Беспредел (Современные криминальные истории) - Страница 43

Парень он был не только молодой, но и приметный, и, вполне возможно, не одна камызякская красотка положила на него глаз, намереваясь отбить у законной жены, а, с другой стороны, если судить с точки зрения красотки, не такой уж и богатый человек Дудченко, обычный милицейский «драйвер», вот если бы он был полковник… Но не был Дудченко полковником, да и стать полковником ему уже не суждено.

В тот февральский день он ехал на своем «уазике», месил колесами грязь, подумывая, где бы отобедать. Домой не хотелось — жена на сносях, кухней почти не занимается. Около районной больницы он тормознул — увидел Ирочку Мамаеву, привлекательную девчонку, дружившую с его приятелем, таким же, как и он, «беспросветным», то есть без офицерского звания, милиционером. Остановившись, Дудченко приоткрыл дверь машины.

— Ириш, привет!

— Приветик!

— Куда спешишь?

— Да вот, есть поручение от родителей, — она не стала уточнять, что за поручение. А было оно самым бытовым — отец велел купить на рынке продукты.

— Может, тебя подвезти?

— Можно и подвезти! — согласилась Ирочка Мамаева. Ничего худого от человека, который дружил с ее женихом, она не ожидала. Хлопнула ладонью по сиденью.

— А в машине очень удобно. И видно хорошо, высоко, не то что в «жигуленке».

— Хм, «жигуленок», — неопределенно прищелкнул пальцами Дудченко, «жигуленок» — детская игрушка. «Уазик» — это настоящая машина. Для мужчин. Ну-с, куда прикажете везти, сударыня?

Дудченко включил скорость, «уазик» медленно двинулся по улицам тихого, степенного городка. Пока ехали, Валерий, искоса поглядывая на Ирину, снова говорил. Слова его обволакивали Ирину Мамаеву, усыпляли. Ей было покойно, тепло в кабине «уазика», приятно было слышать мерный рокот мотора, речь Валерия Дудченко, который, оказывается, умел очень хорошо и складно рассказывать. И вообще, он так заговорил Ирину, что она забыла, куда ей надо ехать.

Очнулась она, когда машина оказалась за пределами городка, в районе строящейся птицефабрики.

— Куда это мы приехали? — дрогнувшим голосом спросила Ирочка.

— Туда, Иришечка, где нет людей.

Валерий Дудченко остановил машину, обхватил Ирину руками и притянул к себе. Крепко сжал.

— Отпусти меня! Пусти! — пробовала кричать Ира Мамаева, но не тут-то было: Дудченко был много сильнее и старше, опытнее ее, знал кое-какие приемы — ведь все-таки он служил в милиции.

Ирочке Мамаевой, кстати, в тот февральский день еще не было восемнадцати лет. Она еще что-то кричала, но все было бесполезно — Дудченко содрал с нее одежду и завалил на заднее сиденье машины.

Занимался гнусным делом, не думая ни о чем — ни о приятеле своем, верном сменщике, с которым Ирочка дружила, ни о собственной беременной жене, которую надо было уже везти в роддом, ни о себе самом — он превратился в зверя, перед которым стояла одна только цель: овладеть Ирочкой Мамаевой.

Овладев, очнулся.

Ирочка лежала на заднем сиденье и плакала. Давясь рыданиями, подтащила к себе одежду, натянула на себя, когда же Дудченко дотронулся до нее, она, словно придя в себя, отшатнулась от милиционера. Ударилась головой о какую-то железку. Прокричала что-то злое, вывалилась из машины и, спотыкаясь, оскользаясь на мокрых комьях земли, побежала по полю в сторону домов. Дудченко испугался: эта девчонка может искалечить его жизнь, испортить милицейскую карьеру, которую он выстроил мысленно от рядового до полковника, выметнулся из «уазика» следом. На бегу подтянул сваливающиеся брюки.

— Стой, Ирка, стой.

Ирочка Мамаева, похоже, даже не услышала его.

— Стой! — вторично прокричал Дудченко. — Стой!

Он быстро догнал девчонку — все-таки и крупнее был, и сильнее, и спортивнее, прыгнул на нее, сбивая с ног. Навалился сверху, прохрипел сдавленно:

— Я же тебе сказал — стой!

— Пусти! — закричала Ира Мамаева.

Крик испугал и одновременно разозлил Дудченко, перед ним словно бы огонь вспыхнул, он вслепую пошарил рукой по земле, другой придавил горло извивающейся Ирине, нащупал кирпич и с силой ударил им девушку по голове.

