес, чьи зубы поредели от старости.
– Сир, – седоволосый склонился в почтительном поклоне, – мои зубы знали мясо и кровь врагов рода де Ферранов.
Рыцарь понял, что зашел далеко.
– Не таи зла, старик! Посмотри лучше, что ждет нас впереди, – он указал рукой в тяжелой кольчужной перчатке на две одинаковых горы, высившихся вдали.
– Эти горы подобны сладчайшим персям юной девы, ожидающей в томлении своего господина, – с улыбкой сказал Гильом Каль.
– Ну так и положим на них хозяйские длани! – воскликнул рыцарь, трепля уши своего коня. – Вперед, Букефаль! – он тронул шпорами жеребца, и тот взял с места размашистой рысью.
– Видит Бог, от девства я не жду ничего хорошего, – пробормотал седоволосый. – По мне лучше грешные трактирщицы да смазливые кухарки с дитем в подоле. А уж хозяйская кружевница Бьянка, прости Господи! Вот была искусница! Покойный господин Филипп не зря жаловал ее прелести! А верным псам достаются самые жирные куски с барского стола… – он вздохнул, вспоминая лучшие времена, и тронул поводья. – Вперед, Красотка! Негоже нам идти против природы: не ты должна бегать за крупом Букефаля, а он – за твоим.
На этом месте сон оборвался сдавленным криком. Его же собственным криком. Оскар долго не мог понять, что именно его встревожило. Что? Ведь была какая-то причина?
Да, это был тот самый рыцарь. Теперь картинка показала еще один кусок – видимо, начальный. Но что в нем было необычного? Страшного? Как-то связанного с событиями пятилетней давности?
Он присел на край кровати и закурил, стряхивая пепел прямо на пол. Все равно ему не уснуть до рассвета. А с рассветом он начнет что-нибудь делать. Убираться, например. Почему бы не устроить сегодня генеральную уборку? Почему бы не перестирать все грязное белье, сваленное кучей в углу ванной? Почему бы не отжаться двести раз подряд?
Почему не сделать что-то такое, что заставило бы хоть ненадолго забыть о том смутном чувстве тревоги, преследовавшем его последние дни?
Он курил и мысленно прокручивал в голове те удивительно ясные и четкие картины, которые видел во сне. Он был уверен, что никогда прежде в своей жизни не видел таких ярких и подробных снов. Хотя – может быть, и видел, но забывал сразу после пробуждения. Но сейчас… Сон не оставался сном, он плавно перетекал в реальность.
Он слышал глухое звяканье рыцарских доспехов, низкий гул копыт огромного жеребца, ощущал сладкий запах клевера и пряные ароматы трав, которым не знал названия. Он видел развевающиеся седые волосы Гильома Каля так же хорошо, как сейчас видит алый уголек сигареты.
Но был еще один знакомый образ. Пинт включил обратную перемотку пленки у себя в голове. Так. Вот рыцарь выезжает из леса на луг. Он стоит и ждет, и его боевой конь нетерпеливо прядает ушами. Нет, не то! Так. Из леса появляется Гильом Каль верхом на Красотке. Ну и что? Снова не то. Они болтают о разной ерунде… А может, это и не ерунда, как знать? Но не в разговоре дело.
"Что нас ждет впереди…". Пинт почувствовал, что эта фраза засела в его голове, как рыболовный крючок – в пальце. А что их ждет впереди? Рыцарь указывает на две одинаковых горы вдалеке, своими очертаниями напоминающие женские груди…
Да! Он вспомнил!
"– Правая грудь, – бросил Шериф, заметив, куда смотрит Пинт.
– Простите?
– Я говорю, этот холм называется Правой грудью. А тот, – он махнул рукой в противоположную сторону, туда, где скрытый домами, возвышался второй холм. – Левая.
– Еще одно красивое название?
– Ну да".
Это все было! Как ни трудно в это поверить, особенно сейчас, спустя пять лет, но он был в Горной Долине ДЕВЯТНАДЦАТОГО АВГУСТА. И видел два холма. Не горы, но холмы, удивительно похожие на женские груди.
Пожалуй, верхушки этих гор, видимые рыцарю из-за синего обреза дальнего леса, были в точности такими же, как холмы в Горной Долине.
Вот что его встревожило! Нечаянный визит в собственное прошлое. Этот сон про рыцаря, каким бы странным и фантастическим он ни казался, возвращал его к событиям, которые, впрочем, тоже иначе как странными и фантастическими не назовешь.
Вот она, разгадка! Точнее, до разгадки еще далеко.