Беззвёздная дорога (СИ) - Страница 24

И что же, что нет кораблей — в Пустоте не было моря, чтобы плыть по нему. Было настоящим безумием приходить сюда. Фингон коснулся звёздного фиала у себя на груди. Да, настоящим безумием — но он был здесь. Он слегка посмеялся над собой.

Затем он прыгнул и оказался на нижних склонах ближайшей чёрной горы. Было их три, и центральная, над вратами, была самой высокой и самой жуткой — и это было то место, куда ему надо было попасть. Он хорошо помнил, как тяжело было карабкаться по этим горам пепла и шлака. Тут был путь наверх, но он возник только в силу «счастливой» случайности во время появления Тангородрима: надо было карабкаться, протирая колени, кругом и вдоль, и вверх по склонам двух гор поменьше, рискуя жизнью, идти по узкой полоске железа — по внешнему краю зловещих ворот. Фингону пришлось всё это продумать, когда он был тут в последний раз; ему приходилось всё время оглядываться через плечо — нет ли сторожей и наблюдателей. Но сейчас он знал, что делать.

Серая дорога быстро отступала у него под ногами. Если посмотреть вниз, её всё ещё было видно. Отсюда она уже не казалась такой широкой. Фингон карабкался быстро. Как и раньше, он высматривал сторожей, но никого не было. В тот раз ему не однажды приходилось прижиматься к каменной плите и задерживать дыхание, когда из щели, которую никто, обладающий настоящим телом, не мог бы использовать, появлялась какая-нибудь злая сущность — и бросалась вперёд, резвясь среди гор пепла, перед тем, как отправиться вдаль по какому-то своему жуткому делу. Бóльшая часть этих сущностей были сосущими кровь духами: они служили Морготу с радостью, и царством их была ночь. Но теперь вампиров тут не было. Не было ничего. Не было даже ветра. Раньше ветер был — жестокий ветер, идущий с Севера. Иногда склонов Тангородрима было горячо касаться, но вонючий воздух был морозно-холоден. А сейчас всё это уродливое место казалось только мёртвым — или даже не мёртвым… Ведь даже мёртвые вещи хоть когда-то да жили.

Фингон продолжал карабкаться. Серая дорога то появлялась в его поле зрения, то исчезала, когда его тропинка извивалась то туда, то сюда по крутым склонам горы; она становилась всё меньше и меньше. Посмотрев туда, откуда он пришёл, он видел, как она ведёт прочь, в молчаливое пространство. Он на мгновение остановился. Пропасть была не так далеко. Он мог видеть место, где дорогу пересекало чёрное ничто, и как она снова появлялась после провала. Если напрячь глаза, можно было увидеть даже бледную, тоненькую линию верёвки. Она всё ещё была там. Когда он найдёт Маэдроса, у них будет дорога обратно.

Тут начиналось место, где извилистая, крутая горная тропка, казалась, зашла в тупик: со всех сторон поднимались обрывы. Фингон поставил ногу в изгиб опасной каменной иглы и, подтягиваясь на обоих руках, поднялся вверх и перекинул своё тело на каменную поверхность. В тот раз его чуть не поймали. Из земли вырвалось визжащее, чёрное нечто — всего в десяти милях от него, — и устремилось на Восток. Если бы оно его увидело, то у Моргота для развлечения оказалось бы сразу два внука Финвэ, и Фингону не очень хотелось думать, что стало бы после этого с остальными нолдор. Но существо слишком торопилось, а его самого скрывала тьма. «Пусть так всё зло само себя уничтожит», — шепнул Фингон самому себе.

Отсюда снова стала видна дорога, и ему казалось, что он различает огромную стену за нею. Свет разобьёт её, и тогда… Фингон ещё не отказался от идеи спасти близнецов. Маэдрос может помочь ему убедить их. Если бы их только удалось довести до ворот — может быть, не такова была их судьба, но ведь они всего лишь дети. Конечно, ни один из Валар не может быть так жесток, чтобы отказать им в проходе. Сам Мандос не может быть так суров. И та часть души Фингона, которая уже давным-давно мечтала об исцелении вражды нолдор, подумала теперь: если бы старший сын Феанора вернулся в Валинор с братьями Эльвинг, может быть, некоторые вопросы не стали бы задавать ему с таким негодованием.

