Безбрежные дни - Страница 1

безбрежные дни

Рассказ-аллегория, рассказ-антиутопия, рассказ-реквием...

"Тишина трагического размышления.

Фантазия бывает иной раз больнее любой остросюжетной наотмашь бьющей реальности.

Наша правда – в том, во что мы верим.

Мир Невидимый существует, и он столь же реален, как и мир видимый.

До этой простой и яркой истины надо, бывает, брести всю жизнь. И не факт, что к концу жизни мы ее осознаем.

А в начале?

Аллегория Маргариты Пальшиной – печать безвыходности или ветер выхода?

«Не хлебом единым...» – сказано было.

Да, видимо, так оно и есть".

(Елена Крюкова, русский поэт, прозаик, искусствовед, член Союза писателей России, автор и редактор литературного журнала Za-Za)

И   совершил   Бог   к   седьмому   дню   дела   Свои...

(Книга Бытия, глава 2)

День первый

Штиль. И это гнетущее чувство, протяжное, как чаячий крик, нескончаемое, как безысходность горизонта. Каждое утро просыпалось вместе с ним, давило на плечи, сжимало внутренности, по ночам, когда проваливался в глубокий сон без сновидений, внезапно слабело и отпускало.

Ник встал затемно, прошагал город насквозь, миновал редкие дома на окраинах, окружающие громады фабричных зданий. Под сапогами привычно хрустел, проседая, пластик. Небо светлело. Море молчало.

Ник подошёл к дому у маяка, потоптался у двери, собираясь с силами. Позвонил. Раз, другой, третий. Ухо уловило болезненный звук открывающихся наверху дверей, точно дом разлеплял стариковские веки. Немощное шарканье вниз по лестнице. Неужели сам старейшина откроет? Приосанился.

– Чего надо? – резко спросил тот и закашлялся.

– Надо Cад сберечь! – на одном дыхании рявкнул Ник. Извлёк из-за пазухи прямоугольную пластинку.

– Подпишите петицию.

Старейшина оттёр рукавом выступившие от кашля слёзы, взглянул на неровные, наползающие друг над друга строки прошения и девственно чистое пространство под ним.

– А, – неопределённо кивнул он, будто что-то припоминая, – меня предупреждали, ходит тут один проситель. Это ты и есть... Без толку ходишь. Никто не подпишет.

– Почему?

– Потому что Остров – это Остров. А Земля – это Земля. Заказ Земли – закон для Острова. Поставки должны осуществляться в срок.

– Но если все главные люди подпишут... Мы – коренные жители! Имеем право голоса! – взвился Ник.

– А теперь попробуй сказать это басом. Как мужчина, – беззлобно усмехнулся старейшина.

Шестнадцатилетних подводит голос. Ломается. То «сынок совсем взрослый» и с тобой говорят серьёзно, а то «пищишь, как птенец» и над тобой все издеваются. Стыд окатывает дурно пахнущей волной, взрывается внутри, как пакет с мусором.

– Я бы на твоём месте уповал на погоду. Ветер и прилив тебе помогут. Не мы.

– Но мы тоже можем изменить свою жизнь!

– Иди работать, парень, – старейшина почти ласково потрепал Ника по плечу, – здесь столетия уже ничего не менялось. Глупую игру ты затеял.

– Это не игра. Это Сад.

– Ещё скажи, что живой. Давай-давай, топай! Не до тебя сейчас. Жена слегла. Помрёт, наверное, не сегодня – завтра.

– А хоронить будете, как все? В печь – и прах развеять над морем?! – крикнул Ник равнодушно захлопнувшейся двери.

Безнадёжно бродил вокруг дома, заглядывая в окна. Круг, другой, третий... Семь кругов отчаяния. Хоть бы кто-нибудь ему помог!

Солнце встало и повисло над горизонтом. Пекло, как в полдень. Море синело. Тишину, казалось, можно ощупывать, как шероховатую стену, – безветрие.

У воды что-то делили между собой чайки. Одна, урвав добычу, поднялась высоко в небо. Сверкнула грудью на ярком солнце.

