Без Любви - Страница 11
Сидит в приемной моя тюремная соска и глазки строит. Ну и пошло-поехало по новой. А закончилось тем же. Сдала она меня куму, который, оказывается, аж отпуск на полгода взял, чтобы меня отловить. Обиделся он, видишь ли, на меня. Обиженных – раком ставят, сами знаете. А сучка эта смерть себе нашла лютую, непростую. Сдохла она от укуса очковой змеи. А по-простому – кобры. Нормально получилось – змея змею убила!
А потом я понял, что попадать в ситуации с бабами мне, видимо, на роду написано.
Выручил я на шоссе смазливую чувишку на велике. Два отмороженных белоруса ее сбили, да еще и увезти хотели, поразвлечься, значит. Ну, я им вломил, как следует, а ее забрал. Наташей ее звали. И опять все сначала. Любовь-морковь, сиськи-письки…
А кончилось тем же, но уже поинтереснее. Оказывается, вся эта бодяга на шоссе была подстроена, чтобы меня в капкан взять. И взяли ведь, суки поганые! И как взяли! Подвели меня к банку, чтобы я рюкзачок с баксами оттуда взял, ну я, как лох последний, и повелся на это. А оказалось, что в этом рюкзачке воровской общак. Вот это уже серьезно. Ведь теперь любой вор меня может прирезать на месте без всяких разборок. И получается, что с одной стороны у меня – менты, с другой – урки с пиковинами, а с третьей – аж ФСБ!
Наташа-то шпионкой оказалась, а папаша ее – вовсе не папаша, а полковник ФСБ Арцыбашев. Во как! И вот теперь я в капкане, да не в одном. Обвешан я этими капканами, как двухнедельный утопленник раками.
И вот тут-то выясняется, что все это, не считая первого случая с моей женой, было подстроено для того, чтобы поставить такого человека, как я, умного, сильного и смелого-умелого, да и вообще, парня что надо, в такое положение, чтобы я и рыпнуться не мог. А потом заставить меня выполнить некое суперпоручение. Блядь!
И теперь я был в распоряжении Арцыбашева, и он попросту отдавал мне приказы. Как одному из своих подчиненных.
Я с досадой вздохнул и повернулся лицом к стенке.
Колеса долдонили свое: «Доедь-доедь… Доедь-доедь…»
Так в чем же дело? Почему все хотят меня использовать?
Может быть, потому, что я обладаю качествами, которых так не хватает тем, кто хочет провернуть опасное, рискованное дело? Вполне может быть. Да скорее всего так и есть. Они все, падлы, загребают жар моими руками. И при этом вовсе не хотят нанять меня, заплатив достойные деньги. Все они хотят вынудить меня сделать что-то на халяву, а потом, по возможности, убрать. Жабы позорные! Твари жадные!
Ну почему, спрашивается, если я такой крутой одиночка, Арцыбашев не связался со мной, как мужчина с мужчиной, и не предложил мне выполнить опасную работу за долю известную? А потому что жадность заела. Подонок в генеральских погонах. Привыкли, падлы, что солдаты им на халяву дворцы в пригородах строят, привыкли воровать и списывать, вот и в настоящих делах стараются все обтяпать так же. Арцыбашеву больше по душе сыграть подлую игру, чем честно договориться. Но ничего, подумал я, посмотрим еще, кто тут выиграет, а кто проиграет. И снова повернулся на спину.
Внизу чавкал сосед, другой сосед звякал в стакане ложкой.
Посмотрев налево, я увидел, что мой провожатый не спит и, лежа на правом боку, смотрит на меня, не мигая. Как будто хочет проникнуть в то, что сейчас бурлило в моей голове.
Я улыбнулся ему уголком рта, и Санек моргнул, провел рукой по лицу и легко спрыгнул вниз, попав ногами точно между стоявших в проходе сумок. От неожиданности толстый сосед выронил кусок хлеба с салом и закашлялся, подавившись крошкой.
Санек мягко стукнул его кулаком между лопаток и сказал:
– Извините, я не хотел вас напугать.
Потом он поднял голову, подмигнул мне и пошел то ли в тамбур, то ли в сортир. Мне не было до него ни малейшего дела. Арцыбашев подробно объяснил, зачем меня будет сопровождать человек, и я был вынужден согласиться с целесообразностью этой меры. Но это ни в коем не значило, что я должен посвящать провожатого в свои планы и вообще корешиться с ним. Да, он вытащит меня из какой-нибудь случайной заблуды, но это приказ, а не помощь товарища.
Мы – не друзья и даже не подельники. Так, вынужденные партнеры.
