Без права на наследство - Страница 113
– Давай пропустим описание дома, Нора, продолжай свою историю.
– Ладно. Речь идет об одной из комнат Сент-Крукса – она длиной с эту улицу. Там ужасно мрачно, царит запустение и страшный холод, я даже сейчас вздрагиваю, вспоминая о том зале. Мисс Гарт хотела покинуть комнату поскорее, и я поддержала ее, но управляющая уговорила нас сперва взглянуть на редкий предмет – единственный в том неуютном зале. Она назвала его треножником. Не стоит беспокоиться, Магдален, ничего страшного! Это просто странная трехногая штуковина, на которой установлена жаровня с обгоревшими углями и грудой пепла. Управляющая сказала нам, что знатоки высоко оценивают этот треножник как уникальный образчик ковки. Она обратила наше внимание на искусную отделку внутреннего края жаровни, по которому протянулась латинская надпись… прости, я забыла, что она означает. Сама по себе вещь эта меня не заинтересовала, но я подошла поближе и стала разглядывать надпись, чтобы проявить вежливость. Признаюсь, управляющая слегка утомила меня подробностями из области механики и обработки металла. Пока она говорила, я рассеянно смотрела на воздушную груду беловато-серого пепла, повела по нему пальцами, делая вид, что слушаю лекцию. И вдруг я наткнулась пальцами на что-то твердое – судя по ощущениям, лист бумаги. Это было письмо, написанное убористым, мелким почерком. Магдален, спокойно! Дай мне закончить! Ты уже поняла, что это и есть то тайное приложение к завещанию, но возьми себя в руки, дорогая. Мы с Джорджем уже все обсудили и приняли общее решение.
Нора открыла сумочку и извлекла оттуда то самое письмо. Магдален взяла его автоматически, она была совершенно растеряна.
– Ты нашла его… после таких долгих и тщетных поисков оно появилось случайно, и именно перед тобой!
– Да, – весело кивнула в ответ Нора. – Типичная нелепость, как часто бывает с потерянными вещами. Ты их ищешь – и они становятся невидимками. Ты прекращаешь поиски – и они тут же находятся! Как только я нашла письмо, мы обо всем поговорили с мисс Гарт, а потом я написала Джорджу на континент. Он поспешил вернуться. И он объяснил загадку: как ты, возможно, знаешь, адмирал Бертрам страдал лунатизмом. Перед самой болезнью его застали бродившим по дому. Джордж считает, что его дядя решил не просто спрятать письмо таким причудливым образом, а уничтожить его. Накануне в жаровне горел огонь – может быть, в сонном состоянии адмиралу казалось, что пламя все еще не угасло. Самым трудным было решение, что теперь делать с нашей находкой. Но поскольку все это имело отношение к тебе, я проявила твердость и все уладила.
– Позволь и мне кое-что сказать, – прервала ее Магдален. – Я хочу знать содержание письма. Что оно означало для других и для меня?
– Дорогая моя Магдален, ты так странно смотришь и говоришь сейчас! Если сказать кратко, этот клочок бумаги обеспечивал тебе целое состояние. По крайней мере, он дает основания требовать этого. Адвокат говорит, что это письмо можно оспорить, однако у Джорджа нет подобных намерений. Приписка адмирала Бертрама придает письму дополнительную юридическую силу, а также возлагает моральные обязательства на его поверенных. Я не сильна в юридической терминологии, поэтому объясню все по-своему. Ситуация довольно простая. Все деньги мистера Ноэля Ванстоуна возвращаются в нейтральное владение, его завещание относительно них теряет силу, так как поставленное им условие наследования не было выполнено. Если бы сестра Джорджа, миссис Еёрдлстоун, была жива или если бы Джордж женился раньше, деньги получил бы один из них. А так половину состояния положено по закону разделить между ближайшими кровными родственниками мистера Ноэля Ванстоуна, то есть Джорджем и его другой сестрой – она тяжело больна и не нуждается в средствах, так что выразила желание отказаться от своей доли в пользу брата. Поэтому Джордж получает половину наследства. Что касается второй половины, она твоя. Так странно, Магдален! Два года назад мы внезапно оказались сиротами, лишенными имени и средств к существованию, а теперь мы получаем наследство нашего отца в равных частях, как он и хотел!
