Бестия. Том 2 - Страница 16

— Не нужно было ее подбрасывать. Ты слишком бесцеремонен.

— Да? — он снова схватил дочь и начал щекотать. — Болит, да? Где болит? А?

Малышка залилась счастливым смехом.

— Джино, перестань! — тревожилась Мария.

— Ничего, ей нравится.

Конечно, Лаки нравилось. Она хохотала до слез.

— Больше не болит, папочка! Не болит!

Он продолжал щекотать дочку.

— Хватит! — кричала она. — Хватит!

— Ага! Хочешь, чтобы папочка перестал? Нет уж! А вот так?..

— Джино, это уже чересчур, — мягко произнесла Мария. — Девочка перевозбудится.

И он перестал ее щекотать. Напоследок крепко прижал малышку к себе и прошептал:

— Папа тебя любит, детка, — и опустил на землю.

Тут как раз появилась няня Камден, крепко держа за руку Дарио. Случалось, он убегал и потом не мог найти обратную дорогу.

— Эй, — крикнул мальчику Джино. — Сегодня хоть и не твой день рождения, но у меня есть кое-что и для тебя тоже!

Дарио так и не выпустил руки няни Камден. Джино протянул ему красиво упакованный сверток.

Лаки запрыгала от удовольствия. Она не была ни завистлива, ни ревнива и от души радовалась, что ее маленькому братишке тоже достался подарок.

— Скорее открывай, дурачок! — торопила она, а поскольку он медлил, сделала это сама, безжалостно разорвав цветную оберточную бумагу. Внутри оказался большой заводной автомобиль — алый, с вращающимися колесами. Лаки ликовала даже больше Дарио. Он осторожно дотронулся до игрушки и снова схватился за няню.

— Эге-гей! — воскликнул Джино. — Тебе нравится? — он подхватил Дарио на руки и начал подбрасывать в воздух, как Лаки.

Мальчик разразился слезами и вдруг истошно закричал. Его тут же вырвало.

Джино отдал его няне. Хорошо бы, хоть в будущем его сынишка стал смелым и мужественным, как сестра.

— Он только что поел, — набросилась на мужа Мария, — а ты его тормошишь.

Джино пожал плечами и снова переключился на дочь. Они вместе погоняли по полу игрушечный автомобиль. Мария принесла фотоаппарат и сфотографировала их.

— Улыбайтесь! — приказала она, и они совершенно одинаково улыбнулись в объектив.

Через неделю Джино уехал.

Когда папа уезжал, Лаки не особенно огорчалась, потому что он всегда возвращался с подарками. Конечно, она по нему скучала. Иногда мама давала ей поговорить с папой по телефону. Море удовольствия!

В папино отсутствие в доме появлялись чужие люди. Маме это не нравилось. Лаки слышала, как она спорила с папой. Но на этот раз никто не появился, потому что папа уехал всего на сутки. Интересно, подумала Лаки, успеет ли он купить подарки?

В саду, в маленьком флигеле, жили Ред и еще один парень. Лаки любила играть с ними. Они катали ее на закорках, а потом сбрасывали в бассейн. Няня Камден их терпеть не могла, называла «неотесанными чурбанами». Лаки не знала, что это такое. А вот Дарио плакал, когда они пытались поиграть с ним. Он вообще был плаксой. Одной только Лаки иногда удавалось рассмешить его.

Перед уходом папа крепко поцеловал ее, а потом — еще крепче — маму. Когда он ушел, мама взяла девочку в свою спальню и разрешила примерить свои платья, туфли и драгоценности. Лаки обожала эту игру: жаль только, ей позволялось играть в нее лишь в особых случаях.

Она надеялась еще на одну привилегию: что мама разрешит ей спать в своей спальне. Но увы! — в шесть часов няня Камден увела ее в ванную, а в семь мама пришла пожелать ей спокойной ночи. Лаки протянула руку и дотронулась до маминого золотистого локона.

— Почему у меня не желтые волосы?

— Потому что у тебя прекрасные черные волосы, как у папы, — нежным голосом ответила мама. — Ты вдвойне счастлива: и из-за имени, и из-за чудесных черных кудряшек.

Слова мамы доставили Лаки удовольствие.

— А у Дарио желтые волосы.

— Да, дорогая. Ну, спи.

— Папа завтра приедет?

— Да.