А Арцыбашева нужно наказать. Обязательно. Он посадил меня на крюк и думает, что теперь может вертеть мной, как хочет.
Посмотрим. Еще не вечер.
По проходу прошла проводница, объявляя, что через полчаса – Микунь. Когда я услышал это название, на меня тут же навалились воспоминания. В последний раз я проезжал мимо этого богом забытого места в столыпинском вагоне. Да, подумал я, давно это было… А вроде бы – только вчера.
Я приподнялся на локте и сказал, обращаясь к проводнице:
– Девушка, кипяточку принесите, пожалуйста!
Она кивнула и поперлась по вагону дальше.
Девушкой я назвал ее только из вежливости. На эту категорию самок она не тянула уже лет пятнадцать. А ее проводницкая потасканность и вовсе ставила ее в категорию теток. Но не грубить же!
Нижние закончили жрать и уселись у окна, уставившись на пробегавший за мутным стеклом безрадостный таежный пейзаж. Мимо окна летели елки, сосны и мелкий поганый кустарник. Изредка деревья расступались, и можно было увидеть унылые болота, поросшие редкими чахлыми сосенками и тем же низкорослым кустарником.
Тайга, а по-местному – парма, тянулась на сотни и тысячи километров, и жизни в ней было столько же, сколько на Марсе. Нет, жизнь, конечно, кипела, но не человеческая, а животная. Волки, лисы, медведи, мыши там всякие, ежи, птицы опять же, насекомые – этого было в избытке. Но для человека там места не было. А если он и находил себе место среди мрачных просторов пармы, то жизнь его была такой же безрадостной, как тянущиеся на сотни километров однообразные заросли и буреломы. И постепенно человек, оказавшийся в этих далеких от цивилизации местах, дичал и становился все больше похож на животное. Конечно, не внешне, но своими повадками, нуждами, действиями. Все было просто. Первым и основным здесь было элементарное выживание. Здесь не было водопроводчиков, асфальта, транспорта и кредитов.
Если тебе нужно куда-то попасть, сделать это ты можешь только ножками. Если ты хочешь есть – будь любезен убить зверя или хотя бы набрать грибов. Если тебе нужен огонь, но нет спичек – это хана. Правда, ты можешь попытаться добыть огонь, как это делали далекие предки, но секрет давно утерян. Если ты серьезно заболел, ты не можешь вызвать по телефону врача из поликлиники. Я представил, сколько скелетов неудачников валяется на просторах тайги под вековыми елями, на дне болот и в бесконечных кустах. И как страшно умирать под равнодушным небом, зная, что помощи не будет. Зная, сколько осталось жить, зная, что это – конец.
И в этой бессмысленной мешанине деревьев, мхов и зверей даже зона с ее дикими бесчеловечными нравами может показаться уютным и безопасным местом, в котором можно выжить. Там горит электрический свет, там шумно, там иногда весело, там есть еда и лагерная санчасть, там – жизнь. Но такая жизнь мне не нужна. И, хотя я познал нравы зоны и они перестали удивлять и возмущать меня, я не принял их в качестве основного жизненного руководства. Но жить с волками научился. И выть тоже.
Ладно, нечего рассуждать на философские темы. Во-первых, у меня есть дело, которое нужно выполнить, а во-вторых, надо отдать долги. Да так отдать, чтобы небу жарко стало.
Суки!
Поезд остановился, и я вышел на перрон размяться. Перроном это можно было назвать лишь условно. Просто очень длинная автобусная остановка, и не более того. В последний раз я был здесь несколько лет назад, когда нас зачем-то выгнали из «столыпина» и построили перед вагоном, окружив цириками и собачками. И я от нечего делать стал разглядывать обстановочку.
С тех пор ничего не изменилось.
Та же водокачка, тот же пивной ларек. Представляете – пивной ларек, как при Брежневе! Вон там с сортировочной горки так же, как и тогда, медленно катится вагончик, а там – те же станционные постройки, все так же. И собака. Рыжий старый пес с разорванным надвое ухом. Точно! И он тогда здесь был. Я узнал его по уху, разрезанному ровно вдоль, словно ножницами. Жив еще, собачий сын! Ходит по «перрону», водит жалом, пожрать ищет. А раз ходит еще, значит, есть ему тут хавка. Удачи тебе, дворняга, подумал я и полез обратно в вагон. Что-то мне тоскливо стало от вида этой долбаной Микуни. А удачи мне самому сейчас побольше надо бы… Удачи, фортуны, фарта, называй как хочешь, но главное, чтобы кости легли удачно. Не мои, конечно, кости, вот этого не надо!