Без семи праведников... (СИ) - Страница 17

— Истинные рыцари никогда не злословили женщин, но умирали из-за них, — перебила шута донна Верджилези.

Шут состроил задумчивую мордочку и согласно покивал.

— Да, слышал об этом. Но ведь и я недавно едва не умер из-за женщины! — Спохватился наглый фигляр, вскочил, схватил стул, перевернув его задом наперёд, и снова уселся, обхватил сидение своими длинными ногами, сложил руки на спинке и интригующе сощурился. — Дело в том, что третьего дня одна донна, увидев в своей спальне во время молитвы дьявола, метнула в него… — шут артистично изогнул бровь, — …ммм… один из предметов дамского туалета. Но всё это обреталось в кругу обычной женской придури: дьявол оказался простой летучей мышью, и упомянутая выше деталь, которая, если назвать вещи своими именами, была панталонами, зацепилась за коготки мышиных крыльев. Несчастный испуганный нетопырь, подгоняемый воплями донны, вылетел в коридор, — Песте, кривляясь, изобразил длинными пальцами мельтешение мышиных крыльев, — пролетел по двум этажам и, наконец, вцепился в цепь на люстре в этом самом зале и завис на ней, синьора же, размахивая шваброй и подпрыгивая, пыталась отобрать у пипистрелло искомые панталоны. Умереть из-за женщины! Клянусь, я был на волосок от этого! Я так хохотал, что едва не умер!

— Вы негодяй!! — донна Верджилези взвизгнула так, что всем вдруг стало понятно: шут повествует не выдуманную, но подлинную историю — и как раз о ней. Промолчи дурочка — можно было бы предположить, что наглец просто валяет дурака, но столь бурное проявление чувств выдало донну с головой.

Впрочем, некоторые, например, Альмереджи и Портофино, похоже, знали об этом и раньше, ибо оба едва сдерживали хохот, при этом мессир Альмереджи яростно закусил губу и отвернулся. Альдобрандо отметил, что лицо величавой Гаэтаны Фаттинанти тоже оттаяло, она рассмеялась — зло и откровенно, но сам он не смеялся — донна Верджилези почему-то показалась ему хоть и глупой, но очень несчастной особой.

— Могли бы, Песте, — прозвучал из-за плеча епископа сдавленный голос Ладзаро Альмереджи, почему-то пытавшегося выглядеть суровым, — и помочь донне.

— Я и помог, Ладзарино, — с готовностью отозвался шут. — Когда она поняла, что швабра ей не поможет, ибо коротка, она бросила её и побежала за метлой, я же, увидев, что нетопырь улетел, а панталоны висят на люстре, взял арбалет и метко сбил их. Но когда я, как мужественный Роланд, герой великого Ариосто, соорудив орифламму из швабры и искомого предмета, принёс свой трофей синьоре, услышал, что я бесстыжий негодяй и срамной повеса! Вот и совершай подвиги ради дам! Тебя же вместо награды — обольют помоями!

— Песте, умоляю, не говори о женщинах, — за спиной епископа раздался тихий, властный и насмешливый голос герцога Франческо Мария, он неожиданно вышел из боковых дверей, где уже несколько минут слушал шутовские эскапады Песте. История о панталонах и для него новой не была: третьего дня он сам полчаса хохотал, глядя на шута, шныряющего по коридорам с дурацкой хоругвью.

Все вокруг зашевелились, раскланиваясь, Дон же Франческо Мария склонился за благословением к епископу.

— Ты прав, мой повелитель, поговорим-ка лучше о другом, — заявил Песте, снова оседлав стул, — обсудим перспективы ужина в свете неумолимо приближающегося конца света? Но когда его ждать? Я говорю, естественно, о конце света. О, я вижу там, в углу, наших оракулов. Да, поговорим о том, что готовит нам грядущее. Люди ничему так твёрдо не верят, как тому, о чём меньше всего знают, и никто не выступает с такой самоуверенностью, как сочинители всяких басен — астрологи, предсказатели да хироманты.

