Безымянная могила - Страница 25

- Не морочу я тебе голову. - Дидим отодвинул пустое блюдо. - Брата моего зовут Фомой, он уверовал в Иисуса, потом ушел в Индию. Я же служил в Иерусалиме чиновником, жил по законам древней веры. Но брат мне - все равно брат.

- Вас не поймешь. Один - богач, другой - беднее последнего нищего. Один - богатством гордится, другой - нищетой. Твердите, что надо быть вместе, надо любить друг друга. А сами злобой друг к другу исходите.

- Страхом. Не злобой, а страхом.

- Страх и рождает злобу, потому что не может человек любить того, кого боится. Я, например, ненавижу ночь, потому что боюсь ее. Состарилась вот, а засыпать боюсь. Вы же - дня боитесь.

- Может, ты и права...

Они замолчали. Темнота вокруг полна была шорохами.

- Так ты говоришь, это - дом Иуды? - тихо спросил Дидим.

- Вижу, все ж сильно интересует тебя этот дом, - хмыкнула старуха.

- Говорили мне о нем в Иерусалиме.

- Давно это было. Младшенький мой еще на руках у меня сидел, а теперь вон - лысеет уже. Дом долго стоял пустой; говорят, выстроил его какой-то торговец коврами, у него много было домов повсюду, в этом он жил редко, только когда случалось в Дамаск наведаться. Слуг у него было - целая армия. Потом продал он дом человеку по имени Иуда, но человека того никто никогда не видал.

Говорят, жил он в деревне Кокеб, а к старости собирался сюда перебраться.

Потом появились Симон с Марией, это они здесь живут, к ним братья ходят. Не знаю, владеют ли они этим домом или снимают его. Но все говорят: это дом Иуды. И что Иуда купил его тайно, для братьев. Как потом Анания, которого убили, потому что он деньги, вырученные от продажи земли, хотел отдать братьям. - Старуха замолчала, глядя в темноте на Дидима. - Может, ты и есть Иуда?

- Мое имя Дидим, я служил чиновником, денег у меня никогда много не было, хватало только на семью, чтобы не терпеть нужды.

- Слишком много тут непонятного, чтобы я тебе просто так поверила.

Постучался в дом, на ночлег попросился, я отказала, а ты отдал мне свой кошелек. Так даже иудей с иудеем не поступает. Особенно если у него денег немного.

- К чему ты клонишь-то?

- Ни к чему я не клоню. Сидишь, смотришь на дом, где сейчас братья молятся.

Деньги мне отдал, чтобы я тебе доверяла. Ничего я о тебе не знаю, так же как Иуду тут не видела никогда, а все-таки дом - дом Иуды. Может, Иуды этого и не было, только имя его зачем-то понадобилось. Может, и деньги принадлежали не Иуде, а братьям...

- Те деньги, что я тебе отдал, - мои.

- На них не написано, чьи они. На деньгах никогда не написано, чьи они на самом деле.

Они снова замолчали. Осторожно шуршал вокруг вечер, переходя в ночь.

- Ты чего не ложишься? - спросил Дидим.

- Говорю же: боюсь я темноты, ночи боюсь, не засну до рассвета. Потом, на рассвете, усталость навалится и сон придет. Сплю я мало. Но ты - спи.

- Не могу. От усталости.

- Это беда еще больше, чем моя.

А ты не слыхала про человека по имени Савл?

- Нет. Зачем тебе? Ты же сказал, направляешься в Индию.

- В Иерусалиме рассказывали, здесь его лечили. Он долго лежал без сознания.

Это тоже дело давнее.

- Меня в тот дом никогда не звали, да я и не напрашивалась. Вижу, люди приходят, уходят. На вечерней заре, на утренней. Иудеи, которых другие иудеи ненавидят. Я - язычница, мне своих забот хватает. Зачем тебе знать про какого-то Савла?

- Слышал, он в этом доме перешел на сторону братьев. После того как много дней пролежал в беспамятстве.

- Вот у них и спроси.

Дидим, помолчав, ответил:

- Я с тобой сейчас разговариваю. - Он опять помолчал, размышляя о чем-то, глядя, как в доме напротив борются с темнотой блики лампады. Ладно, забудь, что я тебя спрашивал. Просто в голову пришло.

- Много всего тут бывало. Принесли как-то больного, я видела. Хоронить из этого дома никого не хоронили. Хоть кровь иногда и лилась. Коли ты в самом деле в Индию держишь путь, отдохнуть тебе надо. Поспи...

