Безымянная могила - Страница 11
Подведу итог сказанному. Все это означает: саддукеи подмяли-таки власть под себя, а поскольку народ их и до сих пор не любит, то теперь можно ждать открытого сопротивления, что найдет выражение в бунтах и неповиновении; а так как порядок предстоит поддерживать нам, то будет расти и ненависть к Риму. Ситуация осложняется тем, что потесненные фарисеи захотят восстановить свое былое влияние и, вероятно, тоже начнут подстрекать народ. Положение, как оно мне видится, становится не просто безвыходным, но чрезвычайно опасным; в этом со мной согласен и тысяченачальник Лисий. Нашими союзниками могли бы стать последователи Иисуса, но они, по упомянутым выше причинам, подвергаются преследованиям, шансов прийти к власти у них нет. В то же время списывать их со счетов нам не следует, ибо ряды их, по имеющимся у нас сведениям, растут и в нужный момент они могут стать нам партнерами. Я, со своей стороны, именно поэтому уклонился от вынесения приговора Павлу и поэтому дал ему, кроме охраны, возможность свободно встречаться со своими единомышленниками. Кстати, поступить так мне советовал и первосвященник Анания, когда - судя по всему, уже предчувствуя свое падение - по требованию саддукеев прибыл с делегацией в Кесарию на упомянутое выше судебное заседание, перед началом которого мы с ним обменялись мнениями с глазу на глаз. Победе саддукеев он уже не в силах был помешать, но попытался хотя бы немного сдержать их натиск. Не высказываясь определенно, он все же дал мне понять: в интересах мира, не вступая в прямую конфронтацию с теми, кто находится в данный момент у власти, нужно всемерно поддерживать последователей Иисуса.
Следуя этому совету и стараясь быть предельно осмотрительным, я и в дальнейшем, не питая особых иллюзий, буду поддерживать добрые отношения с Синедрионом. Насколько подсказывает мне мой опыт, Агриппа, царь Иудеи, не заинтересован в мирном разрешении конфликта: чью сторону он примет, даже пусть на словах, зависит полностью от его прихоти, и, как я вижу, тяжкое положение народа оставляет его равнодушным.
Можно лишь сожалеть, что события приняли такой оборот. Анании я через гонца предложил поддержку канцелярии прокуратора, однако Синедрион прислал мне ответ: бывший первосвященник нужды ни в чем не испытывает, Синедрион заботится о нем должным образом; попросту говоря, его держат под домашним арестом. Больше в создавшейся ситуации сделать ничего не могу. В соответствии с соглашением, заключенным с царем Агриппой, я не могу наложить вето на решение о смещении первосвященника, как не могу вмешаться и в выборы его преемника. С Ананией как с политической фигурой мы считаться более не можем. Что же касается вышепоименованного Павла и растущего лагеря его приверженцев, то их стоит, и даже необходимо, принимать всерьез.
Все это я считал важным довести до твоего сведения в интересах планирования дальнейших наших шагов. Желаю доброго здоровья.
Писано в Кесарии, в пятом году правления императора Нерона.
Акелдама За рощей, что окружает город, лежит заросший бурьяном пустырь. Собственно, это городская окраина: разбросанные тут и там строения образуют нечто вроде улицы. Недостроенные дома, жилища бедноты, неопрятные одичавшие кустики, упорные масличные деревца.
Где-то посреди пустыря - ничем не приметный участок. Он невелик, саженей триста, может чуть больше. У дороги ширина его - саженей десять; оттуда он покато уходит вниз. С другой стороны он ограничен обозначает канавой; края ее поросли лопухами, бурьяном, на каменистом дне блестит полоска воды, распространяя зловоние в сухом, знойном воздухе.
Участок, по всему судя, бесхозный. Когда-то, по-видимому, его попытались окружить живой изгородью; сейчас от нее остались лишь пучки прутьев. Почва - в буграх и ямах, которые поросли сорняками, какими-то пурпурными цветами, злой крапивой, дикой коноплей. По земле ползают муравьи, травяные клопы, прыгают кузнечики, порхают бабочки, жужжат осы. В нижней части участка, вблизи канавы, едва заметные холмики: четыре локтя в длину, один - в ширину.
Они тоже покрыты бурьяном, в бурьяне - камешки, побольше, помельче.