Кирпич оказался прелым, непрокаленным, сырым — от удара превратился в груду крошек. Ира Мамаева закричала, захлебнулась криком, стихла на мгновенье. Дудченко слетел с нее, сквозь кровянистое марево, застилавшее ему глаза, он увидел другой кирпич — большую силикатную каменюгу, крепкую, как железо. Ирочка Мамаева также поднялась с земли, пошатнулась, выпрямилась, попробовала бежать, но снова повалилась на землю.

Дудченко, хрипя, подскочил к ней и что было силы ударил силикатной булыжиной по голове, после первого удара нанес второй — кирпич сорвался, хлестнул Ирочку по плечу, потом Дудченко нанес третий удар, затем четвертый, пятый. Он бил и бил ее, не переставая, бил по голове, по плечам, груди, рукам.

Вскоре, поняв, что Ирина мертва, Дудченко отшвырнул кирпич, выпрямился на дрожащих ногах, стал соображать, что делать дальше. Немного успокоившись и приведя себя в порядок, не глядя на убитую, сел в «уазик» и покатил в милицию, в родной отдел вневедомственной охраны. Во дворе сменил правое заднее колесо, поставил с совершенно новым, иного рисунка протектором понимал, что искать будут прежде всего по следу машины.

Увидев на заднем сиденье пятно крови, тщательно и спокойно замыл его холодной водой — от горячей кровь свертывается, проникает в ткань, и ничего с ней тогда не сделаешь, пятно будет вечным.

Во двор вышел начальник Валерия, старшина Новокрещенов, потянулся с хрустом:

— Чего так долго ездил обедать?

— Я же сообщил тебе по рации, что у меня лопнуло колесо. Менять пришлось. А потом чинить. Без запаски же ездить не будешь?

— Не будешь, — согласился Новокрещенов, обошел машину: он словно бы что-то чувствовал, многоопытный старшина. У Дудченко внутри все даже похолодело, в животе поселилась боль. Не в силах сдерживать дрожь, Дудченко выдернул из кармана какую-то тряпку — то ли платок, то ли еще что-то, начал судорожно вытирать руки.

— А сиденье отчего мокрое? — Новокрещенов ткнул пальцем.

— Когда менял колесо, испачкал, — кое-как совладав с собою, пояснил Дудченко. — А чего ты, ко мне придираешься? Я и так наколбасился с колесом, вон даже руки дрожат…

— Да ничего, — добродушно махнул рукой Новокрещенов, — просто так, из вредности характера, — и ушел в помещение.

Убитую Ирочку Мамаеву нашли довольно скоро. В тот же день была создана группа, и первое, на что следователи обратили внимание — на автомобильные следы. То, что это были следы от «уазика», определить было несложно.

«Уазиков» в городе было немного, поэтому стали проверять все, в том числе и машины милиции. Срисовывали рисунок протекторов, сравнивали с отпечатками, в общем, шли совсем рядом с Дудченко и находились так близко, что он даже слышал «дыхание» следствия.

Через два дня Валерий Дудченко отвез в больницу свою жену — наступила пора рожать. Оставшись дома один (мать не в счет, мать, по его понятиям, была уже древняя старуха, которой не понять страстей молодых), заметался сделалось невмоготу. Ему казалось, что в любую минуту к нему могут прийти и арестовать.

Терпеть не было мочи, и он бросился к своей старой знакомой, точнее, к любовнице, к А. А. Сивириной. Даже в таком маленьком городке, как Камызяк, Дудченко «ходил на сторону», не боялся разборок дома. С Сивириной он жил уже месяцев семь. Он появился у Сивириной в общежитии, серый, потный, тяжело дыша, сел на стул. Отер рукою лицо и сообщил:

— У меня беда!

— Какая?

— Я сбил человека! Выручай!

Сивирина охнула, неверяще опустилась на кровать.

— Как это произошло?

Дудченко, ругаясь, держась рукою за лоб — голова раскалывалась от боли, рассказал, что у него неожиданно, когда он находился за рулем, лопнула контактная линза, поставленная на глаз, впилась в яблоко, от боли он потерял зрение и наехал на девчонку, идущую по обочине и сбил ее… Сивирина ахнула еще раз — о том, что убита Ирочка Мамаева, говорил уже весь Камызяк. Говорили также о том, что убийца был на машине.