Беспредел (Современные криминальные истории) - Страница 42

— Может, того? — Илья Котов сделал движение, каким обычно выворачивают карманы в брюках. — А? У какого-нибудь подвипившего пахана?

— Дело! — одобрил Сашка.

Они стали выискивать одинокого выпивоху. На улицах было пустынно: в эту прошибающую до костей погоду все прятались по теплым углам, коротали время в домах. Наконец в скверике на Комсомольской улице они заметили одинокого человека.

Тот шел по засыпанной крупкой дорожке, покачиваясь из стороны в сторону, — верный признак того, что хорошо «принял на грудь», и, счастливо улыбаясь, бормотал что-то про себя — возможно, вспоминал лучшие свои дни, а возможно, и грезил теплом, поскольку сырой волжский ветер прошибал насквозь, выдувая из человека последнее, что грело его.

— Вперед! — скомандовал Сашка.

Они быстро нагнали пьяного. По дороге Илья подхватил палку, приладился к ней получше — важно, чтобы она хорошо лежала в руке, Виннов натянул на руки вязаные дамские перчатки большого размера. Было уже поздно и темно девять часов вечера, тусклые фонари посвечивали слабо, не справлялись с вечерней мглой. Его фамилия, как потом выяснилось, была Русаков.

Первым нагнал пьяного Виннов, прыгнул, завалил на землю. Был Виннов мясист, тяжел, цепок, он мертво ухватил Русакова за плечи, и поскольку тот не ожидал нападения, то Виннову удалось легко сбить его с ног. К поверженному Русакову проворно подскочил Котов и, примерившись, изо всей силы ударил палкой по голове, за первым ударом нанес второй, потом третий.

Русаков закричал, выбросил перед собою руки, защищаясь от ударов:

— За что-о-о? За что-о-о?

Одинокий страшный крик этот был погашен порывом ветра. В открытый рот сыпануло пригоршню холодно-жгучей, хрустящей, как стекло, крупки, Котов добавил палкой — удар пришелся по крепким зубам, и палка переломилась. Котов выругался. Четырнадцатилетний Котов умел ругаться матом, как никто, и в три этажа, и в четыре, и в шесть. Собственно, как и Сашка. Русаков поперхнулся собственным криком, прогнулся всем телом на мерзлой земле, изо рта у него выбрызнула кровь.

Котов увидел неподалеку обломок бетонной плиты, которыми устилают городские тротуары, по-обезьяньи, на четвереньках, переместился к обломку, ухватил его и в следующий миг опустил на голову Русакова.

Сашка потом признался Вере Сергеевне Армяниновой:

— Он бил так, что я слышал хруст костей.

Всего было нанесено Русакову девять ударов. Как результат — переломы, кровоизлияния, рваные раны и прочее. После этого были проверены карманы жертвы. Денег у Русакова не оказалось — ну ни рубля просто, ни копейки даже старой, завалящей, советского периода, монетки не было. Это не на шутку разозлило троицу.

— Вот с-сука! — выругался Сашка. — Заработать не мог! — Добавил к этому хлесткую мужицкую матерщину.

Всего они взяли у Н.И. Русакова четыре сигареты — больше не было, шапку да сняли с руки «кольцо желтого металла». Вот за что убили человека. Для того чтобы снять плотно сидевшее, буквально вварившееся в кожу кольцо, сломали Русакову палец.

Затем Сашка, которого трясло от злости и какой-то странной непонятной обиды, словно Русаков был его отцом, но не обеспечил сносного детства, достал из кармана нож и нанес Русакову два удара в живот. Причем оба раза старался вспороть ему полость так, чтобы полезли кишки.

Он орудовал с недетской, с нечеловеческой жестокостью. Взрослая жестокость эта удивила потом даже бывалых, всякое повидавших на своем веку следователей.

Напоследок Сашка вздумал отрезать у Русакова половой орган. Как он сам потом сказал, для опытов, которые проводит Илья Котов, «обесчленивший» в Астрахани не одного бездомного пса. Но нож для такой «тонкой работы» оказался слишком тупым, Сашка содрал с полового органа только кожу. Вытер руки об одежду убитого и ушел. За ним привычно потянулась его ватага.

Но минут через двадцать дурак Виннов предложил вернуться, видать, что-то шевельнулось в разжиженном мозгу, и спрятать труп Русакова. Они вернулись, ухватили Русакова за ноги и потащили в котельную ресторана «Весна». Там решили тело сжечь. Виннов даже добыл бутылку бензина, но тут в котельную кто-то стал ломиться, и ватаге пришлось ретироваться. Через окно.

