Бессмертные (Сборник) - Страница 49

Он говорил о силе.

Мгновенно она поняла, что у нее все же есть выбор. И она намеревалась его сделать. Патрисия запрокинула голову назад.

— Пейте.

— Моя прекрасная дева.

Его зубы медленно удлинились до клыков, кошмарным образом изменяя усмешку. Патрисия отчаянно дрожала от страха, но не бросилась бежать. Ей пришло на ум, что, если легенды о вампирах не лгут, она вот-вот умрет. Если бы Амос не погиб, она бы ни за что так просто не отказалась от собственной жизни. Но без него ей остался лишь один путь.

Она посмотрела вверх, на луну, серебристую и затянутую тонкими облаками. Странно было понимать: это последнее, что она увидит в жизни. Никогда прежде луна не казалась ей такой красивой.

Затем Жюльен притиснул ее к ближайшему дереву, сжимая ее предплечья пальцами, будто железными оковами, и разорвал ей горло.

Боль затмила все остальное, даже страх перед вампиром. Даже луну.

Над миром висело молчание.

Патрисия и не представляла, что тишина может быть столь всепоглощающей. Раньше она не отдавала себе отчета, что слышит биение собственного сердца или что звуки, которые до нее обыкновенно доносятся, просачиваются сквозь тишайший шелест крови в ее барабанных перепонках. Теперь все это исчезло.

Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на земле, а ее бледно-желтое платье покрыто грязью. Жюльен стоял рядом, жадно наблюдая за ней.

«Я мертва», — подумала она.

Нечто жизненно важное в ней — сильное и доброе — исчезло, и она чувствовала себя опустошенной. Как если бы отныне она не могла слышать иных звуков, кроме эха, не могла прикоснуться ни к чему, кроме тени. Чистый поток непрерывных перемен, бегущий сквозь каждое живое существо, замер в ней навеки.

Больно не было. Но даже мука умирания была лучше, чем сама смерть.

— Чувство потери скоро пройдет, — заметил Жюльен. — Особенно когда ты увидишь, на что мы способны.

Патрисия медленно села. Лепестки раздавленной камелии, вплетенной в ее прическу, осыпались ей на платье.

— Я голодна, — только и нашлась она что сказать.

Жюльен усмехнулся.

— Все мы пробуждаемся голодными. Давай найдем тебе что-нибудь перекусить. О, взгляни-ка, вон кто-то идет.

В сад ввалился Бергард Уилкинс, изрядно пьяный. Впервые Патрисия заметила, что музыка или гул голосов изнутри здания уже не слышны; должно быть, она умерла несколько часов назад.

Альтея будет гадать, куда она подевалась.

Бергард схватился за пухлый живот, почти не владея собой, но разом забыл о своем недомогании, когда увидел Жюльена, нависшего над Патрисией.

— В чем дело? — спросил он. — Ларро, старина, не стоит быть грубым с дамами.

— Не нужно беспокоиться о Патрисии, — заверил его Жюльен. — Ей лучше, чем когда бы то ни было прежде. Не правда ли, дорогая моя?

Патрисия склонила голову набок. Каким-то образом она слышала, как бьется сердце Бергарда. Каждый удар действовал на нее, как призывный бой барабана. Внутри Бергарда текла кровь — горячая, живая кровь…

Она набросилась на него с силой, которой никогда прежде не обладала. Опрокинувшись на спину, он с ужасом уставился на ее впервые удлинившиеся клыки. Ей было больно и в то же время до дрожи приятно. Казалось, так и должно быть.

Вот что она такое отныне!

Затем она укусила его, впиваясь в теплую плоть, чтобы получить то, в чем так нуждалась. Кровь хлынула Патрисии в рот, густая, горячая и свежая, и та жадно глотала, отчаянно стремясь вновь почувствовать вкус жизни. Бергард сопротивлялся лишь мгновение, но затем потерял сознание и обмяк на земле.

— Вот и хорошо, — заметил Жюльен. — Моя свирепая малютка Патрисия.

Не в силах больше пить, она села. Липкая кровь сохла у нее на губах. Бергард, к ее удивлению, все еще дышал, но потом она поняла, что так и надо.

— Он забудет, что его укусили. — Собственный голос показался ей странным. — Совсем как я забыла.

