Безумная из Шайо - Страница 5

Председатель. Официант, полицейского! Я подаю жалобу!

Официант. На кого?

Председатель. На нее! На вас! На всех! На певца, на торговца шнурками, на безумную!

Барон. Успокойтесь, председатель!

Председатель. Ни за что! Вот они, наши настоящие враги, барон! Вот от кого мы должны безотлагательно очистить Париж! О, эти марионетки, так непохожие друг на друга и цветом, и ростом, и повадкой! В чем единственный залог, единственное условие существования подлинно современного мира? В создании труженика единого типа – с одинаковым лицом, в одинаковой одежде, с одинаковыми жестами и словами. Только тогда руководитель поверит, что перед ним только одно человеческое существо, трудящееся в поте лица. Как ясен станет его взор, как чиста совесть! А что мы видим? Что? В том самом парижском квартале, который является нашей цитаделью, который насчитывает наибольшее количество администраторов и миллиардеров, внезапно возникают и под самым носом у нас разглагольствуют фигляры, жонглеры, мошенники, призраки, которых опять облекает в плоть и кровь свобода – свобода для тех, кто хочет петь, не зная слов, ораторствовать, будучи глухонемым, носить штаны, продранные на заду; свобода для цветов быть цветами, свобода исторгать из груди звуки столового колокольчика. Наша власть кончается там, где существуют веселые бедняки, непочтительные и капризные слуги, уважаемые и чтимые безумцы. Да вы поглядите только на эту безумную! Официант, кланяясь и приседая, устраивает ее в самом центре террасы, хотя она даже не собирается ничего заказывать. Цветочница дает ей даром огромный ирис, который она засовывает себе в вырез корсажа… А Ирма галопом мчится к ней!.. Воображаю, какой разыгрался бы скандал, если бы я при всех своих председательских титулах сунул себе в петлицу гладиолус и принялся орать благим матом на этой респектабельной площади, перед этим официальным символом франко-бельгийской дружбы… Ирма, мои косточки и потроха! (Последнюю фразу он выкрикивает.)

С других столиков на него устремляются неодобрительные взгляды.

Биржевой заяц. Успокойтесь, председатель, и положитесь на меня: несколько дней, и я вымету всю эту нечисть.

Изыскатель. Вот мой план.

Председатель. Говорите потише. Она нас слышит…

Изыскатель. Известно ли вам, что такое бомба, председатель?

Председатель. Мне говорили, что это взрывается.

Изыскатель. А знаете вы, кто живет в особняке на углу набережной? Мой противник. Мой единственный противник. Инженер, который вот уже двадцать лет отказывает нам в разрешении на разведку в Париже и пригородах. Единственная личность, которая в этом мире оказалась нечувствительной к нашим доводам.

Председатель. Мы все обратились в слух. Боже мой! Этому-то еще что нужно?

Между столиками пробирается напомаженный старичок в перчатках и с носовым платочком в нагрудном кармане.

Старичок. Прежде всего здоровье, мсье, точнее, здоровые ноги. Ходят ноги – все идет хорошо. Чиновник ведомства здравоохранения Жаден, отставной моряк. В Габоне специализировался на выдергивании клещей. В настоящее время – на удалении простых и костных мозолей. В случае необходимости Марсьяль сообщит вам мой адрес. Если операция нужна немедленно, я к вашим услугам хоть сейчас, прямо у столика. Я здесь каждый день. Ну как желчный пузырь, Марсьяль?

Официант. Как всегда, полно камней, доктор. Слышно даже, как они стучат друг о друга.

Жаден. Crepitus crotalis – звук гремучей змеи. Диагноз правильный.

Официант. Подать перно?

Жаден. Да, да, перно. Остальным – тоже. (Замечает графиню и кричит.) Привет, графиня. Как у вас левая почка? Блуждает поменьше?

Графиня отрицательно качает головой.

Fluktuat nec mergitur. Не бойтесь, все будет в порядке.

Председатель. С ума сойти! Пойдем куда-нибудь в другое место.

Изыскатель. Нет. Зрелище ожидает нас только здесь. Сейчас уже почти двенадцать, не так ли?

