Без вины преступница - Страница 10

Какая девчонка? Из первого «А», в котором начинала работать его бывшая жена? Да это когда было! Он ту девчонку, которая без трусов от него час назад сбежала, почти не помнит. А тут первоклашка, которой теперь сколько? Правильно, двадцать семь лет. Так откуда, спрашивается?

– Ты обкурился, что ли, Стас?

– Знаешь, что не употребляю, – не обиделся друг. – А девчонку ты не забыл. Просто не думал о ней.

– А зачем мне? Ты скажи зачем, может, и вспомню.

– Красивая такая девочка. – Стас его как будто не слышал. – На первой парте перед учительницей твоей сидела всегда. Глаза здоровые, зеленые, как у ведьмы. Косы длинные, толстые. Смышленая такая девчонка была. Сразу сообразила, что ты муж училки. Все время тебе улыбалась и приглашала войти, когда ты в класс врывался.

Стоп.

В голове как будто лампочка взорвалась. Но не от виски, точно нет. Он вдруг мгновенно, как от вспышки, вспомнил события тех давних лет.

Вот он берет девочку на руки, сажает на колени, а Стас их фотографирует. Фотография вышла очень удачной. Сима грустно пошутила тогда, что он был бы хорошим отцом этой девочке, если бы она стала их родной дочерью. Потом, уже через пару четвертей, когда выяснилось, что у Симы не может быть детей, она не раз со слезами восклицала, что, если бы у Оленьки не было родителей, они бы могли ее удочерить.

– Оля! – крикнул он в трубку. – Ее звали Оля!

– Точно, – хмыкнул друг, – Оля Волгина. Умница-красавица, могла бы окончить школу с золотой медалью.

– А чего не окончила?

– Мать у нее умерла, когда ей пятнадцать было.

– А ты чего эту Олю вспомнил, а? Решил меня укорить, что не удочерил, когда осиротела?

– Так не осиротела она, брат. Бабка у нее была. И отец. – Отвратительным голосом Стас все это проговорил. – Никто бы тебе девочку не отдал, тем более папаша. Он хотя и не принимал активного участия в жизни дочери и не афишировал их родство, ничего бы тебе сделать не позволил. Хотя сам появился в жизни дочери, когда той уже четвертак стукнул.

– И?

В груди у Сашки снова закипал гнев. Заворочался там, заныл, заставил больно покусывать губы.

– Папаша никогда не упускал ее из виду, так говорят. Контролировал каждый ее шаг. А она, прикинь, об этом даже не знала.

– И что дальше? Конец у твоей замечательной истории будет?

Он сощурился, разозлился. Ясно, что финал, самый отвратительный финал, в предчувствии которого у него и ныла душа, еще впереди. И Стас не то чтобы его смакует, он просто не знает, как сказать. Потому что как пить дать это проблемный финал.

А проблем они не любили. Ни он, ни Стас.

– А конец такой, брат. Девочка, понимаешь, снова осиротела, полгода как. Теперь уже ни матери, ни бабки, ни отца. Так что можешь смело ее удочерять.

– Чокнулся, что ли? – Гнедых попытался грязно пошутить, потом выдохнул: – Не стану я никого удочерять, брат.

– А придется. Выбора у тебя нет. Как и у меня, Сашок.

– Чего так?

– Знаешь, как фамилия девчонки?

– Волгина?

– Нет, брат, это по матери. А фамилия ее отца – Деревнин. Витек Деревнин.

– Твою мать! – Он похолодел. – Витек? Он что, помер?

– Ага, полгода как, говорю же. Но, понимаешь, странно помер – на улице. Эксперты говорят: от переохлаждения.

– Летом?

– Вот и я о том же. Но сам догадываешься, где и как летом можно переохладиться.

Они помолчали, вспоминая один случай из их нехорошего прошлого.

– Дальше что? Помер Витек, одним звеном меньше. Нам же лучше!

– Как бы не так, Сашок. – Стас сделал нехорошую паузу. – Витек помер. А дочь его осталась.

– И что?

– А то, что ухажеры у нее стали появляться. Странные, скажу тебе, ухажеры. Вот после знакомства с ними Витек и помер.

– Ее проблемы, – буркнул Гнедых.

А внутри все заныло: да нет же, это их со Стасом проблемы тоже.

