Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971) - Страница 69
Незаметно я задремал…
Я открыл глаза и увидел напротив себя рослого парня в ватнике и грубых сапогах. Он удивленно смотрел на меня. Когда наши взгляды встретились, парень смущенно улыбнутся и спросил:
— Не болен, случаем? Стонешь, как в больнице.
— Плохой сон видел, — сказал я.
— Это бывает, — словоохотливо начал парень. — Мне другой раз такое снится — умереть легче…
Мы разговорились. Парень летел из Горького в Новосибирск Его самолет прибыл в Москву с опозданием, и теперь рейс на Новосибирск будет только утром. Он каменщик. Строил какой-то завод в Горьком — «Зазря потерял два года». Теперь в Новосибирске будет строить электротехнический институт, а потом поступит в этот институт учиться.
Рассказывая, он вынул из рюкзака батон и большой кусок колбасы. Соорудив гигантский бутерброд, он никак не мог за него приняться, пока не рассказал все до конца. Он начал есть, а я стал рассказывать о себе. Мой рассказ был предельно кратким — имею специальность токаря, во время войны потерял родителей, сейчас еду устраиваться на завод в Ростов.
— А почему в Ростов? — спросил он с набитым ртом.
— Родился там.
— Я родился в Крыму. Круглый год тепло. Моречко. А меня кидает со стройки на стройку — уже на третью вербуюсь.
Я не сводил глаз с его быстро уменьшавшегося бутерброда. Ничего поделать с собой не мог. И в конце концов парень спросил:
— Случаем, не хочешь ли подкрепиться?
Я кивнул.
— Что, нет деньжат?
Я снова кивнул.
— Так чего ж ты молчал, голова садовая? — Он отломил мне кусок батона и отрезал толстенный ломоть колбасы.
Никогда ничего вкуснее я не ел…
— Эх, ты! — смеялся парень. — Спросить постеснялся. Сразу видно: зеленый ты токарь, среди рабочей братвы не жил.
Когда мы поели, он повел меня в буфет пить кофе. Потом мы дремали в зале ожидания. Когда на рассвете радио объявило о посадке на самолет в Новосибирск, он, прощаясь, сунул мне пять рублей:
— Больше не могу.
Я стал отказываться. Он вдруг рассердился:
— Слушай, парень, ты, случаем, не психованный? С получки вышли мне эти деньги и кончай языком вилять.
— Куда их выслать потом?
— Куда? — спросил он, застигнутый врасплох. Но довольно быстро нашелся и сказал: — Новосибирск, главная почта, до востребования, Кулагину Алексею Андреевичу.
Я записал его адрес.
Мне было смешно и удивительно хорошо. И вдруг я подумал: «Ведь этот славный парень может быть коммунистом и, значит, моим заклятым врагом? Нет, нет!» — успокаивал я себя.
Аэропорт, притихший к ночи, снова оживал, быстро наполнялся людьми.
Я услышал объявление по радио:
— Товарища Коробцова просят подойти к дежурному.
Я получил у дежурного железнодорожный билет, деньги на проезд до вокзала и на питание в пути до Ростова. Представительница «Интуриста» усадила меня в автобус и пожелала счастливого пути.
2
И вот в окне вагона внезапно возникла панорама огромного города — россыпь домов на холмах, зеленые выпушки садов, прямые линии улиц. Город был окутан золотистой дымкой и казался призрачным, точно из сказки. Но вскоре он придвинулся к самой дороге. Новые белые дома с цветами на окнах. Улицы — широкие, тенистые. Красный трамвай. В кузове стоящего у шлагбаума грузовика — гора яблок. В садике перед большим домом из розового кирпича совсем маленькие ребятишки водили хоровод. В центре круга девушка в ослепительно-белом халате хлопала в ладоши, а ребятишки что-то пели… Проплыл отрезанный от дороги кирпичным забором большой завод. По зеленому холму с удочками в руках шли, оживленно разговаривая, двое мальчишек. Сердце заныло непонятно тоскливо, тревожно…
Поезд замедлил ход и остановился. Умолк грохот колес, и стали слышны голоса людей на перроне.
Я вышел из вагона.
В станционном отделении милиции, куда я должен был обратиться, о моем приезде знали. Дежурный — молодой, красивый офицер, похожий на цыгана, — поздравил меня с прибытием.
