Бетонные стены воздушного города - Страница 87

«Поводыря» требовалась покормить, чтобы предано и верно вел дальше.

- Чтобы совершить полный оборот, нам необходимо было начать встречаться? И почему мы этого не сделали? – живот скручивало канатом от произнесенных слов. Кэсси начинало казаться, что он взял на себя больше смелости, чем следовало.

- Прозвучит, конечно, как ответ человека, который перекладывает ответственность на другого. Но… Хотя, может, так оно и есть, - согласился с прежним собственным утверждением Трой. – Ты никогда не предлагал, даже разговор не заводил об этом. А я довольствовался тем, что есть. И сомневаюсь, что я настолько боялся, что однажды и этого не станет, когда ты догоришь и со мной или вовсе откажешь. Скорее просто мне большего не хотелось. В этих отношениях, что есть у нас сейчас… И так есть нечто особенное: с твоей и с моей стороны люди мелькают, как в проходном дворе, но а мы всегда остаемся вместе.

Трой поднес к его губам наколотый на вилку лимон с сыром – Кэсси отказываться не стал.

- Значит, мне нужно было всего лишь предложить, и ты бы подхватил инициативу? - на губах появилась заманчивая улыбка.

- Что-то вроде того, - согласился Холлинг. – Но вспоминая события недельной давности, ты был готов все бросить и съебаться в другой город, оставив меня? И как я должен к этому относиться? Мол, жуй и глотай.

- На тот момент мне казалось, что я могу все бросить. Но сейчас я понимаю, что ни хрена бы я этого не сделал. Внутри всегда были сомнения, и когда они всплыли наружу, я понял, что ошибся, - взгляд без оправданий.

Оба замолчали. Темы для разговора еще оставались, но говорить абсолютно не хотелось. Сегодня что-то явно сдвинулось с мертвой точки, начало движение, остановить которое уже невозможно. И катализатором для одного стал вопрос, озвучивать который он не планировал, а для другого - признание в своей слабости.

***

Две минуты молчания и музыка становится фоном.

Две минуты молчания и люди превращаются в мебель.

Две минуты молчания и виски с колой как приятное дополнение.

Две минуты и руки сцепляются, пальцы сплетаются.

Две минуты пронзительного взгляда, заразительного, пробирающего до самой души, вытягивающего наружу все самые потаенные желания.

Две минуты до вопроса, прозвучавшего над самым ухом: «Поехали домой?»

Две минуты до беззвучного ответа, только пара купюр брошенных на стол и набор вслепую заученного номера такси.

Две минуты на то, чтобы, не разлипаясь, продолжая держаться за руки, выйти из бара и сесть в машину.

Две минуты и следом за озвученным адресом один прижимает ближе, заставляя виском уткнуться в татуированную шею, почувствовать биение пульса, горячее дыхание на макушке.

Две минуты и другой ныряет рукой под поло, оглаживает спину, поднимается выше, цепляясь за цепочку, тянет вниз на себя, заставляя упереться в кадык.

Две минуты, чтобы не потерять рассудок и не лишиться остатков кислорода, с усилием воли контролируя выражение лица, вцепиться пальцами в колено и сжать, призывая ослабить удушающую хватку цепи на шее.

Две минуты для того, чтобы расплатиться и вывалиться из такси.

Две минуты на то, чтобы подняться по лестнице и не застрять на ней, вгрызаясь в губы напротив, будто вырывая поцелуй силой.

Две минуты на то, чтобы в темноте попасть ключом в замочную скважину и открыть дверь.

Две минуты, чтобы, скидывая обувь, успешно миновать коридор и добраться до кухни.

Две минуты, чтобы откупорить бутылку бурбона и пустить по кругу.

- Бешеный, - выдыхает Кэсси прямо в губы, когда сильные руки, приподнимая, впихивают прямо на столешницу, сметая с нее все предметы.

Звон посуды. Шелест упаковок с едой. Треск ткани. И слишком дурманящий взгляд напротив.

- Ты меня таким делаешь, - без тени фальши и преувеличения.

Бутылка оставлена в сторону. Поцелуи глубокие, не урывками, лишающие кислорода, заставляющие кожу на лице краснеть, а ноздри вздыматься в попытках урвать кислород. И ничего не останавливает, ничего не мешает. Наслаждение от момента растекается по венам, пульсирует под кожей, струится, ускоряется, захватывая каждую несчастную клетку тела.