Пьетро Дальбено смерил шута недоброжелательным взглядом и высокомерно заметил, что не дуракам судить о законах неба. Песте тут же признал это верным и обронил, что на месте Дальбено он давно бы занялся каким-нибудь более прибыльным ремеслом, например, выпрашивал бы подаяние. «А впрочем, что я говорю, идиот, вы ведь именно этим и занимаетесь…». Дальбено, весьма высоко ценивший свои познания, прошипел, что шут ещё заплатит за свои слова, а Чума выразил удивление, почему это люди, нечувствительные к порке, так легко обижаются именно на слова? Но Дальбено, которого на миг бросило в краску, ибо слова шута подлинно отражали один из эпизодов его бурной жизни, ничего не ответил. Это молчание не было доказательством смирения, но удостоверяло в том, что синьор Пьетро всё же гораздо умнее донны Черубины.

Тут в разговор вмешался герцог.

— Песте, если ты не доверяешь астрологу, может, тогда сам предскажешь, что будет происходить в нашем подлунном мире нынешним летом?

Чума с важностью кивнул.

— Конечно, мой герцог. В Урбино ещё около трёх месяцев будет тепло, к осени, возможно, несколько похолодает, во Франции будет наводнение или засуха, а в Египте и Иерусалиме очень вероятна жара. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что на Альбионе часто будет туманно и дождливо. Более точный прогноз пока сделать трудно. Но я заметил, повелитель, что при прогнозировании уже состоявшихся событий уровень их точности возрастает! Так Чекко д'Асколи самым кощунственным образом рассчитал по звёздам Рождество Христа и вывел из него его крестную смерть. Что значит знание законов неба! Правда, по этой причине сам он умер во Флоренции на костре. Видимо, звезды не предупредили его об опасности составления дурацких гороскопов…

— Но прогнозы нашего уважаемого Дальбено хорошо сбываются, — герцог сегодня был благодушен.

— Да, я не откажу ему в умении хорошо сбывать прогнозы, тем более что он на каждом отменно зарабатывает.

— Ну, полно, я сам жду от него гороскоп, — сказал герцог. — Он ведь правильно предсказал смерть Алессандро ди Медичи!

— Quis est enim, qui totum diem jaculans, non aliquando collineet[1]? Найдётся ли кто-то, кто, бросая целый день дротик, не попадёт хоть однажды в цель? Алессандро — извращенец и выродок, похищавший женщин, вторгавшийся в женские монастыри, отравивший кардинала Ипполито и ещё десяток дружков и недругов! Его дела прогневили небо, и предсказать ему смерть я мог бы с той же вероятностью, как появление по весне листьев на деревьях.

Астролог открыл было рот для ответа, но вдруг поймал на себе плотоядный и лишённый всякой сентиментальности взгляд мессира Аурелиано Портофино.

— Джованни Бентивольо, правитель Болоньи, наслушавшись астрологов, приказал вырезать на камне построенной им башни слова: «Его звезды и его заслуги обеспечили ему все мыслимые блага» — и это за год до изгнания, — назидательно проговорил инквизитор, даря астрологу ещё один злобный взгляд, — никакое сочетание звёзд не может принудить к чему-либо свободную человеческую волю, как не может оно предопределить Божью волю. Ваши законы неба являются ересью.

Дальбено торопливо ретировался.

— А вы не верите в судьбу, мессир ди Грандони? — к Чуме неожиданно приблизилась какая-то блондинка в розовой симаре, пожирая Грациано взглядом, от которого Даноли смутился, а инквизитор содрогнулся всем телом и испуганно заморгал, подавшись назад.

Песте оказался сильнее духом.

— Не знаю, что и сказать, донна Белончини, — задумчиво проговорил он. — Бог дурака — случай, судьба же — покровительница женщин, и она права, помогая именно тем, кто не в состоянии о себе позаботиться. Но мне-то что за резон в неё верить?

Синьора окинула мессира ди Грандони новым похотливо-восторженным взглядом. Было похоже, что всё, что ни обронил бы шут — казалось ей перлом остроумия. Грациано обменялся мученическим взглядом с Портофино и горестно вздохнул. Тут какой-то прыщавый коротышка с лоснящимся лицом поторопился подойти к донне и оттащил её в сторону. На вопрос кто он, Чума только вздохнул, но оказавшийся рядом Портофино сообщел, что это постельничий герцога Джезуальдо Белончини.

Альдобрандо Даноли подумал, что он и сам теперь прекрасно понимает причины неприязни мессира Джезуальдо Белончини к шуту Песте.