– Но помилуй, Нора, эти части пришли к нам совершенно разными путями.
– Разве? Я получаю свою через мужа. А ты… – она смущенно замолчала и слегка покраснела. – Прости, дорогая! Я не должна расстраивать тебя напоминанием о болезненном прошлом!
– Нет, что ты! Ты только укрепляешь меня, – заверила ее Магдален. – Смотри!
Она встала с дивана и прошла к открытому окну. И, прежде чем Нора успела даже встать, разорвала письмо Ноэля Ванстоуна в клочки и выбросила их на улицу.
Потом Магдален преспокойно вернулась к дивану и прилегла с видом полнейшего удовлетворения и облегчения.
– Я ничем теперь не обязана своей прошлой жизни. Я порвала с ней, как разорвала сейчас это злосчастное письмо. Все прежние страсти и надежды забыты и отброшены навсегда!
– Магдален, мой муж никогда бы не позволил тебе… я тебе не позволю…
– Тише, тише. То, что твой муж сочтет правильным, и мы с тобой признаем. От тебя я приму то, что ты сочтешь справедливым. Но я не хочу больше строить планы и пытаться переменить судьбу. И так мне гораздо лучше, поверь, дорогая моя!
И с этими словами Магдален покончила с прежней гордыней и прежними страстями. Она вступала в новую, благородную и достойную жизнь!
Минул месяц. Осеннее солнце проникало даже в самые узкие и сумрачные улочки Лондона, где-то неподалеку часы пробили два, когда Магдален вновь переступила порог своего прежнего жилища в Домах Аарона.
– Он ждет меня? – спросила она у хозяйки дома, с трудом сдерживая волнение.
Он ждал в гостиной второго этажа. Когда Магдален постучала, он пригласил ее войти – интонация была нейтральной и сдержанной, он подумал, что это кто-то из прислуги. Увидев ее, капитан вскочил.
Единственным следом болезни, оставшимся во внешности Магдален, была особенная хрупкость, придававшая ее вернувшейся красоте утонченность. Простое муслиновое платье дополняла соломенная шляпка с белой лентой. Несмотря на безыскусность наряда, Магдален выглядела теперь еще прелестнее, чем при первой случайной встрече с капитаном в Олдборо.
Капитан показался ей усталым и встревоженным. После обмена приветствиями и общими вежливыми фразами она поинтересовалась, оставался ли он все время в Лондоне или успел посетить близких в Саффолке. Оказалось, что он не покидал столицу. Но капитан не сказал, что не решился уехать в дом сестры, поскольку это означало расставание с тем местом, что хранило память о Магдален. Бедный дом в Лондоне был для него богат трогательными воспоминаниями.
– Скажите, вы так же рады видеть меня, как рада я нашей встрече? – спросила Магдален, пристально глядя в лицо капитана.
– Возможно, даже больше, чем вы, – улыбнулся он.
Магдален сняла шляпку и села в кресло, столь знакомое ей по прежним дням.
– Признаюсь, улица довольно уродлива, и тут явно тесновато, однако я чувствую себя, словно вернулась домой. Теперь, когда я сижу на привычном месте, расскажите о себе. Я хочу знать, что вы делали все это время, о чем думали, – усилием воли она удержалась от длинной череды вопросов – за прошедшее время она научилась не обрушиваться на собеседника со всей энергией молодости, провоцируя оторопь и желание отстраниться, а то и завершить разговор.
– Вы получили мои письма? – она впервые за время разговора отвела глаза.
– Да, и несколько раз перечитывал их.
Сердце Магдален отчаянно колотилось в груди, горло сжималось. Вся история ее жизни, начиная с катастрофы в имении Ком-Рейвен и вплоть до находки Норой тайного письма-приложения, была теперь известна капитану Кёрку. Она ничего не скрыла и не жалела об этом. После долгих приключений, интриг и секретных планов она хотела лишь искренности и простоты отношений. Страх потери был ужасен, но она не хотела больше строить жизнь на обмане. Теперь она ждала, мучительно ждала реакции капитана.
– Позвольте поговорить с вами об этих письмах, – мягко начал он.