Обитатели окрестных домишек - люди нездешние, они прибыли сюда, в Иерусалим, из глухих местечек в поисках работы и пропитания. Земля тут дешевая, здесь они и пытаются зацепиться, построить какое-никакое жилье. Поле это называют Землей Горшечника, будто бы потому, что почва тут рыжая, глинистая, или потому, что пустующий участок возле канавы принадлежал, говорят, какому-то горшечнику. А некоторые утверждают: настоящее название этого места - Акелдама, Земля Крови, потому что тут похоронены невинно убиенные. Властям это место известно как Поле Горшечника.
Мужчины, что здесь живут, с утра уходят в город, берутся за любую работу, трудятся носильщиками, нанимаются в батраки. Некоторые женщины тоже ходят в Иерусалим, стирать, убираться; девушки норовят попасть прислугой в состоятельные дома. И детишек тут много, эти целыми днями бегают, играют, дерутся на бесхозном участке или носят воду из дальнего колодца.
- Сказывают, все это поле у одного богатого горшечника во владении было.
Потом продал он его, а себе оставил эту делянку. Глины тут, это точно, много, а горшечнику нужна глина. Она ему нужней, чем царю золото. Жилистый, худой старик с морщинистым лицом добрых десять лет как покинул родной Эммаус. - Никак по-другому не получалось, господин, пастухами мы были, да пришли с гор разбойники, всех овец угнали, они-де борются за свободу, им овцы по праву положены. Мы уж и плакали, и умоляли, все зря, забрали овец. А после разбойников власти явились, подати требовать для священников и для римлян. Вот так мы мучились-мучились, а потом все бросили.
Мне еще повезло: нанялся я к каменщику одному, хороший человек, я уж пять лет при нем кормлюсь. Черная работа - вся моя, но я и этому рад.
- Говорят, давно когда-то было в этих местах большое сражение, людей перебили без счету и всех убитых тут похоронили. Потому другое название этого поля - Земля Крови. Почва тут - сплошная глина. Да что говорить, господин: на две ладони мотыгу воткнешь - и уже вот она, глина-то. Твердая, чистый камень. Из-под мотыги аж искры летели, когда я котлован для фундамента рыл. Там вон, ниже, возле канавы, есть ямы побольше: должно быть, там глину добывали. Потому как глине вода нужна, тогда ее можно мять, лепить. Рассказывают, в той канаве когда-то много было воды, до краев, человеку по самую макушку. Может, там и рыба водилась. Кто знает... Но канава, это точно, широкая была, широкая и глубокая, человеку такую не под силу вырыть. А сейчас воды совсем почти нету, а какая есть, гнилая, стоялая, ее даже скотина не пьет. - Мужчина румян, мускулист, с ухоженными волосами и бородой. - Мне вообще-то повезло в жизни: я страсть какой сильный. Что я руками ухвачу, то и поднять могу, а уж если поднял, так и снесу куда хошь.
Мне в городе посоветовали: иди, говорят, нанимайся в парадные носильщики к римлянам; был у меня один доброжелатель, он мне протекцию составил, потому что нас много там было желающих. Вертели и так и этак, смотрели, хорошо ли выгляжу, ставили в пару с одним, с другим: там ведь мало сильным быть и высокого роста, там надо, чтобы ты смотрелся. Римлянам я, господин, счастьем своим обязан. При прокураторской канцелярии есть такое отдельное помещение с большим, как сарай, залом, там и стоят одры носильные, одни такие, другие эдакие, одни торжественные, тяжелые, другие полегче, повеселей. Каждый божий день на рассвете я туда прихожу - и сидим мы с напарником ждем, когда будет команда нести того-то туда-то на таких-то носилках. Больших вельмож мне приходилось носить, очень больших! А доставишь, жди, когда обратно; пока ждешь, калякаешь о том о сем с поварами, со слугами, они и поесть дадут, и немало, да все такое вкусное! Я и с женой своей так познакомился: она в служанках была у одного ученого раввина, там я ее увидел, и сразу она мне понравилась. Свадьбу сыграли дома, в Иерихоне, там у меня родители, братья, спину гнут на клочке земли... Но свадьба была знатная. Я так рассчитал, что к тому времени, когда появится первый ребенок, дом в основном будет готов.