Облизывая губы Холлинга, собирая языком остатки горьковатой высокоградусной жидкости, цепляется пальцами за ворот поло и не просит – приказывает:

- Сними.

Ткань падает на пол вместе с рубашкой Кэсси, содранной с его тела без всякой нежности, не заботясь о целостности швов или пуговиц. Трой вклинивается между широко разведенных ног сидящего на столе. Горячие тела склеиваются. Не разлепить. Пальцы оглаживают контуры татуировок. Проходятся по блядским раздутым и крепким как камень мышцам на руках, груди, волной, словно по бугристой дороге, съезжают по стальному прессу, не перестающему сокращаться от частых вздохов, вниз.

Каждый миллиметр тела изучен.

Каждая родинка невидимой картой отражается в памяти.

Подушечки пальцев гиперчувствительны, накалены, и стоит соприкоснуться с кожей - бьет током обоих.

Бляшка ремня звонко ударяет о стол, джинсы мешком повисают на коленях Троя, а настойчивые руки Кэсси продолжают раздевать, оттягивая резинку боксеров, спускают на бедра, высвобождая возбужденную плоть. И хочется сползти со стола, уткнуться коленями в пол и взять в рот, доведя до исступления парой глубоких проникновений в самую глотку. Но закончить на оральном сексе, лишая себя удовольствия ощутить каменный стояк в себе, сродни самоубийству.

В квартире Троя не осталось нетронутого места – опробовать и пустить в дело успели все. Но на этой косящей под мрамор испещренной серо-черно-белыми нитями столешнице Форд испытывает всегда самые дикие ощущения. Когда животом упираешься в холодную гладь, когда пальцы впиваются в края, а рост позволяет, стоит слегка приподняться на носки и выгнуться, обеспечить самое глубокое, кайфовое, раздирающее и словно методично бьющее током проникновение.

Кэсси приходит в себя, только когда смазка стекает по бедрам, а пальцы внутри распирают стенки. Спиной чувствует живое тепло и голос над ухом, заряженный потаенным азартом, расплывающийся в довольной интонации:

- Раз теперь у тебя нет девушки, могу сделать так? – и не дожидаясь ответа, мазнув подбородком по плечу, утыкается губами в шею.

Языком по коже в такт движениям пальцев внизу.

Прихватив зубами, словно натягивает тетиву, чтобы пустить стрелу прямо Кэсси под самые ребра.

Не промахивается.

Стоит только вакуумом вобрать в себя нежную кожу на шее – Форда прошибает электрической волной, будто он залез в полную ванную вместе с включенным феном.

Засосы появляются на коже один за другим, с каждым разом ярче и больше в диаметре, и у Троя словно холст перед глазами и эскиз в голове, потому что движения не хаотичные, а вымеренные пошагово. И Кэсси ничуть не удивится, если на утро там окажется какая-нибудь символичная надпись или изображение. Посему не упускает возможности, не переставая наслаждаться, выпустить из уст едкое замечание:

- Надеюсь, ты не слово «хуй» высасываешь?

- Какой ты догадливый, теперь придется закрашивать, - смеется Трой, отстраняясь.

И Форд хочет ответить, но придавленный к столешнице массивным, раскаченным, испещренным татуировками телом, затыкается, больше не решаясь разрушать атмосферу момента своими комментариями. А вот у Холлинга, наоборот, настроение игривое, а желание отомстить мелкому сукин сыну возрастает в разы. Наклоняясь, прикрывая сарказм в голосе чувством вины, добавляет:

- Я не хочу тебя расстраивать, но, блять, кажется, у меня упал, - и следом лбом утыкается прямо в шею, шумно вздыхая. Не дает Кэсси взбрыкнуть, силой удерживая, прижимается бедром к столешнице.

- Не смотри, я постараюсь настроиться опять…

Взгляды сталкиваются.

У Троя шальной. У Кэсси ошалелый.

И все становится в считанные секунды понятно.

- Блять, ты меня развести решил? – загорается, вспыхивая, словно спичка, стоит один раз чиркнуть.

- Ну, не одному тебе у меня на нервах играть? Еще неделю назад ты был готов сесть на ебучий самолет и улететь без прощаний, я еще долго буду это помнить, знай, ты у меня так легко не отделаешься! – говорит и смеется, не может без улыбки, потому что с ним так не получается.