Без семи праведников... (СИ) - Страница 7

Однако Песте не поддался на уговоры, но, с укоризной взглянув на лавочницу, махнул рукой и двинулся вдоль улицы. Миновав её, остановился снова и, чуть наклонившись в седле, постучал в окно другой лавки. На стук выбежал худой длинноносый приказчик и тоже, увидев посетителя, стал преувеличенно вежлив, однако и он не сумел порадовать его.

— Аничетто ещё не вернулся из Пьемонта, мессир Грациано, нет ни Бароло, ни вин из Вичелли, пока приехал только Линарди из Болоньи. Но он привёз чудесные вина из виноградников папаши Рузетто. Они просто отменны!

Но требовательный клиент снова надменно отверг все жалкие паллиативы.

День явно не задался. Горестный афронт ждал шута и у третьего торгового заведения, хозяин которого ничем не смог обнадёжить своего лучшего покупателя в отношении сыра пармиджано реджано, но предлагал проволоне, таледжио, маскарпоне, овечий сыр пекорино романо и творожный рикотта.

Мессир ди Грандони горестно вздохнул и тронул коня. Вскоре они вдвоём подъехали к небольшому трёхэтажному дому, чей парадный фасад был сдержанно, но утончённо декорирован выпуклыми пилястрами. В центре нижнего яруса темнел арочный портал, открывающий вход во внутренний двор и ухоженный сад.

Увы, именно этот портал встретил хозяина на редкость негостеприимно: из тени выскочили трое бандитов и ринулись было на подъехавшего хозяина дома, но на мгновение растерянно замерли, увидев двоих, чего, конечно, не ожидали.

В эту минуту в воздухе просвистели два кинжала, и двое головорезов медленно осели. Песте хладнокровно направил коня на третьего браво, загнал его в угол и спешился, потом вынул из ножен фламберг, начав со свистом вращать им перед глазами негодяя. Тот, поняв, что попал в беду, ибо сзади показался и Альдобрандо с кинжалом, взмолился о пощаде. Песте несколько секунд брезгливо глядел на него, потом махнул рукой и, схватив того за шиворот, подтолкнул разбойника к трупам, резким движением вытащил из тел свои кинжалы, и жестом потребовав убрать их. Не веря, что выбрался живым, убийца, восторженно глядя на Грандони, поволок трупы по земле, освобождая проход.

Между тем шут открыл двери и жестом пригласил гостя в дом.

Внутри среди прохладного полумрака царила мягкая гармония домашнего уюта, обстановка была свободна от вульгарной роскоши, но пленяла прекрасным вкусом и удобством. С восточной стороны зала была украшена росписью с библейской сценой: Христос поднял бездонные глаза на Пилата, походя вопросившего стоявшую перед ним Истину о том, что есть истина.

В ту минуту, когда хозяин переступил порог, где-то под потолком раздался странный клёкот, резкое хлопанье крыльев и на плечо шута опустился ворон, привычно защёлкал клювом и потёрся головой о смоляные волосы мессира ди Грандони. Шут ответил ворону ласковой улыбкой. У ворона было когда-то переломано крыло, и птица, пока крыло заживало, видимо, прижилась в доме.

Здесь, в каминном зале, куда слуга поспешно внёс поднос со снедью и корзину с бутылками, Альдобрандо Даноли, ещё не пришедший в себя после кровавой стычки, впервые услышал голос хозяина, сумеречно-глубокий и мягко-рассудительный. Услышал и вздрогнул.

— Возможно, вы и не согласитесь с моим мнением, мессир Даноли, но времена, скажу я вам, настали подлинно бесовские. Я хотел бы выразиться мягче, но это невозможно. — Шут жестом пригласил гостя омыть руки с дороги, указав на серебряный таз с тёплой водой, а сам бросил в другой два окровавленных кинжала, сразу окрасивших воду в розовый цвет.

Альдобрандо тихо перекрестился. Да-да, бесовские времена. Боже мой. Он внимательно взглянул на шута. Его фраза странно перекликалась с его искушением. Песте был вторым, после Гвальтинери, кто произнёс эти странные слова о бесовских временах. Случайно ли это? При этом произошедшее на глазах убийство так потрясло Альдобрандо, что он никак не мог успокоиться, ощущая мелкую дрожь в пальцах и стук крови в висках.

Но тут шут продолжил, обращаясь уже к слуге.

