Безымянная могила - Страница 24

Старуха покачала головой, посмотрела на кошелек, посмотрела на Дидима, пробормотала хмуро:

- В такие времена рассчитывать, чтобы тебя просто так, за красивые глаза привечали... - Потом крикнула куда-то в горницу: - Тут один человек заночует в сенях у нас, принесите кто-нибудь циновку похуже! - И взяла у Дидима кошелек. - Чужак, он ведь что хочет, то и скажет, а нам тут жить, господин.

- Открыла кошелек, заглянула в него, потом, уже не таким враждебным тоном, сказала: - Кошелек твой спрячу куда-нибудь до рассвета. Утром насчет оплаты договоримся. Подойдет?

- Спасибо. Хлопот вам со мной не будет, - кивнул Дидим.

Старуха ушла в дом. Вскоре из горницы выбежал мальчуган, неся свернутую в рулон циновку.

- Вот, - сказал он, бросив ее на земляной пол. Потоптался, с испугом и любопытством тараща глаза на странника, потом повернулся и исчез.

Дидим огляделся, ища, где ему устроиться, чтобы не быть на дороге. Потом решил, что лучше всего постелить циновку снаружи, у стены дома, рядом со входом. Под открытым небом он еще ни разу не спал, пора привыкать. Поднял циновку, выйдя из дому, развернул ее, расстелил в пыли. Сел, прислонившись спиной к стене дома.

Смеркалось. В окрестных домах замерцали лампады. На улице начиналась обычная предвечерняя суета: пастух гнал овечье стадо, брели с поклажей ослы, мальчишки, крича, погоняли их палками, женщины несли на плече кувшины с водой, шли мужчины, неторопливо беседуя, устало опустив плечи, перед ними шагал верблюд с огромными тюками; все как в Иерусалиме, подумал Дидим. Он разглядывал дом напротив; в окнах было темно, у входа стояла женщина, глядя то в одну сторону, то в другую, словно ждала кого-то. Значит, это и есть дом Иуды, подумал Дидим; точно такой, каким его описал Анания... Женщина, что стояла у входа, немного погодя скрылась внутри, в доме загорелся огонек лампады; потом появился мужчина, затем женщина под покрывалом, еще две женщины, еще трое мужчин.

- Ты есть-пить не хочешь? - спросила старуха, что-то жуя; когда она открывала рот, видно было, что зубов у нее всего два-три от силы. Циновку мог бы в сенях постелить: на улице спать - для этого на ночлег проситься не нужно.

- Зато здесь я никому не мешаю, - оправдывался Димим. - Если дадите поесть что-нибудь, буду благодарен.

- Фруктов могу принести, мы люди бедные.

- И за то спасибо скажу. - Дидим попробовал улыбнуться.

Старуха, шаркая стоптанными сандалиями, ушла; к дому напротив подходили все новые люди; внутри они, видимо, садились вокруг лампады: блики ее светились в окнах все более смутно. Стало быть, в этот дом был принесен Савл, снова вспомнил Дидим рассказ Анании. О прибытии Савла было известно, надежные люди сообщили об этом из Иерусалима. Анания поджидал его у деревни Кокеб с одним молодым парнем, которого нанял для этого случая. Договоренность была такая:

с Савлом ничего серьезного не должно случиться, он только сознание потеряет.

Парень спрятался, завернул камень в тряпицу - и угодил Савлу точно в лоб.

Тот упал. Анания велел завязать Савлу глаза, и так, без чувств, его доставили в этот самый дом. Повязку с глаз у него не сняли и после того, как он очнулся: сказали, иначе нельзя, ослепнет. И Анания днем и ночью сидел рядом с ним, убеждал его в пагубности фанатизма, внушал истины Иисуса - пока не удостоверился, что цель полностью достигнута... Дидим все смотрел и смотрел на дом: значит, все это произошло здесь.

Старуха вышла, со стоном нагнулась, поставила на циновку блюдо. В блюде были фрукты и кусочек хлеба.

- Больше дать не могу, это все, что есть, остальное нужно семье.

- Спаси тебя Бог, - сказал Дидим, принимаясь жевать финик с хлебом.

Старуха стояла в дверях, смотрела, как Дидим, не сводя глаз с дома напротив, ест.

- Ты сам-то откуда? - спросила она.

- Из Иерусалима, - ответил Дидим. - Восьмой день в пути.

- Да-а, такая дорога не для моих ног, - заметила женщина, поправляя накидку.