- Я в самом деле хотел бы туда попасть... - Дидим лег на циновку, вытянулся, потом приподнялся, опираясь на локоть. - Говорят, этот Савл был их злейшим врагом, а они все же спасли ему жизнь.

- Может быть. - Старуха подняла глаза к небу. - Месяц еле светит... Да, случались тут всякие нехорошие вещи: и убийства, и драки. Нынче - тихо.

- Того Савла они вроде сами же и стукнули. Он несколько дней без памяти был.

Ты должна была его видеть.

- Ну, а если видела?.. Ты ведь в Индию направляешься, брата искать. Спи. Я тоже пойду лягу. - Старуха тяжело поднялась, неловко двигаясь во тьме, забрала скамеечку. - Насчет платы утром поговорим, как я сказала. Тогда и кошелек отдам. До тех пор не ищи, все равно не найдешь. Видишь, в доме Иуды все еще молятся, так у них принято. Я только с виду их знаю. Может, и Савл здесь когда-то был. Я - язычница, мне хватает, что я ночь ненавижу. Спи. - И старуха, шаркая ногами, ушла.

Дидим смотрел на дом, что стоял через улицу. И думал: они, те, кто сидит там вокруг лампады, молятся и счастливы, ибо не знают, откуда взялась их вера...

И еще думал Дидим, что никогда, наверное, не попасть ему в Индию. Доберется до пустыни, где все сжигает яростный солнечный свет, и будет идти, идти, пока не обнимет его вечная тьма. Кости его будет шлифовать колючий песок, и он не почувствует ни страха, ни боли...

Утром старуха нашла в сенях, рядом с дверью, аккуратно свернутую циновку.

Сначала она подумала, что чужак, наверно, пошел к колодцу умыться. Потом у нее появились нехорошие мысли, она проверила, не пропало ли что-нибудь в доме; однако все было на месте, и кошелек лежал там, куда она его спрятала, деньги, до последнего динария, никуда не делись. Она ничего не могла понять.

Постояла, держа кошелек, у входа: вдруг вернется чужак, ведь до Индии путь неблизок, не раз и не два придется ему искать ночлег. Мимо гнали скотину, шли туда-сюда люди, улица оживилась. Из дома напротив один за другим выходили братья, Симон и Мария стояли в воротах, они поклонились, увидев старуху.

- Жаркий день будет сегодня, - улыбаясь, сказал Симон.

Старуха покивала; потом, пропустив прохожих, перешла улицу и шепотом спросила:

- Не приходил тут к вам человек? Немолодой уже, борода седая почти.

- Никого мы не видели, - сказала Мария.

- Ночь прошла мирно, - сказал Симон.

- Тогда ничего я не понимаю, - растерянно развела руками старуха. Вечером пришел он ко мне, на ночлег попросился. В Индию, говорит, иду, брата искать.

За ночлег, говорит, заплачу. Дала я ему циновку, он лег на улице, возле входа, мы долго с ним разговаривали, месяц был уже высоко. Он про вас расспрашивал: почему этот дом называют домом Иуды да знала ли я Савла, которого когда-то давно здесь лечили...

- Савла? - переспросила Мария.

- Савла? - повторил за нею Симон.

Старуха усердно покивала.

- Вот и я говорю: очень он показался мне подозрительным. Он даже кошелек мне свой отдал, чтобы я хранила, если не верю ему. Я кошелек спрятала и сказала:

насчет платы утром поговорим. Думала, попрошу у него динарий, какие-никакие, а деньги, и принесла ему хлеба и фиников. А утром он исчез. Я подумала, может, он к вам пришел, потому что спрашивал про Савла и еще говорил, что брат его был учеником Иисуса, даже видел его после того, как тот воскрес...

- Никто к нам не приходил. И никто не стучался, - бледнея, сказала Мария.

- Деньги эти я у себя не оставлю. - Старуха вертела в руках кошелек. И к фарисеям их отнести не могу, он к ним отказался идти, хоть я и говорила, что там он найдет ночлег получше, там рады будут человеку из Иерусалима...

- Из Иерусалима? - переспросил Симон.

- Да, он сказал, что из Иерусалима и что седьмой день в пути, - кивнула старуха и протянула кошелек. - Пускай у вас будут эти деньги, по-моему, он для вас их и принес, иначе никак не получается. Наверно, хотел, чтобы никто о нем не узнал.