Беспредел (Современные криминальные истории) - Страница 34

Жил в Краснодаре один человек. С хорошей головой, с хорошими руками. Считался предпринимателем, хотя был самым обыкновенным работягой, не гнушавшимся никаким, даже малым заработком, поскольку знал — лишняя копейка в доме не помешает. Это был Николай Николаевич Закладной. В конце концов у него и дело собственное завелось, и машина-иномарка (и даже не одна) появилась, и деньги на валютном счету… Семья у Николая Николаевича был дружная, дети старались находиться поближе к отцу, помогали ему, а из сына Дениски вообще должен был вырасти незаменимый помощник. Отец выделял Дениса, держал около себя. Дениска, которому лет было всего ничего девять, но он уже все понимал и постигал кое-какие науки жизни, которые могли пригодиться в будущем, — отцовскую привязанность ценил и каждый день из школы бежал прямо на работу к отцу.

Жили Закладные в стесненных условиях, семья была большая, развернуться в четырех углах своей квартиры они никак не могли — не хватало места. Надо было расширяться, поэтому Николай Николаевич присмотрел на окраине Краснодара, на улице Калинина отдельный дом и вскоре купил его.

Дом Закладному полюбился с первого взгляда — стоял он на хорошем месте, на обдуве, ветер здесь всегда вкусно пахнет степными травами, во дворе растет грецкий орех, а этих деревьев всякая пакость боится — тля, моль, слепни, подъезд к дому хороший, много свободного места, можно и склад свой собственный поставить, и пару подсобных помещений завести, и баньку сгородить, и даже бассейн около нее выкопать… Закладной был рад приобретению — очень удачное было оно…

Когда оформили купчую и выпили положенные по такому поводу сто граммов, бывший хозяин дома, степенный армянин, предупредил:

— Дом, пока в него не въедешь, обязательно сторожи, не оставляй без присмотра ни на минуту. Особенно когда станешь делать ремонт…

— А что так? — не понял Закладной.

— Как что? Чечня-то рядом, беженцев полно, а среди них есть всякие люди… Бомжей столько, что в Краснодаре некуда уже будет скоро ступить обязательно угодишь в бомжа, залезет пяток таких, грязных, пропитанных водкой и мочой, в дом — никогда не выкуришь… Так что я дело тебе, хозяин, говорю.

Закладной согласно наклонил голову — армянин был прав: если бомжи заберутся в дом, то вышибать их нужно будет армейским подразделением, не меньше — очень цепкий, очень загребущий это народ. Протянул армянину руку, крепко пожал ее и остался один: бывший хозяин отер влажные глаза — он будто бы с этим домом отрубал от себя часть жизни, — и уехал.

А новый хозяин начал осваивать покупку: спланировал участок, разметил, где что будет стоять, завез материалы и, как и советовал прежний хозяин, старался ни на минуту не оставлять дом без присмотра. Особенно ночью.

По соседству строился дом одного из казачьих сотников — человека обстоятельного, знающего толк и в крестьянском деле, и в городском, и в деле ратном. Сотник тоже, как и Закладной, не оставлял свое хозяйство без присмотра, обзавелся собаками, а на ночь обязательно определял на участок кого-нибудь из близких людей, в крайнем случае нанимал…

В тот вечер Закладной приехал на свое подворье с Дениской: сын увязался за ним, как ни удерживала его мать — не смогла удержать, Дениска разревелся, и мать отпустила его, на нее Денискины слезы всегда действовали размягчающе; приехали они на «тойоте» — маленьком быстроходном японском автобусике. В автобусике на случай ночевок было приготовлено белье, сиденья удобно откидывались, и салон превращался в мягкую небольшую спальню.

Вечер наступил быстро, солнце неожиданно потемнело и стремительно, будто у него обрезало все провода, поползло вниз, через несколько минут сделалось сумеречно. Сторожа — на этот раз нанятые — на соседнем подворье разожгли костер, поставили котелок с кулешом — наступал час ужина, плотного, с выпивкой, с рассказами о разных жизненных приключениях и старинными казацкими песнями, как это принято в здешних краях.