— Куда катится мир, Луиджи? Пост прошёл, а в лавках — ни приличной ветчины, ни хорошего сыра, ни доброго вина! И это третья неделя по Пасхе! Что делается? Я, конечно, дурачина — по чину и по личине, по названию и по призванию, из осторожности да и просто по должности, но вы-то слывёте умными, синьоры, — мессир Грациано ди Грандони плюхнулся на касапанку, — так снизойдите же к моему скудоумию, объясните, что происходит?

Альдобрандо усмехнулся на валяющего дурака шута. На поверку его бесовщина была шутовской. Или…

— Почему вы отпустили убийцу? — осторожно спросил он, — пожалели?

Шут окинул его насмешливым взглядом.

— Пасквале Кодино? Какой же он убийца? Он — папаша девяти детей, служит конюхом в доме Белончини. — Лицо шута искривила унылая тоска, точнее, высокомерная скука. Он вздохнул. — Джезуальдо приказал холопу убить меня — холоп и пошёл. Куда же ему деваться-то? Двое остальных — отъявленные подонки-брави, а дурак просто привёл их. Но за это осиротить девятерых сопляков? Да перестань же, Морелло! — Ворон, до этого пытавшийся ущипнуть хозяина за мочку уха, теперь взлетел на спинку стула и замер там неподвижным изваянием.

Альдобрандо знал, что знатные люди часто оплачивали услуги наёмных убийц, чтобы освободиться от докучавшего им человека. Город изобиловал на все готовой шпаной, всюду ошивались бродяги и дезертиры из армии, слуги, которым надоело их ремесло, крестьяне, согнанные с земель неурожаем, мародерствующие школяры и сутенёры. Даноли опустил глаза. Он не решился спросить, кто такой Джезуальдо Белончини и чем Песте вызвал столь яростную ненависть, но восхитился бестрепетным мужеством этого человека.

Тот не играл в смельчака, скорее в нём чувствовалось то ли бесстрашие безнадёжности, то ли отвага бессмертных. Он или не хотел жить, или был уверен, что выживет вопреки всему. Граф вежливо спросил у мессира ди Грандони, где тот научился столь мастерски владеть оружием, на что шут пожал плечами и ответил, что взял в руки меч с пяти лет.

На стене, противоположной той, где была фреска, располагалась коллекция оружия. Здесь были клинки с высокими острыми рёбрами, пробитыми множеством отверстий, на рукоятях рядом с выбитым именем мастера темнели изречения «In Dio speravi» — «Уповаю на Бога», «Vim vi repellere licet» — «Насилие позволяется отражать силой» и «Fiat voluntas Тua» — «Да будет воля Твоя». Венецианские кинжалы из Беллуно, чинкведеа, фусети из Брешии, оружие венецианских морских бомбардиров, даги с длинной крестовиной и ажурной гардой и ушастые бургундские кинжалы тоже имели надписи, но куда менее смиренные. «Не уступающий и множеству», «Подчиняю обстоятельства, а не подчиняюсь им», «Среди оружия законы безмолвствуют» — свидетельствовали они о себе. Надписи были и на левантийских дагах, что шут метнул в убийц. Сейчас, тщательно очищенные шутом от крови и вытертые, они покоились на столе. «Mors immortalis», «бессмертной смертью», звался один из них. Надпись на втором тоже была лаконична. «Ultima ratio». «Последний довод». Песте коротко пояснил гостю, что сама эта коллекция — фамильная, дедовская, её всегда наследовал старший сын, после же смерти его старшего брата она досталась ему.

В свете напольного канделябра и огня из камина Даноли исподлобья внимательно разглядывал и того, кто приютил его на ночь. Надменное бледное лицо с высоким лбом. Под густыми с изломом бровями — большие глаза, холодные, тёмные, умные. Слабо очерченные скулы и чеканный заострённый нос с тонко вырезанными, чувственными ноздрями. Красивые губы. Удивляла могучая в сравнении с худобой лица шея. Изумляли ширина плеч и мощь торса. Очень сильные руки сжимали перчатку, словно рукоять меча. Контраст необузданной внутренней силы этого мужчины и его утончённого лица заворожил Альдобрандо. Лицо шута в отблесках каминного пламени странно помолодело. Если днём Альдобрандо дал бы ему около тридцати, то сейчас он казался двадцатилетним, и Даноли не мог не отметить, что он ошеломляюще привлекателен: редкая женщина не выделила бы его из толпы.