- А до Индии еще сколько дней идти?

- Не знаю. Я многих спрашивал, никто так и не мог сказать точно.

Старуха покивала, обдумывая ответ, потом вынесла из дома скамеечку, поставила ее с другой стороны входа, села и стала опять смотреть на Дидима, как он ест, как наблюдает за домом через улицу.

- Не к ним ли направляешься? - спросила она, кивая в ту сторону.

- А кто они такие? - обернулся к ней Дидим.

- Перехитрить меня хочешь? - засмеялась старуха. - Я же вижу, ты глаз не сводишь с дома Иуды. Мне с первой минуты подозрительно было, что ты именно у меня решил на ночлег остаться, а циновку не в доме постелил, а на улице.

- Не веришь, что я в самом деле в Индию направляюсь? - принял вызов Дидим.

- Верю, не верю - мое дело. Но, уж коли на то пошло, скорей не верю. Думаю, братьев ты ищешь. Денег у тебя не так много, я сосчитала.

- Понемногу буду расходовать. Как-нибудь не умру.

- Зачем иудею в Индию? - все качала головой старуха. - Ты ведь, я вижу, иудей.

- Брата иду искать.

- Эти вот, - старуха опять показала на дом напротив, - тоже себя называют братьями. Иудеи, а поклоняются какому-то Иисусу, называют его Христом. Все делят меж собой поровну, даже деньги.

Дидим молча ел хлеб и фрукты.

- Не говори, что ничего про них не слыхал. Иисус тоже был иудей, его на кресте распяли в Иерусалиме, но он из мертвых воскрес. Он учил, чтобы люди помогали другим, жили друг с другом в мире. Это они мне сказали, братья.

Если ты и вправду из Иерусалима, должен об этом знать.

- Брат мой был учеником Иисуса, встречался с ним. Даже после того, как тот воскрес.

- Тогда ты мне все-таки неправду сказал: к этим ты пришел.

- Если бы к ним, то к ним бы и постучался, не к тебе.

Старуха качала головой все более недоверчиво.

- Скрываешь ты что-то, не верю я тебе. Ты что, не знал, что они тут живут?

- Откуда мне было знать? - Дидим смотрел на старуху чистыми, как у младенца, глазами. - Я в Христа не верю, я за братом своим иду в Индию.

- Тогда совсем я тебя не пойму, - сказала старуха. - Может, ты злое дело задумал против этих людей? Может, дом их поджечь собираешься?

- Зачем ты такое говоришь?

- А затем, что много тут нехорошего было. Тутошние иудеи по сей день ненавидят этих братьев. Были здесь ох какие драки, даже убийства были.

Одного человека, Ананию, забили до смерти - за то, что он денег хотел дать этим братьям. На этой улице он жил, только в другом конце, где живут богатые, отсюда неблизко. Жена его, как узнала, тут же упала без чувств, а потом померла.

- Когда это случилось?

- Лет двадцать тому назад.

- Говоришь, убили Ананию?

- Я там сама не была: что мне делать среди иудеев? Но люди много об этом судачили. Иудеи рассказывали: Ананию сами христиане убили, чтобы деньги его присвоить. Он богатый был, земли у него было много. А эти здесь, братья-то, говорили: иудеи во всем виноваты. Дом этот тоже не раз забрасывали камнями, это я своими глазами видела. Подберутся, бывало, когда те в доме молятся, и бросают в них камни, кричат, поносят их. Мужчины выскочат, накинутся на этих, колотят друг друга что есть мочи, кровь течет. А ведь и те и другие - иудеи, только вот не могут жить в мире между собой. Начинают, правда, не братья, это точно. Братья, они тихие, кроткие, даже со мной первыми здороваются, хотя я им чужая, язычница. Я тебе честно скажу: мы с ними всегда находим общий язык, у нас ссор почти не бывает...

Стемнело. Улица обезлюдела. Лица Дидима и старухи брезжили бледными пятнами в свете молодого, едва народившегося месяца.

- Почему ты мне не веришь? - спросил Дидим.

- Ты сказал, твой брат был учеником Иисуса. А потом сказал, что не веришь в Христа. Не бывает такого, чтобы у двух братьев была разная вера. А если так, то чего твоего брата понесло в Индию и чего тебя несет следом за ним? И еще:

чего ты с первой минуты, как пришел, глаз с этого дома не сводишь? Я не люблю, когда мне голову морочат...