– Пускай так, – не стал спорить Стас. – Только неделю назад этот ухажер от нашей Оли ушел. А сегодня, прикинь, его находят мертвым. С пробитой на хрен башкой.

– Где находят? Когда?

– Ночью находят, Сашок. Где-то на улице. Мертвенький, холодненький.

– Она отомстила?

– Не мели чушь, брат. Хотя, если принять во внимание гены… Нет, глупости. Она не могла. По имеющейся у меня информации, саданули по башке сильно.

И снова молчание в телефонной трубке показалось невыносимо долгим. Как будто ему вот-вот должны зачитать приговор или поставить страшный диагноз.

– Что? Что ты сказал?

– Что слышал! – огрызнулся беззлобно Стас. – Фамилия ее ухажера – Синев. Была…

– Может, однофамильцы?

Он сам не верил, что так бывает. Вдруг показалось, что в темноте прихожей кто-то есть. Он точно заметил какое-то движение, без звуков и шорохов, как если бы сквозили чьи-то тени. Сделалось жутковато.

– Синев Вадим Игоревич, – пригвоздил Стас. – Это его сын, брат. Но и это не самое страшное.

– А что?

– А то, что сегодня днем, после того, как от Оли Волгиной убрался оперативник, к ней пожаловал гость. Как думаешь, кто?

– Галкин, – догадался он, – Галкин Иван Андреевич. Неужели жив еще, не подох?

– Думаю, и не собирается. Он живее всех живых, Сашок. – Стас протяжно вздохнул, потом замысловато выругался и закончил: – Пробыл у нее час, вышел с невероятно довольной рожей. Подвожу итог, Сашок. Чем довольнее будет у него рожа, тем скучнее она будет у нас с тобой. Так что девчонку тебе придется если не удочерить, то навестить непременно, Сашок. И как-то развлечь, еще лучше – отвлечь. А еще лучше – увлечь. Влюбленные дурочки, сам знаешь, такие доверчивые. Откровенные такие!..

Он ненавидел этот праздник давно. Терпеть не мог предпраздничную суету, когда народ накрывало общим безумием. С магазинных полок, как перед катастрофой, сметали продукты. Глупые люди с вытаращенными от азарта глазами носились по мнимым распродажам, хватая ненужные тряпки. Всеобщий хаос, истерика, суматоха, невозможность остановиться и подумать о прожитых месяцах, неделях, днях. Невозможно в такой спешке что-то осмыслить, проанализировать ошибки, сделать выводы. Строить планы тоже невозможно.

Разве так можно? Разве так нужно?

Уходящий год, его последние дни и часы нужно провожать тихо, перебирая в памяти событие за событием, как четки в руке.

У него был неплохой год. Можно сказать, хороший. Он много думал, неплохо поработал, в его давнем деле, которое казалось загубленным, наметился прорыв. Он нашел то, что не смог найти много лет назад. Нашел доказательство вины. Это оказалось просто. На удивление быстро обнаружилась связь между людьми, событиями и мотивом – так быстро, что он даже опешил. И что он сделал прежде всего?

Он позвонил. Изложил свою версию человеку, который был во всем виноват. В смерти людей, в его личной семейной трагедии, в загубленной карьере.

Тот его внимательно выслушал, спросил, чего он хочет. И согласился платить.

– Но мне нужны гарантии, – сказал он, когда второй раз заплатил крупную сумму. – Я не могу платить тебе вечно.

В ответ он тихо рассмеялся и ответил, что вечно не надо. Надо просто оплатить все его загубленные годы. Их пятнадцать, а пока он оплатил только два. Осталось тринадцать.

Тот обещал подумать и больше на связь не выходил.

Он его не торопил. Зачем? Пока на жизнь хватало, а что будет дальше – время покажет. Так он решил пару недель назад.

Но произошло неожиданное. Смерть молодого парня, которой не должно было быть в списке грехов этого человека.

– Это снова вам в минус, – спокойно сказал он ему сегодня утром. Специально позвонил, чтобы это сказать. – А мне в плюс.

– Это не мой грех, – ответил тот человек. – Ну же, где ваша ментовская проницательность? Подумайте, кому это выгодно.

– Подумал. Со всех сторон – выгода ваша. То есть, конечно, моя.

И так же просто, без апломба, без злости он потребовал еще денег. Теперь уже вне графика, который они составили.