«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии - Страница 18

Короче говоря, наследников Ос-Багатура новый царь из Гори выгнал. Разумеется, с помощью войск ильхана, но быстро. Крепости в ущельях были вновь отстроены, северные ворота в земли дома Хулагу запечатаны. Удостоившись вполне заслуженных похвал, Георгий выхлопотал у Чобана (опять же, как Калита у Узбека) право собирать дань с населения самому. При этом предъявив великому эмиру целый ворох убойных доказательств злоупотреблений и хищений, чинимых монгольскими мытарями, так что просьба выглядела не ходатайством о награде за победу над аланами, а желанием верного слуги взять на себя еще одну тяжелейшую задачу – установление прозрачности в налоговых делах и наполнение бюджета державы. Чобан, естественно, не отказал, и казна ильхана вскоре наполнилась, а что собранное сверх положенного (опять-таки, ау, Иван Данилович!) шло в сундуки грузинского царя, так это никого не волновало; все знали правила и никто никому не запрещал играть на себя, если не в ущерб государству. Ясно, что все это подняло рейтинг Георгия в Тавризе на заоблачную высоту. Даже после 1327 года, когда подросший ильхан Абу-Саид по пьяной дури убил мудрого Чобана, на позициях грузинского царя это никак не отразилось. Напротив, эмиры, немедленно вцепившиеся в глотки друг другу, наперебой стремились заполучить умного, опытного и, что немаловажно, зажиточного коллегу в свою группу поддержки. Вот, думается, в это время у Георгия и начал понемногу формироваться проект выхода из-под крыши явно съедающего себя изнутри дома Хулагу.

Спешить он, однако, подобно уже не Калите, а сыновьям Калиты, не стал. Сперва, используя в качестве дополнительного аргумента монгольский отряд, стоявший в Грузии, сходил в горы, практически без боев разъяснив все, когда нужно, понимающим детям снегов, что хозяин вернулся. Потом, после смерти Микэла, царя Западной Грузии, занял город Кутаиси, а внучатого племянника Баграта увез с собой, объяснив, что мальчику нужен регент (и что интересно, даже не убил, а вырастил, назначив по достижении совершеннолетия наместником бывших папиных владений). Затем посетил Самцхе и сделал брату мамы, атабагу Саргису II предложение, от которого дядя не смог отказаться. И только после этого, ни днем раньше, нояну монгольского контингента было велено убираться на все четыре стороны. Что тот и сделал, хорошо понимая, что умирать не за что, поскольку бессильно мечущийся на юге Абу-Саид ничем не поможет, а умирать за ворон, клюющих остатки державы, глупо. А тех из князей, что правили землями на юге и потому сомневались, стоит ли провоцировать ильханских эмиров, царь, созвав на совещание в летний дворец на горе Циви, просто и без затей велел перерезать в 1335-м. Что и было сделано, показав всем, кто еще сомневался, что в стране отныне есть реальная власть. Излишне говорить, что параллельно со всеми этими демаршами Георгий отправил послов в Золотую Орду, подтвердив могущественному Узбеку присягу, как регент и соправитель Западной Грузии, и предложив союз, как царь Восточной, и что такая инициатива была встречена в Сарае с пониманием и одобрением. Дани даже не потребовали, удовлетворившись гарантией свободного прохода через перевалы и предоставлением помощи в случае нужды.

В общем, Блистательным потомки прозвали Георгия вполне заслуженно. Он и в самом деле был человеком незаурядным, успешно решавшим любые проблемы. Наметил провести финансовую реформу – и провел, начав чеканку полновесных «георгиевских» тетри, на пару десятилетий ставших одной из самых стабильных валют в треугольнике Тбилиси– Каир – Исфахан. Счел нужным привести в порядок церковь, привыкшую при монголах к особым поблажкам, – и привел, созвав собор и выгнав из структуры наиболее наглых святых отцов. Задался целью хоть сколько-то очеловечить снежных людей – и составил «Дзеглис деба» («Уложение»), свод законов специально для горцев, нарушение которых каралось даже по их понятиям жестоковато, так что вскоре дети вершин сочли за благо прыгнуть из вольной дикости в культурный XIV век. И, наконец, прекрасно понимая, что государство уважают постольку, поскольку оно уважает само себя, ввел в действие правила поведения при дворе, скопированные с норм этикета византийского двора эпохи максимального взлета Второго Рима, установив – как на Руси, но гораздо раньше, чем на Руси, – жесткий, до мелочей расписанный в специальном уставе церемониал и стройную систему придворных должностей.

