Беззвёздная дорога (СИ) - Страница 18
— Я знаю, что ты хочешь сказать! Что они должны идти, и мы тоже должны идти; что мы должны помочь отцу, а они должны погибнуть с честью, встретившись лицом к лицу со злом, с которым они пришли встретиться.
— Это был бы лучший конец, чем тот, который встретил любой из их проклятых братьев, и лучший конец, чем они заслужили! — сказал Элрос.
— Но если они пойдут, — сказал Элронд, — я думаю, что эта война закончится поражением.
Элрос замолк.
— Поражение? Со всеми войсками с Запада, с самими Валар, и с нашим отцом — да о чём ты говоришь? Какое поражение?!
— Снова и снова оказывалось, что Клятва Феанора оборачивается на пользу Морготу, — сказал Элронд. — Ты только подумай об этом! Это цепь зла, и Повелитель Тьмы знает, как её использовать. Конечно, всё зло в конце концов служит ему.
— Их же двое, Элронд, — сказал Элрос. — Два покрытых шрамами старых эльфа не смогут случайно обеспечить поражение всем войскам Запада.
— Я не считаю, что это невозможно, — сказал Элронд, — малое может уничтожить великое. — Он взглянул на брата и затем дёрнул его за ухо. Элрос запротестовал, и Элронд показал ему несколько прядок неловко срезанных волос, которые он не смог снять. — Может быть, наша цель в этой войне одна, — сказал он, — удерживать их здесь.
— Тебе легко говорить, — мрачно сказал Элрос.
— Нет, — сказал Элронд, — на самом деле не так уж легко.
Оба мальчика некоторое время молчали. Фингон увидел какое-то движение и взглянул на дверь. Там молча стоял Маглор. Теперь в его волосах показалась белая прядка — от шрама, который он получил в Дориате. Он действительно казался старым. Его взгляд остановился на Элросе с его отрезанными волосами, и его глаза стали печальны. Фингону показалось, что в двери за ним появилась какая-то тень. Может быть, и Маэдрос был там? Это были они оба?
— Эта дурацкая клятва, — наконец сказал Элрос очень тихо. — Они должны нарушить свою клятву. Они давно должны были её нарушить.
— Наверное, они никогда не должны были её давать, но теперь уже слишком поздно, — сказал Элронд. — А нарушить её они не могут. Они призвали в свидетели Единого — никто не может их освободить.
— А я скажу, что они теперь должны её нарушить! — сказал Элрос.
— Да кто ты такой, чтобы так говорить?
— Я — дитя Илуватара, — сказал Элрос. — Этого разве недостаточно? Если им нужна весть от Единого, то любой может им её принести. Все это знают. Они должны нарушить свою клятву и принять последствия.
— Даже Вечную Тьму?
— А что, они её не заслужили?
— Пожалей их, Элрос!
— Почему? — сказал Элрос. — Они нашу мать пожалели?
Элронд на некоторое время замолк. Наконец, он сказал:
— Конечно, никто не нуждается в жалости более, чем безжалостные.
Элрос фыркнул и ничего не ответил. Фингон посмотрел в дверь. Маглор всё ещё стоял там. Он не сдвинулся с места. Стоял ли Маэдрос у него за спиной? Действительно ли там были оба?
Наконец, Элрос сказал:
— Я всё-таки думаю, что они должны нарушить свою клятву.
— Вот это действительно — тебе легко говорить, — сухо сказал Элронд.
— Я всё равно так думаю, — сказал Элрос, — или я думаю, что можно просто лечь и умереть, и нашему отцу тоже, и пусть нас сожрут драконы. Вот что я думаю. Поскольку если Всеотец таков, что хочет, чтобы такая клятва соблюдалась, то нам всем нужно бояться чего-то похуже, чем Моргот.
— Элрос! — воскликнул Элронд; он был почти так же шокирован и так же упрекал Элроса, как и Фингон про себя. Неужели его двоюродные братья воспитали мальчиков так, что они способны на такие дурные речи? Однако стоявший у двери Маглор тоже, казалось, пришёл в ужас.
Элрос рассмеялся, и если ему и было стыдно, то совсем немного.
— В конце концов, я дитя Людей, — сказал он.
— С тобой просто невозможно разговаривать, — сурово сказал Элронд; но он ещё не был Элрондом Мудрым, который прожил две Эпохи этого мира, и суровость его была не очень убедительна. Так что брат его только рассмеялся. Элронд вздохнул и потянулся за кинжалом.