Тревога, конечно, была напрасной, труп Русакова нашли в котельной лишь через три дня, 5 февраля. По косвенным приметам, по аналитическим результатам, по следовательским выкладкам вскоре вышли на нашу троицу, арестовали олигофрена, который по-прежнему появлялся на паперти, затем Котова. А вот что делать с Сашкой, не знали.

Арестовывать его нельзя — слишком мал, да вряд ли еще есть у нас в России девятилетние убийцы. Попробовали поместить его в психиатрическую клинику, оказалось, нечего там ему делать, Сашка Грохоткин был нормальнее любого нормального, более того, умудрился в больничных палатах сколотить преступную группу. Вот какой оказался он организатор. В детдом, как мы знаем, его не взяли, в спецшколу для подобных ребят, что есть в соседней области, в Волгоградской, отправлять его было рано — туда берут только с одиннадцати лет. В общем, Сашка Грохоткин — это головная боль не только Веры Сергеевны Армяниновой, занимающейся такими детьми, но и прокурора области Виктора Сергеевича Орехова, его первого заместителя Вячеслава Павловича Белоусова — всех, словом. Вот и приходится этим облеченным властью и высоким служебным положением людям бросать все и заниматься тем, что не должно быть ни их болью, ни их заботой. Но так уж получилось, что, кроме прокуратуры да милиции, никому до ребят типа Сашки Грохоткина нет дела.

Раньше существовали комиссии, общественные суды — можно было повлиять на родителей, рычагами воздействия были различные парткомы и профкомы, а сейчас ничего этого нет, сейчас, как рассказывает В.С. Орехов, родители приводят неблагополучных детей за руку к дверям прокуратуры и бросают со словами:

— Что хотите, то с ними и делайте. Хотите, в тюрьму сажайте, хотите, стреляйте — отдаем этих ублюдков вам!

Вера Сергеевна даже подумывала о том, не подать ли заявление об уходе из прокуратуры. Сердце тогда хоть дырявиться не будет, а то сейчас ведь что ни дело, то словно бы пуля из подворотни…

А работников прокуратуры с большой охотой берут куда угодно — и в суд, где юристы имеют большую социальную защиту, чем в прокуратуре, и зарплата у них выше, и в милицию, но особенно в различные кооперативные структуры. Ведь у прокурорских работников такие связи!

Те, кто был послабее, уже ушли! Остались только самые стойкие, самые верные своему делу, своему долгу, в том числе и Армянинова.

Склоняю голову перед этими людьми.

…Когда мы уезжали из Астрахани, суда над преступной троицей, возглавляемой девятилетним пацаненком, еще не было, так что приговор впереди. Хотя одно уже было известно: мать Сашки Грохоткина лишили родительских прав. Максимум же, что грозило самому Сашке, — спецприемник. И все. Так и катится он в бездну.

Город Камызяк — сравнительно небольшой, люди здесь живут дружно, хорошо знают друг друга, случается, что по несколько раз на день встречаются на улицах, утаить какой-либо секрет бывает трудно. Рядом с городом расположена низовая богатая Волга, где в прежнюю пору, случалось, когда осетры пробирались по воде вверх на нерест, в реку нельзя было войти — здоровенные трех- и четырехпудовые чушки сбивали с ног, на мелкотье вообще могли прокатить на себе либо подмять, понаставить синяков. Сейчас Волга уже не та, как, впрочем, и время наше, и сами камызякцы…

Работал в местном райотделе внутренних дел двадцатипятилетний милиционер-водитель Валерий Михайлович Дудченко, лихо разъезжал на «канарейке» — милицейском «уазике», доставляя оперативные группы вневедомственной охраны на места тревоги, хотя зачастую тревога бывала ложной: Камызяк ведь не Москва и не Питер, где ворье не только спокойно грабит квартиры, а и крадет бесценные манускрипты и без особых осложнений вывозит их за границу. В Камызяке же не ворье беснуется — иногда местная жирная ворона вынесет форточку в охраняемом помещении, либо корова выдавит непрочную дверь, или же мальчишка заберется в чужое окно за конфетами, воров крупных тут нет, да и правоохранительные органы, в отличие от той же столицы, здесь находятся начеку. Но тем не менее по каждому сигналу группа должна мчаться на «прохудившуюся» точку. Группе, конечно же, хоть бы хны, она отдыхала в таких поездках, а милиционеру Валере приходилось крутить громоздкий, вырывающийся из рук руль «уазика», кряхтеть, ругаться… Очень это ему не нравилось: никто не работает, а он работает. Впрочем, это могло быть и не так, ему тоже, может быть, завидовали.