«Королева», – узнал Ник. Прошлой осенью она, неосторожно копаясь в мусорной яме, насадила грудь на шприц. Игла впилась в тело, за зиму рана зажила и обросла перьями. Чайка так и летает, слепя встречных блеском искусственной броши. Слышал, на материках они предпочитают селиться целыми колониями в городах, чтобы не рыбу птичьим трудом добывать, а питаться отбросами на помойках. Тунеядки! Изменницы! Как посмели предать родную стихию?!

Ник присел у кромки воды, вглядываясь в безбрежную пустоту. В детстве мечтал, что однажды Остров прибьёт течением поближе к материку, и он увидит Берег. Чудес не случается. «Бог покинул эти места», – вспомнилась прочитанная в какой-то книге фраза. Это о Большой земле так пишут. О существовании Острова Бог и не догадывается: возник без Его ведома. Чаячий Рай. Помойка в океане.

Около четырёхсот лет назад в Мировом океане обнаружилось мусорное пятно. В северной части Тихого океана течения сгоняют в круг груды пластмассы. Когда пятно увеличилось до континентальных размеров, экологи решили построить первый дрейфующий остров по переработке мусора. Спустя столетие у Острова появились конкуренты сначала в Тихом океане, а вскоре и далеко за его пределами. Индустриальная земля ежегодно кормила свои моря тоннами бутылок из-под колы, резиновых покрышек, одноразовой посуды, презервативов, пластмассовых кукол... не заботясь о том, что период переваривания одного тоненького целлофанового пакетика растянется на тысячу лет. Острова были призваны стать волшебным желудком, превращающим дерьмо в конфетки.

День второй

Причина утренней тошноты Ника крылась в простом, но безответном вопросе: Чего ты хочешь? На самом деле? Что вообще хотели обрести на Острове первые поселенцы?

Ник родился здесь. С семи лет работал вместе с отцом на фабрике, сначала помогал на конвейере, а теперь у него полный – двенадцатичасовой – рабочий день. Времени на размышления не так уж и много, но всё-таки...

Отец говорил, что с Острова уезжают только в переносном смысле, хотя он давно не тюрьма. Земля выдавала визы и даже вид на жительство всем желающим, но за последние сто лет Остров не подал ни одного прошения.

«Странно, – думал Ник. – А если я?..».

– Кому ты там нужен? – обрывал его отец, и они шли на работу.

Повзрослеть – значит осознать себя частью целого, граммом тонны. Это в детстве кажется, что мир крутится вокруг тебя, а потом дни проводишь у конвейерной ленты и понимаешь, что это ты вертишься во благо планеты.

«Планета – наш общий дом, – вспомнилась ещё одна книжная мудрость. – Тогда и сортир должен быть уютным. Почему нельзя подождать и сберечь Сад? Мы и так у Земли ничего не просим».

Остров сам себя всем обеспечивал. Еда? Давно и на материках суррогат. Дома? Строительный материал под ногами. Энергия? Морские волны и ветер. И преимущественно ручной труд на фабриках.

Труд, востребованный на Берегу. Масс-медиа творят бытие мира и жизнь каждого человека в нём, людей вместе и по отдельности. Одежда, обувь, сумки, предметы интерьера, украшения ... – всё работает на имидж, создаёт репутацию гражданина мира, заботящегося об экологии. Спрос на «эко-товары» превышает предложение. Когда кончается мусор, отсекают и пускают в расход постоянно достраиваемую нежилую часть Острова. Без сожалений.

В жилой части дома жмутся друг к другу и разрастается город, как многоэтажный пластмассовый контейнер, где все они расфасованы по ячейкам. Вряд ли кто-нибудь искренне возжелал бы здесь поселиться. Первая колония была исправительно-трудовым лагерем, куда свозили преступников. Прибивало, правда, и вольных: нищих, бродяг, безработных, калек и прочих жертв политической нестабильности и экономических кризисов.

У Велии, подружки Ника, прапрадед – бомж. Вольное происхождение – предмет особой гордости островитян. Какая разница, если не Велией её называют, а просто Вэл? Их всех тут уравнивают, уминают и сокращают. Ник, Вэл... Мусорные имена.