— Если ты, то тогда и я, — сказал он. — Помоги-ка мне. Ты выглядишь ужасно.
— Не буду, — сказал Элрос. — Ведь твои волосы тебе нравятся. Оставь, как есть!
Братья начали спорить, хотя и не очень серьёзно. Маглор в дверях слегка улыбнулся — лишь тень улыбки пробежала по его губам, и она казалась такой неуместной на лице, столь привыкшем к скорби — и отвернулся. Всё-таки за спиной у него никого не было (если только Маэдрос не стоял там и уже не ушёл). Фингон внезапно подумал о своей дороге. Он был бы рад постоять тут ещё немного — ведь тут не было пауков и зловонного тумана. Добродушная ссора братьев напомнила ему о собственной семье; несмотря на внешний вид, своим здравым смыслом Элронд был больше похож на Тургона, и если у кого-то из них было что-то похожее на живой, отважный дух Элроса — это был он сам, Фингон.
Он хотел бы побыть здесь ещё. Но дорога вела дальше.
За простой маленькой комнаткой зловонный туман, казалось, рассеивался. И снова серая дорога была пуста. Фингон с ненавистью посмотрел на неё.
— Ты должен был нарушить свою клятву, — сказал он. — Любой мог бы сказать тебе об этом, а то бы ты и сам мог бы догадаться. Ты должен был нарушить свою клятву до того, как всё дошло до этого — и смириться с последствиями. Ты должен был бы предстать перед судом, которого ты заслужил. Тот, кого я любил, понял бы это.
Молчание ни о чём не спросило его. Вместо этого оно кое-что ему предложило.
Фингон обернулся. Дорога за ним была так же пуста, как и дорога перед ним; две бесцветных ленты, лежавшие в бессветной ночи. Фингон коснулся звёздного фиала, который был спрятан у него на груди. Тогда обратно? Он искал того, кого любил — но этот Маэдрос — если он вообще когда-то существовал — был утрачен до того, как он пришёл сюда. Может, это и есть те последствия, которых он заслужил? Что же это, если не справедливость?
Обратно к вратам? Вернуться одному?
Фингон сделал шаг назад — туда, откуда он пришёл. Затем другой.
Тут он остановился.
— Кто нуждается в жалости более, чем безжалостные? — спросил он тьму.
Ответа не было. Фингон повернулся и снова посмотрел вперед. Трудно было увидеть разницу. Дорога казалась одинаковой позади и впереди.
— Но как же близнецы, Маэдрос! — сказал он. Может быть, ему вернуться назад в Дориат и найти там те две потерянные души? Может быть, он, по крайней мере, может спасти их от этой участи?
— А ты бы вернулся назад, если бы мог? — сказал он.
Он вспомнил несчастный голос, который звал — Элуред, Элурин — и надеялся, что он знает ответ.
Но всё-таки он так и не мог решиться. Он мог бы стоять тут вечно.
И тут внезапно возникла вспышка того же безжалостного света, который некогда открыл перед ним во всём своём ужасе всю мерзость Тьмы. Фингон закричал и закрыл глаза. Смотреть было больно. Но он увидел призрачный отпечаток того, что было перед ним — и это было нечто худшее, чем-то, что было раньше. Теперь серая дорога шла через воронку паутины, которая сплеталась в сеть ночи во всех других направлениях — сеть, заполненная тысячами пауков, гораздо больше его самого. И через паутины огненными челюстями прорывалось нечто гораздо худшее, нечто…
Фингон заставил себя открыть глаза. Тьма была не везде. Алое пламя вспыхивало в тенях, и за ним, и над ним он увидел пару светящихся глаз — глаз дракона.
У него было время только понять, что эти глаза тоже его увидели. Затем дракон бросился на него в облаке алого огня.
Фингон бросился в сторону за мгновение до того, как огненный шар пал на дорогу, где он стоял. Серая полоса горела и трескалась с чудовищной вонью. Фингон снова вскочил на ноги. Он стоял на тёмном ничто. Дракон снова вперил в него свои золотые глаза. Лук или кинжал? Лук! Фингон положил стрелу на тетиву и выстрелил. И ещё раз, и ещё — и все они бессильно отскакивали от брони чудовища. Оно распахнуло челюсти. Внутри жило алое пламя. Фингон бросился навзничь и огненный взрыв прошёл прямо у него над головой.