Председатель. Без пяти.

Изыскатель. Через пять минут особняк нашего врага инженера взлетит на воздух. Один паренек, который готов для меня на все, подкладывает туда небольшой заряд динамита.

Барон. Боже! Я вижу, вы сторонник современных методов в изыскательском деле.

Председатель. Заблуждаетесь. Конечно, этот метод широко применяется в наши дни, но на самом деле восходит еще к миру легенд: чтобы заполучить сокровище, всегда приходилось убивать стерегущего его дракона.

Изыскатель. В наших делах, барон, мы лишь оказываем порядочным людям подобающую им честь, превращая порядочность в нечто не менее смертельно опасное, нежели преступление. К тому же рядом с нефтяным месторождением труп не пахнет. Это аксиома геологоразведки.

Барон. А взрыв нас не заденет?

Изыскатель. Не беспокойтесь. Однако обернитесь! За нами наблюдают. Сделаем вид, что поглощены беседой. Мы вас слушаем, господин агент, – вы ведь у нас в долгу.

Биржевой заяц. Меня зовут Жорж Шопен. С композитором мы лишь однофамильцы, но я обязан ему своим прозвищем. Не будь его, мне не пришлось бы всю жизнь слышать: «Пианист нас продал». Или: «Пианист заработал два года». Или: «Пристрелить пианиста!». Сын матери бедной, но нечестной, занимавшейся скупкой ломбардных квитанций на улице Тиктон, я всю свою жизнь посвятил этой женщине. Чтобы заказать ей корсет по мерке, поскольку она тучна и кривобока, я в пятнадцатилетнем возрасте позабыл отнести в полицию оброненный кем-то и найденный мною бумажник. Чтобы подарить ей золотую табакерку – она жует табак, – я с восемнадцати лет стал сниматься в порнофильмах. Чтобы устроить ее в Коломб – у нее астма, – я в течение семи лет по поручению одного судебного исполнителя из Шаронн занимался выселением неплательщиков из квартир. Операция эта поначалу несколько деликатна: плачущие женщины, орущие дети, девочки, которые не желают расстаться с каким-нибудь предметом обстановки и вцепляются в него… Но мысль о матушке поддерживала меня. Я стал мастером в искусстве отрывания детских ручек от мебели. Вскоре я приобрел такую репутацию, что один маклер с хлебной биржи направил меня в Буэнос-Айрес, чтобы выдворить триста итальянских семей из жилого массива, который не могла очистить от них никакая полиция. Приближалось семнадцатое апреля, а матушка моя хотела получить кольцо с изумрудом, притом мужское кольцо, так как пальцы у нее несколько смахивают на сардельки. За неделю жилищный массив опустел – исчезли как сами обитатели, так и весь их скарб, включая триста кукол. Тем временем по случаю голода на Востоке я приобрел в Буэнос-Айресе кое-какие познания в области перепродажи зерна, а также наложения на него ареста, и мое призвание окончательно определилось. Матушка еще жива. Злоупотребление жирами и бенедиктином несколько помутило ее сознание, но каждое семнадцатое апреля она меня узнает и протягивает за новым подарком руку, отягощенную браслетами и кольцами. Надеюсь, мне их еще не скоро придется снимать с дорогой мамочкиной ручки. Я кончил… Как видите, избавить Шайо от всей этой орды – детская игра для меня.

Изыскатель. Отлично. Бьет двенадцать… Боже мой, что это?

Входит Спасатель с моста Альма с телом утопленника на руках.

Пьер?.. Что случилось?.. Кого это вы несете?

Спасатель. Утопленника. Это мой первый утопленник. Я – новый спасатель с моста Альма.

Официант. Скорее, похоже, что его трахнули по голове: одежда-то сухая.

Спасатель. Тоже верно. Он уже перекинул ногу через парапет, и я хватил его по голове – чтобы не сопротивлялся. На этот счет у нас строжайшие предписания. Утопленника полагается оглушить сильным ударом, чтобы он не утащил спасателя под воду.

Официант. Но ведь этот-то был пока на суше.

Спасатель. Он – первый, кого я спас, мсье. Я вступил в должность сегодня утром.