Были сторожа тезками, звали их Сергеями. Фамилия одного была Шуров как у известного артиста шестидесятых годов, которого Сергей Шуров, естественно, не знал и даже не слышал о таковом, поскольку в ту пору был совсем маленьким — родился он в 1960 году, фамилия второго — Ульянов, 1962 года рождения.

Один из них подошел к забору, отделявшему владения сотника от владений Закладного, поинтересовался:

— Ну что, хозяин, будем твой дом обмывать или нет?

— Да хоть сейчас, — готовно отозвался тот, поскольку что-что, а водка у него всегда была, несколько бутылок хорошей «пшеничной» он обязательно возил с собой, — водка всегда считалась лучшим «дипломатическим» средством во всяких деловых переговорах.

— Это хор-рошо, — обрадовались сторожа, — не то мы наломались сегодня так, что даже рук-ног не чуем.

Бутылка опустела скоро — будто и не было ее, сторожа оказались большими мастерами по этой части, и, когда Закладной пошел к машине за второй бутылкой «пшеничной», Дениска уже клевал носом. Закладной откинул сиденье, уложил сына, накрыл его двумя пледами и ушел к костру.

…Ссора возникла из ничего, из пустяка, из того, что из костра вылетел уголек и плюхнулся на штаны Сергея Шурова. Вообще-то Шуров относился к категории людей, которые, выпив, делаются мрачными, подозрительными — всем бывают недовольны, во всем видят угрозу, обязательно дают волю рукам. Хватаются за кирпичи и пустые бутылки, размахивают кулаками, могут потянуться и к ножу либо к обрезку стекла, чтобы исполосовать им физиономию человека, который им не понравился. Сергей Ульянов характер имел полегче, но, напиваясь, дурел. Хотя и не так, как его напарник. Глаза делались странными, большими, как у кота, неподвижными, и он начинал искать что-нибудь острое: нож либо стамеску (он немного промышлял по плотницкой части) — и тоже начинал примериваться к «обидчику».

В застольях, подобных тому что поздним вечером «имело место» на улице Калинина, редко когда хватает водки — сколько ни пьют, всегда бывает мало. Так случилось и на этот раз. Конечно, можно было бы съездить за водкой, но в карманах у сторожей было пусто — это во-первых, а во-вторых, у Закладного явно в автобусике есть еще, так чего же ездить?

— Нету у меня ничего больше, — пытался объяснить Закладной, — днем три бутылки пришлось отдать за разгрузку машины, а то, что осталось, — я выставил.

— Как это нету водки? — Шуров задергал губами, схватил с земли грязный, с приставшими ошметками сала нож и прыгнул на Закладного. Тот даже не успел увернуться — Шуров уложил его с одного удара, вытер нож о рукав и прохрипел, остывая: — Нету… Вот тебе и нету…

— Поздравляю, — мрачно произнес Ульянов. — Ты убил его!

Шуров молча послушал у Закладного сердце, потом, ухватив тело под руки, поволок к машине. Открыл дверь «тойоты» и увидел Дениску, спящего под двумя клетчатыми пледами. Поморщился: убирать надо теперь и этого, поскольку щенок — опасный свидетель. Ульянов, подойдя к машине, согласно кивнул: свидетеля оставлять никак нельзя.

С сонным мальчишкой Шуров справился в несколько секунд, стянул тело одним из пледов и оставил лежать на дне автобусика, в салоне. Рядом с Дениской уложили его отца.

В три часа ночи, когда Краснодар спал, на улицах дежурили лишь одни проститутки, не было даже милиционеров, сторожа на «тойоте» покинули двор дома, в котором дружной семье Закладных так и не удалось пожить. Поехали в сторону станицы Елизаветинской, где сторожа обитали, решив, что, если им придется бросить машину, они смогут до дома дойти пешком.

На берегу Кубани остановились, в предрассветном сумраке попробовали сориентироваться, съехали на обочину вправо, продрались сквозь высокую жесткую траву и минут через десять заглушили мотор в низине, затянутой сизым туманом. Сделалось тихо. Было слышно, как внизу, под обрывистым берегом плещется Кубань, да неподалеку в камышах потревоженно крякает утка.

В багажнике «тойоты» сторожа нашли канистру с бензином, обрадовались.