— Мы забронировали вам место на турбазе, — сказал он.
Он позвонил по телефону и сообщил, что «Коробцов,о котором договаривались, прибыл», и попросил прислать машину.
Машина была милицейская — с красной полосой на кузове и надписью на дверцах: «Милиция». Если бы мистер Глен видел, в каких машинах я тут разъезжаю.
— Машина, конечно, пенсионерка, — сказал шофер, по-своему понявший мою улыбку. — Но сто километров дает запросто.
Мы мчались по городу так быстро, что я не успел ничего толком разглядеть.
Директор турбазы — коротенький толстяк с девичьим розовым лицом и маленькими веселыми глазами — принял меня, как дорогого гостя. Сразу повел по своим владениям, чтобы я сам выбрал, где буду жить. Мы пришли в маленький домик из белого кирпича, и директор распахнул все выходившие в коридор двери. В комнатах никого не было, стояли снежно чистые застланные постели.
— Это же смешно, — тараторил он высоким голоском. — Звонят: забронируй место для приезжающего товарища, для вас то есть. А я могу всю базу забронировать. Главный турист — студент — уже учится. Осень. Пусто. Живите, где хотите. Не нравится коттедж, идемте в отель. Будете там единственным жильцом на двух этажах.
— Лучше здесь, — сказал я и прошел в комнату.
— Прекрасно! — воскликнул директор. — Оставьте тут портфель, и я покажу вам, где у нас столовая, библиотека и прочее.
Директор предложил мне пообедать вместе с ним. Мы сидели на застекленной веранде, и нам подавал сам старшин повар — еще совсем молодой, но нездорово пухлый парень.
— Кулинар с дипломом,— сказал о нем директор.— Пришел из техникума общественного питания. Теорию, черт его возьми, знает, с практикой — дело хуже.
Когда я сказал директору, что обед мне понравился, он немедленно вызвал из кухни повара.
— Костя, наш гость хвалит обед, — сказал директор. — Его похвала стоит недешево — человек едал в Европе и даже в Америке.
Директора позвали к телефону.
Повар попросил меня записать отзыв в «Книгу жалоб и предложений».
— Очень прошу вас, — сказал он, краснея. — К Октябрьским праздникам у нас будет премирование, а при этом учитывается каждый положительный отзыв. А тут как раз один нервный ни за что ругань записал. Прошу вас.
— Что надо писать?
— Ну, что вам понравился обед… — ответил он.
Я написал: «Обед мне очень понравился, был вкусный и сытный». И подписался.
До вечера я гулял по аллеям парка и вспоминал. И будто земля, по которой я ходил, стала подсказчиком — никогда до этого детство не вспоминалось мне так отчетливо и с такими подробностями. Оно неудержимо влекло меня к себе, вызывая какую-то радостную тревогу — у меня было такое ощущение, будто там, в прошлом, меня ждет что-то неожиданное и очень-очень важное.
Когда стало смеркаться, я вернулся в домик и лег. Но заснуть не смог. Я снова вышел в парк. Он шумел, как морской прибой. Разгулявшийся к ночи ветер нагнал низкие черные тучи, они быстро летели над самыми верхушками деревьев. Накрапывал дождь. Темная аллея привела меня к арке, на которой ветер трепал плакат: «Добро пожаловать!» Я вышел на шоссе, которое черной рекой лилось в обе стороны. Слева возникло качающееся сияние, оно быстро светлело, в центре его возникли два мигающих глаза — с воем и грохотом пронесся громадный грузовик, обдавший меня теплом и горьким запахом солярки. Я смотрел, как таяли в темноте его красные огни.
Тревога не проходила…
ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЛ ЮРИЙ КОРОБЦОВ
С момента его прибытия на аэродром Шонефельд в Берлине он находился под непрерывным наблюдением сотрудников государственной безопасности.
Нужно было посмотреть, как он поведет себя, оставшись один. Не предусмотрена ли встреча с кем-нибудь на аэродроме? Наконец, немаловажно было выяснить, снабдила ли его разведка советскими деньгами.
Все шло по плану, и только знакомство Коробцова с летевшим в Новосибирск каменщиком произошло случайно.