Соответственно, резко возросло и влияние Грузии в регионе. Правда, не до уровня «как при Тамар», но все-таки перманентно агонизирующая Трапезундская империя признала себя вассалом Грузии, а римский папа Иоанн XXII, заинтригованный намеком Георгия на возможность при определенных условиях принять католицизм, перевел центр региональной «восточной» епархии из захолустной малоазиатской Смирны в «перспективный» Тбилиси. Что дало Георгию (в «паписты», естественно, вовсе не собиравшемуся) по церковным каналам связаться аж с королем Франции. И не просто так, а предложив тому идею совместного крестового похода (старый царь был мудр и понимал, что все успехи в таком окружении, в каком живет Грузия, весьма призрачны, а кардинально решить проблемы может только новый масштабный приход «франков»). Ну и, разумеется, ежегодные, а если надо, то и чаще, знаки уважения хану Золотой Орды. Подарки, посольства, красивые письма, а при необходимости, когда Узбек (а затем и Джанибек) приходили добивать дом Хулагу, отряды вспомогательной конницы, – и все это учитывалось. Короче, Грузия получила нового Агмашенебели. И когда в 1346-м Георгия V под всеобщий плач схоронили, его сыну Давиду IX для сохранения величия оставалось только следить, чтобы все было «как при папе», что он вполне успешно и делал. А внуку Баграту V довелось даже какое-то время наслаждаться и полной независимостью, поскольку угрозы с юга давно не было, а в Золотой Орде аккурат в его каденцию началась печально знаменитая «великая замятня».

А потом, в 1386-м, пришел хромой песец по имени Тимур. Пришел, в сущности, не по Грузию, его волновал главным образом взбесившийся гомункулус собственного производства Тохтамыш, которого Хромец лично сделал ханом, но и мелочи, оказавшейся на пути Хромца, пощады не полагалось. Называя вещи своими именами, это было новое издание войны Золотой Орды с ильханами, только на сей раз во главе бывших владений дома Хулагу стоял гений, и тем, кто этого не понимал, приходилось тяжко. Впрочем, особого выбора у царя Баграта и не имелось. Золотая Орда, кто бы ею ни руководил, уже почти полвека была надежным и необременительным покровителем, а насчет Тимура ходили очень нехорошие слухи. К тому же, рассуждая логически, помощь от Тохтамыша просто не могла не прийти: случись что-то нехорошее с Грузией, и ущелья, бывшие воротами для Орды на юг, превратились бы в ворота для Хромца на север, что степного хана ни в коем случае не устраивало. Фишка в том, что на сей раз дело приходилось иметь с гением, и Баграт, после того как выпал первый снег, понадеявшийся, что уж до весны-то хлопцы из Самарканда не подвалят, в самом конце ноября с ужасом выяснил, что чего-то не предусмотрел. Тумены Тимура свалились непонятно откуда, легко взяли прекрасно укрепленный Тбилиси вместе с почти неприступной, еще Блистательным выстроенной цитаделью, разграбили все дотла, вплоть до царской библиотеки (Хромец по-грузински не читал, но книги любил). И – прихватив с собой Баграта и царицу Ануу – ушли зимовать. Но не домой, а в Карабах. Где по ходу дела выяснилось, что царь Баграт, мягко говоря, не орел. Получив предложение принять ислам в обмен на жизнь и корону, он сделал это сразу и без сомнений, став таким образом первым примером православного лидера, считающего, что вера понятие неабсолютное.

Польза, однако, из столь прагматичного решения вышла несомненная. Совершенно не сентиментальный, но фанатично набожный Тимур, никак такого варианта не ожидавший, залюбил «прозревшего» гяура, что называется, страшным любом, вернул часть казны и, приняв присягу, послал домой, на всякий случай (чтобы продержаться, если весной нагрянет Тохтамыш) дав новому любимцу сколько-то тысяч всадников и пехоты. Никак, естественно, не ожидая, что царский сын, Георгий, имеющий заверения от Тохтамыша, что весной татары будут на Кавказе, устроит этим тысячам засаду в горах и вырежет их поголовно. Не знаю, может быть, сие деяние можно назвать проявлением храбрости, но никак не проявлением мудрости, любой, и не только государственной. Хромец был не тот парень, которого стоило кидать; с этого момента и Баграт, тем паче вновь оказавшийся православным, и его сын стали для Тимура кровниками, а быть кровниками хромого гургана в те времена было весьма опасно. Даже имея за спиной Золотую Орду.