— Несомненно, мистер Уилкинс очнется завтра в полной уверенности, что напился до потери сознания, — как, полагаю, случилось бы и без твоего вмешательства. Шрамы от укуса к тому времени уже почти поблекнут. Никаких следов не останется. Как видишь, все это прекрасно работает.

— Значит, это не убивает. Когда мы пьем.

Как странно говорить «мы», подразумевая вампиров.

— Если только мы сами этого не хотим — как я хотел для тебя.

Жюльен помог ей подняться на ноги и предложил платок. Она промокнула губы, испачкав красным белое полотно.

— Что теперь? — прошептала она.

— Теперь, моя дорогая, мы превратим Новый Орлеан в свою игровую площадку. Мы можем открыто жить вместе, если пожелаешь. Шокировать чернь. Или же отправиться в другие места, где ни единое живое существо нас не отыщет. Мне нужно многое тебе показать. А тебе — многому научиться.

Его пальцы скользнули по глубокому вырезу ее платья, не оставляя сомнений в том, чему он хотел бы научить Патрисию для начала.

Жюльен предложил ей руку, и она оперлась на нее. Ноги у Патрисии подкашивались — не от слабости, а от неожиданного ощущения силы, текущей сквозь нее.

— Давай выйдем через парадную дверь, — предложила Патрисия. — Не думаю, что рабы осмелятся сказать нам хоть слово поперек.

Жюльен медленно, чувственно улыбнулся.

— Превосходная мысль.

Они вернулись в зал Лафайета, к этому времени уже почти опустевший. Пол усеивали цветочные лепестки, облетевшие с дамских букетиков, половина свечей прогорела. Пожилая рабыня, чью спину согнули годы тяжелого труда, ковыляла вдоль стен, задувая оставшиеся. Ведро и тряпки в углу говорили о том, что вскоре ей предстоит приняться за уборку. Должно быть, близился рассвет. Одинокий масляный фонарь мерцал у входной двери.

— Куда ты хотела бы отправиться дальше? — поинтересовался Жюльен.

— В дом моей матери.

— Ты не слишком-то к ней привязана. Полагаю, она вот-вот получит урок, которого не забудет. Не могу дождаться, когда увижу это собственными глазами.

Открыв дверь, он вышел на крыльцо, но Патрисия задержалась на пороге.

— Ты не пойдешь со мной.

— Что ты имеешь в виду?

Схватив масляный фонарь, она швырнула его в лицо Жюльену.

Стекло разлетелось на осколки, смешивая пламя с горючим маслом, расплескавшимся по телу вампира. Он завопил — ужасным, звериным воплем. Все его тело превратилось в огромный факел, он пошатнулся, а затем рухнул на дорожку перед крыльцом.

Глядя на пляшущий огонь, Патрисия думала об Амосе — о том, как долго и усердно он трудился, чтобы освободиться. Она вспоминала добрые сильные руки, обнимавшие ее, и то, как Жюльен бросил его тело в переулке, словно мусор. Она воскрешала в памяти их последний поцелуй.

Сзади к Патрисии приблизилась старая рабыня. Увидев горящего Жюльена, она не стала звать на помощь. Она просто стояла рядом с девушкой и смотрела.

Когда все закончилось и стало ясно, что обугленная масса на дорожке больше никогда не шевельнется, Патрисия обернулась.

— Я Патрисия Деверо. Если понадобится подтверждение того, что это был несчастный случай, скажи им, что я видела все от начала и до конца.

— Если вспомнить, как бывают пьяны эти жеребчики, никто в этом не усомнится.

Женщины обменялись взглядами, а затем Патрисия отправилась в долгий путь домой.

Она подозревала, что в измятом, запачканном платье представляет собой то еще зрелище. К счастью, улицы были почти пусты. Когда она доберется, Альтея придет в ярость, полагая, что дочь оказывала Жюльену Ларро услуги, которые ему следовало сначала оплатить. Патрисия не собиралась долго мириться с подобными разговорами. Она решила закончить сезон, притворяясь человеком, пить, когда захочется, изучать собственные возможности. И как прекрасно она будет смотреться в шелке и атласе, с убранными вот так вот волосами. Жюльен назвал красоту ее доспехами, и она не собиралась отказываться от своей брони. Будучи красивой, ты можешь очаровывать людей вокруг, чтобы они так никогда и не увидели неприглядной правды.