Здесь через верх железных ворот проходила железная полоса; по обеим сторонам её охраняли огромные острия. Фингон вспомнил эту жуткую дорогу, но на самом деле она отнюдь не была такой тонкой и такой ненадёжной, как верёвка через пропасть. Он мгновенно пробежал по ней. Теперь он стоял над воротами на квадратной плоской площадке, с которой можно было охранять подходы. Здесь в тот раз был стражник-орк, но он заснул, и Фингону удалось пробраться мимо него. Сейчас его не было. Неужели крепость Моргота совсем пуста?

Фингон в последний раз взглянул на дорогу, на пропасть, на канат, на стену — это был путь домой. Перед ним была тяжёлая тропа. И он не забыл, что на этот раз помощи — той самой помощи — он не получит. Его молитва не дойдёт до Манвэ; Великий Орёл не прилетит к нему. Ему нужно придумать какой-то другой способ спасти Маэдроса от пытки. Но он это сделает. Как там говорят хоббиты? Есть желание — путь найдётся? Желание у него было, и снова и снова он находил путь.

Когда он оглянулся, что-то остановило его взгляд. Далеко у него под ногами, у подножья великих ворот, была какая-то тусклая серая мешанина. Кажется, здесь были пауки. Эта мешанина казалась ему похожей на паутину. Но путь его лежал в другом направлении.

А теперь — последний подъём!

В последний раз, когда Фингон шёл этим путём, в этот момент его стало одолевать отчаяние. Он думал, что может никогда не найти входа, и не знал, что вход ему не нужен. Но теперь у него была надежда, и он стал карабкаться быстрее; хотя он всё ещё был настороже и часто глядел через плечо, прислушиваясь. Даже если тут не было рабов Моргота — и было бы очень глупо быть слишком уверенным в этом — здесь всё ещё была Пустота. Здесь были пауки. Здесь были драконы.

Наконец он добрался до самого высокого места — до плоской площадки под высокой стеной, где стороны центрального пика взмывали скалой. Фингон думал, запрокидывая голову, чтобы посмотреть лучше, что на самом деле он повёл себя глупо: ему надо было бы принести с собой верёвку, а теперь ему, может быть, понадобится вернуться за нею. Но тут же в его голове стало пусто. Ни одной мысли.

Маэдроса здесь не было.

Да, адамантовые цепи были. Фингон видел место, где они были вбиты в скалу. Но пленника здесь не было — никаких следов его, и нельзя было понять, куда его забрали и когда. Не думая, Фингон выкрикнул его имя — и голос поглотило молчание Пустоты. На мгновение он растерялся. Затем отчаяние стало тихо нашёптывать ему. Если не здесь, тогда где? Если не так, тогда — как?

Нет. Фингон не сдастся, не сейчас. Маэдрос был где-то здесь. Фингон видел его мельком, снова и снова, когда шёл по этой дороге через Пустоту. Что-то ведь осталось, что-то можно было найти, и, если дорога кончалась здесь — это было здесь. Царство Моргота не победит его. Он не боялся.

Он взял арфу, ту самую, что была у него с собой в течение всего этого пути, и запел. Это была та самая песня о Валиноре неомрачённом, что он пел на этих скалах Средиземья давным-давно. Фингон вложил в эту песню и звук волн, разбивавшихся о берег, и явление Эарендила, восстающего на Западе, и воспоминание об отважных звуках труб, раздавшихся под Луной.

Но тонкая нить песни тяжело повисла над опустошением, и эхо не вторило ему. Не слышно было голоса, который подхватил бы песню Фингона — а голос его в его собственных ушах звучал ещё тоньше и тише, чем у Фродо, когда тот прервал Фингона у себя на дне рождения. Он попытался петь погромче, и ему показалось, что тишина лишь стала давить на него ещё сильнее. Пустота не проявила никакого интереса к песням о свете. Её не трогала безрассудная отвага труб.

Фингон сел на тёмную, сухую площадку, засыпанную пеплом, скорчился и на какое-то время закрыл лицо руками.

Моргот всегда был изобретателен, когда речь заходила о пытках. Дорога привела его именно сюда. Должен быть какой-то путь. Если не высоты — тогда это должны быть глубины.

Когда Фингон искал своего друга в Ангбанде в Средиземье, пути внутрь не было. Пути внутрь не было потому, что врата были мощными и строго охранялись. Но сейчас охраны тут он не увидел.