— И мы все пойдем купаться?

— Если он приедет не слишком поздно.

— Да, мамочка.

Лаки сунула большой палец в рот и через несколько минут уснула.

Лаки была жаворонком: в шесть-семь часов утра она уже была на ногах. Дарио и няня Камден никогда не поднимались раньше половины девятого. Ее это нисколько не огорчало. Она научилась сама готовить себе завтрак и наслаждалась своей самостоятельностью. Конечно, ей не разрешалось выходить из дома без взрослых. Всюду была установлена сигнализация. Стоило приоткрыть дверь или окно, как начинали звенеть колокольчики. Однажды она попробовала — папа чуть не сошел с ума. Кричал, вопил, ругался и носился по дому и саду с пистолетом в руке. Прямо как по телевизору.

Ей было дико смешно, а Дарио испуганно заревел.

Когда папа был дома, он тоже рано вставал. Лаки знала, куда что вставить, чтобы вскипятить себе чай. Или сварить папе кофе так, как он любил, и заработать лишнюю порцию поцелуев.

Мама вставала поздно, не раньше девяти. Или половины десятого. Папа шлепал ее по мягкому месту и называл соней. Лаки отворачивалась, чтобы не видеть, как они целуются.

За окном вовсю чирикали птицы. Лаки вскочила с постели и подбежала к окну, чтобы посмотреть. Ее ожидал сюрприз: мама уже проснулась и нежилась в бассейне. Она лежала на полосатом надувном матрасе, дрейфовавшем в центре водной глади.

Лаки торопливо влезла в свой желтый купальник. Папа любил поддразнивать: мол, у нее толстый животик. Звал пампушкой. Умереть со смеху! Она сбежала по ступенькам. Ура! — стеклянная дверь не на запоре.

— Мамочка! — радостно позвала она. — Я тоже хочу купаться! Можно? — вся во власти счастливого возбуждения, девочка подбежала к бассейну.

Но мама спала и не слышала. Самая красивая мама в мире — так утверждал папа, и Лаки разделяла его мнение. Она неподвижно лежала на надувном матрасе: длинные, почти белые волосы плавали по воде, руки и ноги безвольно свесились по сторонам матраса.

Девочку поразили две вещи. Мама, скверная девчонка, забыла о приличиях и купалась голышом.

А вода в бассейне была непривычного розового цвета.

Лаки постояла на краю.

— Мамочка! — потом громче: — Мамочка! Мамочка!

Что-то было не так, но она не знала что. Где папа? Почему его нет? Уж он-то разобрался бы, в чем дело.

Глупый папа! Взял да уехал.

Она села на бортик бассейна: пухлые ножки не доставали до воды. Мама проснется — нужно только подождать. Посидеть и подождать. Ничего особенного.

Когда Стивену было шестнадцать, его однажды вызвали из частной школы, где он учился, и Кэрри, с распухшими красными глазами, сообщила, что Бернард Даймс скончался во сне от сердечного приступа.

Для Стивена это был страшный удар. Когда в свое время ему сказали, что Бернард — не его родной отец, он все равно продолжал всем сердцем любить его: ведь Бернард был единственным отцом, которого он знал. Они много времени проводили вместе — и в Нью-Йорке, и в их коттедже на Фэйр-Айленде.

На похоронах Стивен верным рыцарем стоял рядом с матерью — рослый, красивый юноша. А потом, в их доме на Парк-авеню, держал ее руку, когда мимо струился поток друзей и знакомых Бернарда Даймса, пришедших выразить соболезнование.

Кэрри вела себя с большим достоинством. Высоко держала голову и прятала слезы под длинной черной вуалью.

Через неделю Стивен вернулся в школу.

— Я справлюсь, — убеждала Кэрри. — Твоя учеба для меня важнее твоего присутствия.

Она всегда ставила его учебу на первое место. Это действовало ему на нервы, но он не спорил. У мамы золотой характер — она способна растопить лед. Подавай ей высшие баллы по всем предметам! Приходилось лезть вон из кожи. В противном случае…

В тринадцатилетнем возрасте он едва не отбился от рук. Увлекся боксом, начал принимать участие в школьных соревнованиях. Все бы хорошо, но отметки поползли вниз. Кэрри осатанела. Она так исполосовала ему задницу, что он неделю не мог сесть. Это было хорошим уроком.